Поводырь

Поводырь
Мария Галина

«Аргус теснее прижался к моему колену, и так, бок о бок, мы вошли в шлюз. Приветливая стюардесса машинально улыбнулась заученной улыбкой, но, когда увидела аргуса, лицо ее вытянулось.

Я не предвидел, что такое может быть. На больших трассах к аргусам относятся иначе. Да что там, на внешней базе тоже все было в порядке…»

Мария Галина

Поводырь

Аргус теснее прижался к моему колену, и так, бок о бок, мы вошли в шлюз. Приветливая стюардесса машинально улыбнулась заученной улыбкой, но, когда увидела аргуса, лицо ее вытянулось.

Я не предвидел, что такое может быть. На больших трассах к аргусам относятся иначе. Да что там, на внешней базе тоже все было в порядке.

– Я не уверена, – сказала она, – формы жизни…

– На аргусов это не распространяется. Есть специальная поправка.

– Я спрошу капитана.

В надключичной ямке у нее дрожала крохотная, завитая перламутровой раковиной «болтушка». Я видел, как шевелятся ее губы, бесшумно, потому что «болтушка» работала в интимном режиме.

Потом она вновь обратила серебряные глаза ко мне и кивнула.

– Регистрация есть?

Я протянул ей карту; в ультрафиолете засветился зеленоватый шарик.

– Это мой, – сказал я. – Моя виза. А вот этот – поменьше, пурпурный – его. Аргуса.

За моей спиной в панорамном квазиокне восходила Земля. Я понял это по тому, что стал отбрасывать еще одну тень.

– Капитан сказал, нужен намордник, – сообщила она, возвращая карту.

– Но это же не собака!

– Тем более.

Я пожал плечами. Ничего подобного я не предусмотрел. Впрочем, по уставу форма моя предполагала ремень, абсолютно бесполезный и чисто декоративный. Я сделал из него петлю и захлестнул ею морду аргуса. Тот укоризненно отвернулся, но стерпел.

– Он слепой! – пораженно воскликнула стюардесса.

– Да.

– Я хочу сказать… у него же вообще нет глаз!

– Верно, – согласился я.

– Почему же их тогда…

Потому что они видят больше, чем ты, хотел сказать я, потому что их зрение иное, оно простирается в глубь силовых полей, туда, где человек слеп и беспомощен…

Но вместо этого я пожал плечами.

– Проходите в передний конец салона, – сказала она, – там места для пассажиров с животными.

С каких это пор в лунных модулях разрешается перевозить животных?

Я сел в переднее кресло – между ним и стеной было незначительное свободное пространство, где аргус смог уместиться. Он лег, положив голову на лапы; ременная петля стягивала челюсти.

Салон стал постепенно заполняться пассажирами. Рядом со мной села молодая женщина, явно из лунных туристов, иными словами, очень состоятельная. На руках она держала крохотную собачку: плоская морда и глаза-блюдца…

Хозяйка поерзала, устраиваясь в кресле.

– Кто это у вас? – спросила она.

– Аргус.

Она напряглась.

– Это не опасно?

Уже нет, подумал я, все, что он мог сделать, он уже сделал.

А вслух сказал:

– Что вы, что вы… Он никого не обидит.

– Тогда почему же он в наморднике?

– Такие правила.

Ее-то собака была без намордника, впрочем, она ведь такая маленькая.

Женщина, кажется, успокоилась.

– А вы ныряльщик, да?

На ее веках, когда она прикрывала глаза, распахивала лиловые крылья голографическая бабочка. Я никогда особо не любил бабочек, поэтому старался на нее не смотреть.

– Да. Бывший.

– Надолго к нам?

– Еще не знаю. Как получится.

Собака у нее на руках часто-часто задышала, вывалив язык. Только по этому, да еще по чуть заметной вибрации, волной пробежавшей вдоль позвоночника, я понял, что мы летим. Никакой перегрузки, ничего… С тех пор как я был здесь последний раз, технологии здорово продвинулись.

Свет замерцал и стал черным. Глупое словосочетание – черный свет, но я всегда именно так его и ощущал. Внутри этой черноты парили ряды светящихся коконов: каждый пассажир распространял вокруг себя слабые поля. Впереди раскрылся гигантский лиловый цветок с черной сердцевиной, и в нее, в эту сердцевину, нацелился нос корабля.