Мамочка из 21-го бокса

– Подайте, говорю, телефон! – с раздражением сказала я.

– А! Телефон! Вот… возьмите, – она протянула мне его.

Я включила свой мобильник – мне сразу наприходила куча непринятых вызовов, и я выбирала из списка контактов, кому позвонить. В это время зашел Владимир Анатольевич, и спросил добрым голосом: «Ну, кого радуем?»

– Радуем? Да разве радуем?.. Она же не дышит. – лежа на медицинском кресле, всхлипывала я.

– Как это не дышит? Она вон розовенькая у тебя вся лежит, сама дышит, ручками-ножками двигает! Ты, что, Машуня?! Всё будет хорошо. Дай-ка я тебя посмотрю, а то с этой беготней все про тебя и забыли, – подошёл он ко мне.

– О-о-о, да тут придётся зашивать. – нахмурив брови, произнёс гинеколог.

– Что? Правда? – с видом испуганного ребенка спросила я.

– Что ж я тебя обманывать, что ли, буду? Сказал «надо», значит – надо!

– Ну, раз надо, штопайте! – пыталась я шутить.

Он провёл мне антисептиком по ране. Я вскрикнула.

– Что ж ты кричишь-то? Рожала – ни звука не проронила, а тут что?

– Так щиплет очень. Больно же. – жаловалась я.

Я слышала, как скрипела иголка, прокалывая мою кожу, но было не больно. Было терпимо. Врач ушел.

– Але, мама! Ма-ма! – сдавленным голосом произносила я.

– Ну, как ты, доченька? Я звоню – у тебя все выключено. Что с тобой? Родила? Ну, не молчи! – встревожено твердила мать.

– Да, мама, родила. Только она не дышит. То есть не дышала сначала, – проглатывая ком горечи, отвечала я.

– А сейчас дышит? Сейчас дышит? Ну?! Не молчи! Ма-ша! Не молчи!

– Дышит, мама, дышит. Только врачи ничего не обещают. Говорят, что это ненадолго. Мама. – плакала я.

– Так! Не переживай! Все будет хорошо! Сама говоришь – дышит! Это самое главное. Сколько вес? Рост?

– Мама! Какой вес? Какой рост? Её еле откачали! – бросила я трубку. Очень хотелось заплакать, но я не могла себе этого позволить. За мной пришла Людмила Владимировна и перевела в послеродовое отделение. На улице была ночь. В палате стоял сумрак. Где-то в углу горела тусклая лампа, и ее свет падал на темно-зеленые стены палаты. В этом помещении я была не одна. Там лежала женщина с ребенком. Меня бросало в дрожь оттого, что рядом с ней в малюсенькой кроватке находился младенчик, а рядом с моей кроватью стояла… пустая люлька.

Как только я присела на кровать, почувствовала, что она сейчас же сломается. Медные пружины отпустили меня почти до пола, а потом подкинули вверх. «Ёпт!» – вырвалось из моих уст. «Машка, ты что ли?» – послышалось с другой кровати.

– Я. А ты кто? – вглядывалась я в туманную видимость.

– Ты что? Не узнала меня что ли? – выглянула она на свет.

– Ф-фу-ты! Аля?! Ты? Ну, ничего себе – встреча. А ты чего здесь делаешь?

– Я вчера родила! Второго! – улыбаясь во весь рот, рассказывала она.

– Здорово! Поздравляю! Ау меня видишь как. – укладывалась поудобнее на узенькой кроватке я.

– Что случилось? Я всю ночь не сплю. Слушаю. слушаю. А все тишина. Ни тебя, ни ребенка не слышно. Ты даже не кричала? – подсела она ко мне.

– А чего кричать-то? Зачем? – смотрела я снизу вверх.

– Ну не знаю, тут одна дак так орала!.. Я думала, у нее перепонки лопнут, – отвлекала меня Аля.

– Нет, я не из таких. Всё вытерпела. Теперь вот опять терпеть надо – ждать, что будет дальше, – озирала я зелёную палату.

– Успокойся. Все будет хорошо. Не волнуйся. Там, наверно, реанимация уже едет. Не переживай, – Алька заглядывала в окно рядом с моей кроваткой.

– Да. не переживай. – по инерции повторилось у меня.

Я ждала реанимацию. Минуты тянулись как часы. Вдруг по коридору промчались люди. Я поняла, что это приехали врачи из областной больницы. Через некоторое время ко мне подошла женщина-врач и спросила странным тихим голосом: «Встать можете?» Во мне все опустилось, и сдавленным голосом я сказала: «Могу». Я шла за ней по коридору и не знала, чего ожидать. Меня бросало из стороны в сторону и подташнивало от нервов.

