17 экспериментов, которые спасли наш брак

– Это потому, что жены их не убивают раньше времени?

– Ты меня целуешь каждое утро, так что тебе не стоит беспокоиться, – смеюсь. – Мне было бы гораздо интереснее узнать, почему именно такая последовательность: муж целует жену. А если жена целует мужа? Или это не имеет такого положительного воздействия? Видимо, утренний поцелуй – индикатор отношения мужчины к женщине, качества брака с ней. Если всё хорошо, то он испытывает меньше стресса, меньше огорчается, лучше себя чувствует: у него от этого повышается иммунитет, поэтому он дольше живёт. А как быть с женщинами? Я тоже хочу жить на пять лет дольше.

– Целуй меня на ночь, раз утро уже занято, – делов-то…

Действительно, делов-то… Детей же я целую на ночь, причём неоднократно. Целые бандерольки поцелуев им выдаю. Пришло время и мужа поставить в список адресатов.

Воскресенье

После обеда первый раз за наш отпуск на Корфу отдаём детей под присмотр квалифицированного персонала. Не могу сказать, что Даниель горит желанием расстаться с нами, но я непреклонна.

– Сегодня мы уйдем на час, а завтра уедем на катамаране рыбачить в море часа на два, – муж оживленно жестикулирует, когда мы, оставив детей, направляемся по горячей асфальтной дорожке к морю. – А послезавтра всё утро проведем в номере без детей!

– Роскошный план, но послезавтра мы улетаем! – возвращаю мужа на землю.

Мне немного не по себе от того, что с нами нет детей, но изо всех сил стараюсь расслабиться – мы заслужили этот час единения. Муж идёт на деревянный помост, на котором стоит одинокий рыбак, чтобы посмотреть на его улов. Раздеваюсь, чтобы подождать его в воде.

Близость на расстоянии: прикосновения взглядов, мыслей, улыбок. Никогда не задумывалась о том, что смотрю обычно не на мужа, а на детей, машу им ручкой, посылаю воздушные поцелуи. Теперь без них какая-то пустота, тревога, будто чего-то не хватает, будто вырвали из сердца кусочек, точнее два.

Вот и сейчас снова смотрю на детей, пусть и на чужих, точнее, на семейные пары. Даже смешно: все они выглядят одинаково – как женщины, которые два ведра воды в руках с колодца несут, только у мам вместо вёдер по ребенку в каждой руке, а у пап – сумки со всем тем, что не поместилось маме в котомку, которая у неё висит на плече. И все они смотрят на детей с гордостью, с нежностью, и зачастую совсем по-другому – друг на друга.

Почему я об этом думаю? Куда я смотрю? У меня ведь есть муж, время, и внимание, которые я хотела подарить только ему. Он машет мне с деревянного помоста, показывая, какую рыбину мужик поймал, и направляется к берегу. Мне так забавно и радостно от того, что муж за годы взрослой, серьезной жизни хирурга не потерял задор ребенка, который в восторге от простой рыбки. Мне очень нравится это в нём, мне очень многое нравится в нём. Просто я обо всём этом забыла… Дети напрочь стёрли память о том, что я любила в муже. И это не их вина. Просто природа хочет, чтобы выжили дети. Муж для природы уже не так важен, но важен для меня.

Плаваю в лазурной воде, окруженная блестящими, непугливыми дорадами. Мы с мужем не выпускаем друг друга из виду, машем время от времени и постепенно приближаемся. Когда мои колени упираются в песок, встаю в полный рост, позволяя ему увидеть ручьи воды, скатывающиеся по моей светящейся на солнце коже.

