Ключи от ландышей

Века.

Века.

Века.

Думаю, насколько я смогу остановить время, прежде чем оно оборвет уздечку…

– Как долго добираться туда? – спрашивает он.

Я говорю, сколько веков.

Он становится белым.

– Вы снова положите меня в гробницу.

Информация подсказывает мне, что его и правда нужно положить в гробницу, иначе не доберется, истлеет, рассыплется в прах…

Он смотрит на меня недоверчиво. Настороженно.

– Вы… вы разбудите меня потом?

Киваю:

– Конечно же.

– Вы… вы мне это, давайте… без глупостей… А то смотрите, даже не представляете, что я с вами сделаю…

Спрашиваю память.

Память говорит – даже не вздумай не сдержать обещание, даже не вздумай не открыть гробницу через века и века пути…

– Что вы везете?

Понимаю, что мне не отвертеться, что сейчас придется отвечать, отвечать как есть, и…

Я называю, что я везу.

Страх.

Я вижу его страх.

Я делаю то, чему научил меня этот… этот…

Часовой замирает.

Я прохожу мимо, я могу сделать что-то, чтобы часовой обратно размёр, – но я этого не делаю, я снимаю задачу – размереть часового, я, черт возьми, снимаю эту задачу, я снимаю эту задачу который раз, она не снимается, Я. Снимаю. Задачу. Переключаюсь.

Так нельзя, говорит Бета.

Так нельзя, говорит Зет.

Так нельзя, говорят все.

Так нельзя, говорю я.

Я уже сам понимаю – так нельзя.

Вот так.

Я смотрю на гробницу, которая закрыта, черт возьми, закрыта, на гробницу, которую не надо открывать, я смотрю на остальные двенадцать гробниц, которые можно не открывать, вернее, не так – нужно не открывать, я снимаю задачу.

ОТКРЫТЬ.

СНЯТЬ ЗАДАЧУ.

ОТКРЫТЬ.

СНЯТЬ ЗАДАЧУ.

ОТКРЫТЬ.

Мне страшно – первый раз в жизни понимаю, что такое – страшно, это когда снимаешь задачу, задача не снимается, и точно знаешь, что это задача не сверху, что…

Я открываю гробницы.

Я жду.

Кто-то там, там, неведомо, где приказывает мне ждать.

Не кто-то.

Он.

Он обо всем позаботился, он приказывает мне, даже мертвый, еще не оживший – он приказывает мне.

Я жду.

Они просыпаются.

Их тринадцать.

Один, два, три…

…и так далее.

Тринадцать. Еще беспомощных, еще плохо понимающих, кто они, и что они, – лихорадочные мутные взгляды, неловкие движения…

…не сразу понимаю, что я уже свободен, что я могу действовать, что я могу стрелять.