Луна. Рассказанная вкратце

Что?

Нет, конечно, было не как во сне. Конечно, по-другому. Пасть совсем не такая была, зубы вовсе не в три ряда, а в четыре. И языка не было. И ноздрей тоже. Просто пасть. И зубы. И темнота там, за зубами.

И оно не приближалось ко мне. Не дергалось. Не тянулось. Оно терпеливо ждало, пока я упаду.

Еле вспомнил про подарок. Я же подарок для него приготовил, я же не просто так упал. Еле успел вытащить этот подарок, зажег бикфордов шнур, бросил в распахнутую пасть…

Падаю…

Неужели веревка слишком длинная…

Неужели…

Черт…

Нет, дергают, тащат вверх.

Понимаю, что кричу. Громко, во весь голос. Краем глаза вижу, что это медленно тянется за мной, поднимается за своей добычей, не хочет упускать…

Падаю на асфальт, все еще захлебываюсь собственным криком. Равнодушно смотрю, как нечто огромное поднимается над плато, скалит зубы, таращит на меня незрячие бельма, почему-то их не два, а три…

Толпа отхлынула от края плато, растеклась по переулкам…

Почему я не бегу, почему я даже не пытаюсь отвязать веревки, почему сижу на асфальте, смотрю на нечто огромное, почему не могу пошевелиться, чего я жду…

Оскаленная пасть тянется ко мне.

Чего я жду…

Глухой взрыв где-то там, кажется – на дне бездны.

Пасть разлетается на кусочки, взрывается кровавыми клочьями, кровь почему-то не красная, а черно-зеленоватая, липкая, шлепками падает на стены, на асфальт…

Где люди, где что, вот черт… я чего-то другого ждал, оваций каких-то, славься, славься, великий, и все такое… мертвая тишина, как будто город вымер.

Воспоминание двенадцатое

А?

Чего?

Да нет, не вымер город, нормально все было. Что помню… ничего толком не помню… Помню, дворникам бешеные деньги платить пришлось, чтобы там, на площади кровь оттерли. Биолухи наши постарались, посмотрели кровищу эту под микроскопами, разобрали, что ничего страшного, а все равно… боялись люди. Я уже сам пример показал, на субботник с тряпками-ведрами вышел…

А?

Да было все, было, конечно… и овации, и все при всем. Мне премию мира дали. А? да сам не понимаю, почему мира. Ну… надо же было какую-то дать…

А?

Да нет, не остался я в главных. Не мое это… это мы в детстве все мечтаем, во-от, вырасту, во-от, стану Главным, во-от, буду конфет есть сколько захочу, вот так приду в магазин, и все шоколадки там мои будут… и Корефана, идиотищу, прикажу на главной площади казнить, а чего он портфелем меня по башке… и ма прикажу, чтобы на работу не ходила, со мной сидела… и вообще…

Так это по молодости…

А когда тебе двадцать с хвостиком, уже как-то не до того.

А? чего?

Нет, почему, выбрали Главного… толкового мужика выбрали, всем народом выбирали… он раньше директор чего-то там был, а теперь Главный…

Это все были воспоминания.

Перебираю их от нечего делать. Все равно больше ничего не осталось. Воспоминания.

Сегодня по радио передали, плато осыпалось еще на двести гектар. У меня уже даже сердце не дрогнуло. У меня его как будто не осталось, сердца.

Иногда приходим на пустошь, ждем, может, появится еще что-то. как в старые добрые времена, когда приходили на рассвете, разбирали – одежду, еду, девки тортики хватали, мы диваны таскали, матерились, смотрели новостройки…

Уже знаем, что ничего не появится.

Потому что.

И не спрашивайте – почему. Все смотрят на меня так, будто я что-то знаю. А я не больше вашего знаю. Почему перестало появляться все и вся. Почему осыпается платформа. Почему мы считаем дни до того момента, когда обвалится все.

Только иногда по ночам просыпаюсь, подброшенный каким-то нехорошим чувством, спрашиваю самого себя – кого я убил?

Кровь поднимается в воздух

Статус: Жизнь – это прелюдия к смерти.

Обновлен: 27.06.2070

– Не получилось, – заявляет Заморский.

Смотрю на Заморского с ненавистью, я те дам не получилось, вот не получится, вот ты виноват будешь.

Двадцать часов четыре минуты от начала. Ничего не происходит.

– Провалилась теория ваша, – добавляет Заморский.

Заморский, это не происхождение. Это фамилия такая. Хочется прихлопнуть его чем-нибудь, да потяжелее.

Смотрю на экран, на холл «Ариэля», ну же, ну же, ну, быть не может, чтобы ничего.

– А может… в других отсеках?

– А может быть, ворона? – смеется Заморский.

– Чего?