За кучей разбросанных по столу бумаг восседала худенькая медсестра: «Разрешение на транспортировку ребенка и дальнейшее обследование подпишете?» «Ф-ф-фу! Слава Богу!» – вздохнула с облегчением я, взяв шариковую ручку из какого-то стеклянного стакана, приспособленного для этих нужд, и сделав пару закорючек в документе.

«Можете посмотреть на малышку», – предложила мне медицинская сестра. Я вошла в кабинет, в котором находилась моя доченька. Я видела ее в первый раз. Большие черные глаза, маленький носик, сама, как пуговка – такая маленькая-маленькая. «Ой, а моего и нет ничего. Вся в отца», – пронеслось у меня в голове. Она же лежала в каких-то проводках, которые были подсоединены к датчикам, измеряющим ее пульс, давление…

За мной снова пришли, чтобы я заполнила остальные документы. «Графа „Ф.И.О. пациента» – м-да, только родилась, а уже пациент, и вес у пациента „соответствует» новому званию», – подумала я. «Пациент» – два с половиной килограмма! Нарекла Варварой, не знаю почему, но мне казалось, что это имя сильного человека.

Когда молодые врачи из Вологды увозили Варюшку с собой, помню, я сказала: «Девочки, ради Бога довезите! Только довезите!»

Три дня Варя провела в областной реанимации, а я – в районной больнице. Я почти не спала. Меня предупредили, что узнавать о состоянии ребенка, я могу только один раз в день. Но мое сердце не выдерживало, и я звонила намного чаще. В ответ слышала одно и то же: «Состояние стабильное, дыхание пуэрильное, пульс в норме…» Тогда я спрашивала: «Так ей лучше? Уже можно не волноваться? Все будет хорошо?» И так хотелось, чтоб сказали: «Да, конечно, все будет хорошо»! Но, видимо, врачи или медсестры не вправе давать надежду, и как-то раз мне ответили грубо: «Женщина, у вас ребенок в реанимации! Какое хорошо?! О чём Вы говорите!»

Я положила трубку и уткнулась в подушку. Слезы катились горошинами, и белая наволочка быстро впитывала в себя мою горечь.

«Маша, к тебе мама пришла, выйди», – попросила меня молодая медсестра. Я встала, посмотрела в окно – глубокие сугробы белели пуще прежнего, голубые ели стояли все в снегу. Я вздохнула и пошла в коридор.

«Иди ко мне, моя девочка, – прошептала мама, обняв меня своими теплыми руками. – Всё будет хорошо. Варюшка теперь в области. Там врачи. Там аппаратура. Ее спасут. Учебу позже закончишь. Возьмешь академический и закончишь. Об этом дак даже и не думай».

– Мария! Обед! – позвала меня Людмила Владимировна.

– Иди, поешь. Чего еде пропадать? – сказала мама. – Я тебя подожду здесь.

Я поплелась в столовую. Она находилась рядом с выходом, да к тому же двери были приоткрыты, что позволяло мне слышать все, что происходит в том месте. В столовой стоял телевизор, по которому в момент моего прихода показывали передачу про детей – инвалидов. Один мальчик рисовал ногами, другой еле двигался, но решал наитруднейшие математические задачи… Меня переклинило. Есть не хочу – какая еда?! У меня ребенок в реанимации. Вдруг слышу, к маме подошла Людмила и говорит ей: «Ни-на, у девочки-то, наверно, кровоизлияние в мозг. Как бы дурой не была. Велика вероятность». В это время я отхлебнула из стакана глоток компота. Проглотить его уже не смогла. Выплюнула в цветок. Слезы градом высыпали на мое лицо. Я раскраснелась, но не проронила ни звука. Стояла в столовой и слушала дальнейший разговор.

– Да что ты такое говоришь-то, Люда? Все у нашей малышки будет хорошо. Я слышала, что в этот период у детей огромные компенсаторные возможности. Она выкарабкается, – повышала тон моя мать.

– Да хорошо бы, конечно. Но я ничего обещать не могу, – запиналась та.

– Да тебя ни о чем и не просят! – отрезала мама.

Я вытерла слёзы и, сделав вид, как ни в чём не бывало, вышла к маме. Та сидела раскрасневшаяся и пышущая жаром. Людмила ушла. Кто-то позвонил в звонок родовой. Я открыла. Стоял мужчина с цветами. «Я на выписку. К Кате!» – произнёс он. «Сейчас позову», – ответила я.

Мамочку с ребенком вывела Людмила. Радостный муж встречал жену с сыном, а мы с мамой, глотая ком обиды, по-прежнему сидели на лавочке и завидовали молодым.

«Почему у меня все не так? За что мне это»? – жалела себя я. Жаль, ответа дать никто не мог. Я вернулась в палату.