Бесхозные Лондоны

– И все-таки нужно что-то делать…

– Ну, знаете, если бы у нас было хотя бы восемь измерений, проблема была бы решена.

– Вы говорите, – восемь?

– Ну да.

– А если соединить наш мир… и их мир?

– Как вы это себе представляете?

– Ну, я не знаю… портал какой-нибудь сделать… вокзал…

Это было раньше.

Давно.

А вот что сейчас:

Нечто настораживается. Нечто не понимает, нечто думает, нечто смотрит в хитросплетение измерений, предчувствует что-то плохое, что-то, что-то…

Нечто выбирается с вокзала, ползет по тесным лабиринтам трехмерного мира, то и дело выпадает куда-то в другие координаты, снова возвращается, снова выпадает, ищет, ищет…

Чует знакомые волны, электромагнитный поток.

Спешит туда.

Поток волн извивается безумной петлей, мечется.

Нечто такое первый раз видит.

Чтобы поток так метался.

Нечто спешит, нечто видит трехмерного, у которого имя нет-ничего, что-то случилось с трехмерным, что-то, что-то, нечто не понимает, нечто присматривается, нечто видит хитросплетение нитей вокруг мясистой трубки, раньше этого не было, зачем здесь это, зачем, нечто вынимает трехмерного из хитросплетения, почему магнитные волны скачут, как бешеные, почему, почему, почему мясной мешок не шевелится… Нечто теребит мясной мешок, сжимает, приотпускает – мешок вздрагивает, нехотя толкает мутную соленую жижу.

Трехмерный вцепляется в нечто, тут же отдергивается от ожога.

– Спаси… спрячь… меня…

Нечто тащит трехмерного к вокзалу, боится повредить, трехмерный извивается, показывает куда-то в сторону, говорит имя второго, которого назвали в честь места, где трехмерные кучей живут…

Нечто спешит туда, хватает второго трехмерного, и снова то же самое, мясной мешок застыл, электромагнитное поле мечется, как бешеное…

Первый бормочет:

– Отравили уже… отравили… ловко работают…

Нечто снова теребит мясной мешок, мешок долго не хочет двигаться, наконец, нехотя толкает соленую жижу, раз, другой, третий…

Нечто возвращается на вокзал, бережно кладет на пол трехмерных, трехмерные следуют за нечтом в лабиринт пяти измерений, путаются, натыкаются на стены, спотыкаются о пустоту…

– Вы что натворили-то? Что натворили, я вас спрашиваю?

Это главный сердится.

На неглавных.

– Так вы же сказали… убрать…

– Убрать… увезти куда-нибудь… на кой черт убивать-то надо было?

Нечто прислушивается.

Чует.

Трехмерный.

Там.

В зале.

Нечто прислушивается, причувствывается.

Инь.

Трехмерный, каких много, да много их тут бывает…

Другие трехмерные хлопочут, показывают на вошедшего, сигналят нечту:

– Главный.

Нечто не понимает, что значит, – главный, нечто само себе главное.

Ну, главный так главный.

Главный говорит.

Нечто слушает. Нет, не то, что говорит трехмерный, а самого трехмерного слушает.

Что-то не так.

Что-то…

Что-то…

Нечто отскакивает, обожженное нестерпимой болью, – нечто и не знало, что трехмерные могут быть такими… такими… Нечто не хочет видеть, а никуда не денешься, смотрит и видит сожженные останки, обугленные остовы, обломки, обрывки, землю, пропитанную красным, соленым, что должно быть внутри, внутри мускульных мешков, но никак не снаружи…

Нечто хочет спросить, зачем так – не спрашивает.