Луна на Луне

Оглядываюсь. Осторожно подключаю зарядники, розетки всего две, на три зарядника не хватает. Выжидаю.

Чувствую голод. Нет, не такой, а информационный, не думал, что он может быть таким сильным. Даже не могу войти в Сеть, даже не могу узнать – что делается в мире, последний раз я заходил в Сеть, чтобы увидеть на стартовой странице свою фотографию, свой код, и надпись – разыскивается.

Разыскивается…

Сам виноват… Не думал, что все так серьезно, а может, он заставил меня – не думать. Сам виноват – с самого начала нужно было идти в полицию, не таскаться по врачам, по шарлатанам, не думать – пройдет, пройдет… В полиции тоже не вчера родились, готов спорить, это у них не первый случай… и не второй…

Разыскивается… особо опасный сумасшедший… Активировал древнюю машину на закрытой территории…

Сумасшедший… что-то подсказывает мне, (а может, он подсказывает), что никаким сумасшедшим они меня не считают. Что это они для обывателей, для толпы, объявляют во всяких передачах, по всяким каналам, в настоящее время во вселенной разумной жизни не обнаружено, это они для обывателей ходят патрулями, зарывают останки невесть кого, а между собой, там, в каких-нибудь спецслужбах понимающе кивают, а-а, опять что-то эти расшалились, из космоса… Еще в одного демон вселился, надо бы стрельнуть его…

Демон…

Теперь вспомнил, как это называется… демон…

Капает вода – кажется, отовсюду, уже и не знаю, как в этом подвале устроиться, похоже, что никак. Интересно, что будет, если кто-нибудь зайдет, и увидит меня, смогу я в него выстрелить, или нет, и как я буду жить после того как смогу в него выстрелить…

Демон…

Демон молчит, демон спрятался, демон отнял у меня все – работу, дом, знакомых, имя, статус в обществе, банковский счет, еще немного – отнимет саму жизнь. Это все ничего, только сейчас понимаю, это все ничего, только сейчас понимаю, как все это мелко, ничтожно, перед тем, что он пытался отнять у меня – меня самого.

Затаился.

Зову его.

Первый раз – зову его.

Первый раз – мне его не хватает…

Перелистываю книги – старые, как мир, теперь знаю, где нужно искать книги, вот по таким подвалам, где все пропитано водой, кажется, дышишь этой проклятой влагой, листаешь размякшие страницы, с которых смотрит на тебя чужой мир, чужой народ, чужие века…

Смотрю.

Не понимаю.

Снова и снова зову его – покинувшего меня, ну где ты там, без тебя не могу прочитать ни строчки, не помню, как оно вообще читается… смотрю на пожелтевшие рисунки, вспоминаю, да, так выглядели они…

…сотворившие нас…

Снова тихонько зову его.

Вздрагиваю – когда он откликается…

Теперь я знаю, где искать книги.

Не я знаю… он знает…

Мы с ним знаем. Где искать книги. В подвалах, на чердаках, в хранилищах, за закрытыми дверями, которых как будто никто не замечает, которые видят только маленькие дети, спрашивают взрослых – что там – получают привычные ответы – там ничего нет… Так проще, когда не знаешь, что там, пожать плечами и сказать – там ничего нет.

Вот там-то и есть все… чужой мир, огромный мир, сложный мир, от которого мы видим только крохотный кусочек…

Я знаю, где меня никто не будет искать.

Он знает…

Мы знаем, где меня никто не будет искать. Там, за закрытыми дверями, за которыми ничего нет. За которые никто не зайдет – просто потому, что не понимает, что туда можно зайти, за которые никто не заглянет, потому что никто их не видит…

Я знаю, что было до нас…

Он знает…

Мы с ним знаем…

Отсюда, с высоты черт знает какого этажа смотрю на толпы внизу, вот они, мурашами ползают по проспекту (что такое мураши? Он знает), вешают какие-то очередные рекламы каких-то очередных реклам, возят какие-то рекламные щиты – в тачечках, в тележечках, проходят мимо великих машин древности, не замечают их. Обживают древние храмы, арендуют – под склады, под офисы, под… Принимают звонки, ведут переговоры – там, где решались судьбы планет, раскрашивают рекламами плато, с которых когда-то поднимались к звездам…

Я спрашиваю его – буду ли я летать к звездам.

Он говорит – да. Он обещает.

Смотрю на свой дом – отсюда он кажется совсем крохотным, не верю себе, что десять лет жизни провел там, в тесной клетушке, и каждый день с понедельника по пятницу ходил в другую клетушку, вот по этой улочке, вот этим маршрутом, туда-сюда, как челнок… Думал, что кроме этих улочек ничего нет…

Я спрашиваю его, как велика вселенная. Он называет мне какие-то огромные числа, которые не укладывается в памяти.

Я спрашиваю его, как давно появились они, сотворившие нас, и этот мир. Снова в голову лезут какие-то числа, которые мой разум не удерживает.

Он показывает мне, как войти в Сеть – тихонько, чтобы меня не засекли навигаторы. Я (он) – мы смотрим на стартовую страницу, на мой номер, на мой код, на мою фотографию, на – разыскивается… за мою голову назначено… Посмеиваемся между собой, он в шутку предлагает мне свинтить мою голову, переложить мозги куда-нибудь, ну, он не знает куда, а голову сдать, денег дадут, богатый будешь…

Я задаю вопросы – он отвечает, так много, так быстро, что моя память еле-еле удерживает его ответы. Смотрю на древние машины – раньше я и не знал, что это древние машины, и чешутся руки пойти, положить пальцы на рычаги, пробудить древние силы, древнее нашего мира, подняться к звездам…

Память перегружена.

Память уже который раз говорит мне, что она перегружена. Память не выдерживает всего того, чем я нагрузил ее – последние дни, моя память все еще помнит меня того, прежнего, который ходил из одной клетушки в другую клетушку.

Он одергивает меня – надо спешить. Я и сам знаю – надо, пробираюсь – по этажам, по лестницам, по коридорам, о которых никто не знает, пробираюсь за дверями – за которыми ничего нет.

Знали бы они все там… как это… ничего…

Пробираюсь по запыленным залам, уже сам останавливаюсь – перед ними, истлевшими, почти рассыпавшимися в прах, кланяюсь им, нашим создателям, мудрым, всезнающим, рисую в воздухе руны – как он меня учил. Он даже не торопит меня, когда я делаю еще одно, как он меня учил, прижимаюсь губами к истлевшему остову…

Замираю перед громадиной машины. Все-таки боязно, все-таки трепетно остаться один на один с древней силой, может быть – древнее тебя самого.

Жму на тумблер – как учил он, да почему учил, вложил свои познания мне в голову, сделал меня – частью себя самого, или себя – моей частью… е знаю… уже нет его, нет меня… с первой женой и то не был ближе, чем с ним…

Жму на тумблер – поддается медленно, нехотя, просыпается от многовекового сна, вздрагивает стальная махина, будто отряхивается, потягивается, слышу первый удар стального сердца… еще… еще…

Я не знаю, что будет делать эта древняя мощь – он говорил мне, но мой разум слишком слаб, чтобы понять такое. Я не знаю, зачем она это будет делать – для каких-то космических целей, перед которыми вся наша земля – пылинка, и вся наша эпоха – ничтожный миг…

Но это и не важно…