– Холли Берри – ничто по сравнению с тобой, – говорит он, целуя меня в шею. Всё-таки он думает о ней… Чёрт побери… Хорошо, что я ему про Селигмана не сказала… А то бы он сейчас тоже о нём думал…

Мы сливаемся в поцелуе – не в полусекундном, сухом, стандартном поцелуе родителей с двумя маленькими детьми, а поцелуе молодой влюбленной пары, которая ни о чем другом и думать не может, как о его скором продолжении наедине. И я тоже… И он… И уже как-то неудобно стоять здесь по колено в воде, когда вокруг плавают дети и непугливые дорады, но нам всё равно. Мы вдруг стали молодой влюбленной бездетной парой, которой наплевать на других. Дети под присмотром, один поцелуй, и будто не было последних месяцев и лет.

Понедельник

Результатом нашего романтического воскресенья стала поездка в Калами – местечко с домиком Дарреллов, куда я очень хотела попасть, а муж – не очень. Но я согласилась порыбачить с ним с катамарана вдали от берега без детей, и он согласился съездить со мной в Калами. Потом пожалела о своем обещании, но было поздно. Кристиан был полон решимости поймать самую большую рыбу в своей жизни. И вот мы идем: он – радостнее некуда, я – с чувством тревоги, неутомимо покалывающим где-то в райне желудка и разливающимся по ногам и рукам до самых кончиков пальцев. Превращаться в женщину с ведром в последний день нашего пребывания здесь совсем не хотелось.

Даниель, как полагается, устроил перед этим истерику: не хотел оставаться в детской комнате даже на часок. Потом после нелёгких переговоров, мы ушли, и, пока он не передумал, направились к морю. Мне сразу вспомнилась сказка о рыбаке и рыбке Пушкина на той её стадии, когда бабкины желания стали рыбку немного раздражать. «Помутилося синее море». Как я понимаю рыбку! Особенно если учитывать мою чувствительность к волнам… При одной мысли о прошлом путешествии на катере, побольше, чем на том, что сдают здесь в прокат, у меня крутит в животе. Но уговор есть уговор, поэтому надеваю спасательный жилет, отвязываем катамаран, работаем ногами. Ватными…

Берег постепенно удаляется, открывая нашему взору тёмно-бирюзовые глубины. Рыб не видно, и я втайне надеюсь, что муж скажет: «К сожалению, рыбы сегодня нет, дорогая. Ты была права: нечего тут делать, поплыли обратно», но он лишь сосредоточенно, с нескрываемым удовольствием разбирает чемоданчик рыбака, насаживает хлебный мякиш на крючок и закидывает удочку.

Я тяжело вздыхаю и пытаюсь прочувствовать все прелести жизни женщины, которая не сидит у разбитого корыта и не ждёт супруга с золотой рыбкой, а рыбачит вместе с ним, принимая все невзгоды и тяготы морской жизни. Начинает тошнить. Одно спасает: мысль о том, что если сейчас не удержу катамаран против волн, то тошнить может и перестанет, но зато придётся вспомнить другую, не менее известную сказку «Морозко». А берега уже почти не видно…

Облака холодных брызг обдают меня каждый раз, когда волны ударяются о борт, кожа уже давно стала не то что гусиной, мне кажется, из неё скоро перья полезут. Почему я не послушалась Даниеля? Ведь кричал он, что нельзя детей на отдыхе отдавать в детский садик! Сейчас бы сидели на тёплом песочке и ели шашлыки. Кстати, их как раз в это время делают около бассейна. Но мы так далеко от берега, что даже представить себе не могу, как они пахли. Только помню, что вкусно.

– Ну как, клюёт? – выдавливаю из себя настолько добродушно, насколько мне позволяет закоченевшее от страха и холода лицо.

– Пока не очень, – отвечает муж. Удивляюсь, какими выразительными могут быть мышцы его лица. Будто он в точности собрал всю ту скорбь, грусть, которые блуждали во мне в тот момент, и представил одним колоритно очерченным рельефом. Ну разве что рвотного рефлекса немного не хватает.

Обхватываю руками ноги, чтобы не начать подгребать к берегу. Ну если не клюет, так зачем тут ждать? К берегу! Да побыстрее!

– Давай там попробуем, где поглубже?! – муж показывает на синеву посреди бирюзы. Это означает, что мне нужно поворачивать катамаран и работать ногами, что есть силы, только не в направлении берега, а от него!

– А может быть, не стоит дальше идти? Смотри, пляжа почти не видно – нас уже к деревне отнесло! Там и до открытого моря рукой подать. И до океана… Нет, пожалуй, до океана далеко будет. Мы же в Средиземном море. В любом случае, через двадцать минут нужно детей забирать!

Муж разочарованно выдыхает – ни одного поклёва.

– Ты на берегу больше наловишь! Рыбы же не знали, что сегодня здесь их будешь ловить. Обычно они тебя на деревянном помостике ждут. Не расстраивайся! Главное, что мы попробовали, – успокаиваю его, едва сдерживая счастливую улыбку.

Муж нехотя соглашается, мы вместе гребём к берегу. Кристиан удивляется, насколько быстро мы добрались – даже похвалил меня за отменную работу ногами. Если б он знал, куда мы могли добраться, если бы я себя не сдерживала. На катамаране прямо до детского клуба бы долетели! Двести метров по асфальту! В общем прибыли на пляж на десять минут раньше положенного. Предлагаю Кристиану посидеть в баре на берегу. Отойти от приключения, расслабиться.

– Как необычно, – говорю, заказывая воду, – до сих пор мы сюда только детям за спрайтом бегали, – а теперь одни сидим, расслабляемся!

– Да-да, – муж улыбается. – Отличная идея – отдавать детей под присмотр!

– Только немного тревожно, потому что Даниель плакал, когда мы уходили.

– Ты же его знаешь. Сначала он плачет, что не хочет туда идти. Потом плачет, потому что не хочет оттуда уходить. Просто он такой, ему трудно привыкать к новому и отвыкать от старого. У нас ещё шесть минут осталось, поэтому не будем о детях. Знаешь? Я выпью пива!

Неожиданное заявление, если учитывать то, что не могу даже вспомнить, когда муж последний раз употреблял алкоголь. Он отпивает глоток холодного светлого, причмокивает от удовольствия, вытирает пенные усики, зажмуривается, а потом романтично наклоняется ко мне. Ожидаю признания в любви, поцелуя, а может быть даже ответа на вопрос, который так боюсь задать, но Кристиан всего лишь спрашивает:

– А давай ещё вместе порыбачим?!

Вторник

Отпуск подходит к концу, а я ещё не видела рассвета. Сегодня ни за что не пропущу, тем более что уже второй день просыпаюсь ни свет, ни заря. Уже давно такого со мной не было – с того отпуска, в котором начала писать про наши первые эксперименты. Четыре утра. Тьма кромешная. Лишь тонкая полоска земли справа на горизонте, подсвеченная огоньками близлежащей деревеньки Роды.

Через полчаса небо начинает сереть, и солнце уже недалеко. Из темноты, как немые свидетели этой неспешной курортной жизни, выступают соседние домики. За какие-то считанные минуты небо розовеет, меняя цвет от смешанного с синевой до фламинго. Заворачиваюсь в одеяло и сажусь на стул, чтобы не пропустить рассвет.

Начинают щебетать птицы, небо освобождается от примесей. У самого горизонта грязно-розовый превращается в яркий, сочный, сильный. Цветов так много, и все они аккуратно переходят друг в друга, не сливаясь, как карта нашей Земли в разрезе. Каждый пласт – своя история, свой цвет, своё время. Только у Земли на это есть тысячелетия, а у неба – минуты. Над морем оно уже совсем светлое. Лишь надо мной пока темнота, будто ночь не хочет просыпаться и натягивает на нос одеяло, чтобы продлить волшебный сон. Но солнце неумолимо наступает. И птицы уже не щебечут поодиночке, а творят волшебную музыку единым джазовым оркестром.

Небо над горизонтом ненадолго затягивает дымкой, белёсой пеленой, которую хочется стянуть, как пенку с кипяченого молока, но здесь нельзя торопиться, можно только наблюдать. Солнца по-прежнему не видно, но оно уже здесь, оно шепчет, греет, даже если только одной мыслью о себе. Сбрасываю одеяло и вскакиваю со стула. Розовый цвет, прячась за фиалковым, тихонько исчезает в море.

Любовь – как рассвет. Появляется и исчезает, дарит и забирает. Но может быть, мы просто недостаточно рано встаём, не смотрим, не замечаем, не делаем, не погружаемся, не наслаждаемся? Ведь рассветы случаются каждое утро! Мы просто слишком поздно просыпаемся, слишком торопимся, слишком долго сидим в телефонах, их не видим, или видим, как я, только изредка, в отпуске.

Наши десять дней заканчиваются. Смотрю на небо, на море, на выступающий из склона, покрытого зелёными кипарисами и оливковыми деревьями, светлый кусок, словно обнажённой кожи. Не могу насмотреться досыта, не могу надышаться, чтоб хватило надольше. Хочу забрать всю любовь с собой вместе с корнем, вместе со скалами, со всей их твердью, чтобы она не потерялась, не растеклась по пути, не ушла по капле в рутине будней.

Мы уезжаем, и от этого страшно. Что будет, когда вернёмся домой, когда встретят вечерняя усталость и ежедневный стресс? В отношениях – как в работе. Если не умеешь отдыхать в будни, то уже через три-четыре дня после двух недель на море будешь себя чувствовать, как обычно. Если не научиться любить друг друга дома в четырёх стенах каждый день, то отпуска не помогут. Ведь они случаются всего лишь раз в год, а любить хочется каждый день.

Эксперимент №4. Освободить жизнь от старого

Одной безутешной женщине, потерявшей ребенка и нежелавшей его хоронить, посоветовали сходить к Будде. Тот пообещал помочь ей, но только после того, как она принесёт ему горсть семян, собранных по одному у тех семей в деревне, которых бы не задела смерть близкого человека: матери, отца, сестры, брата, ребёнка. Ни одного семени не принесла женщина. Ни одной семьи не нашла, которую бы никогда не посещало горе.

Незаполненная пустота, несбывшаяся мечта, надежда, которая умерла. Боль, которую никто не должен увидеть. Несчастье, про которое никто не должен знать. Ощущение, что жизнь никогда не станет прежней. Лёгкой, яркой, беззаботной. Есть только одиночество, солёная подушка и тяжесть, которая не даёт подняться с кровати. Чувства женщины, которая возвращается из больницы, потеряв ребёнка. Второго подряд.

Всё это наваливается на меня, когда мы возвращаемся из отпуска. Дети отправляются в садик, муж – на работу, а я остаюсь дома, где всё напоминает о том, что случилось до отпуска: детская одёжка в шкафу, коляска, оставшаяся от мальчиков (специально не продавали), детский прицеп для велосипеда, деревянная лошадка-качалка, подаренная родителями мужа, пластиковые ложечки, слюнявчики… Что с ними теперь делать?

Как было хорошо улететь из дома в новое, окунуться в море, спрятаться в его синеве, чтобы не слышать, не вдыхать запах несбывшихся мечтаний и надежд… Но всё возвращается. И мы вернулись. И ко мне вернулось.

Снова смотрю на букет ландышей, который принесла подруга в больницу. Не знаю, зачем я его сфотографировала. Белокурая красота, которая появилась и тут же исчезла. Осталась лишь фотография. Мне хочется её оставить. Только её и ничего больше. От всего остального хочется избавиться. Поставить большой контейнер и выкинуть в него всё до последней игрушки.

Глупые, нелепые, уродливые мысли. Зачем мне всё выкидывать, если в глубине души всё ещё надеюсь, что у нас получится? Что когда-нибудь этого утёнка вложу в руку нашего третьего малыша? Повторяю, как заклинание, что всё ещё будет, нужно всё оставить, но в ответ слышу слова мужа: «Я больше не хочу пытаться! И говорить на эту тему тоже».