Исповедь суккуба

– Нет, нет! Это не ты, ты другой человек, – убеждали меня. А если я вновь не соглашалась – откуда не возьмись доставали маски, одежду и грубо напяливали на меня, а затем восклицали – мы же говорили кто ты! Смотри, смотри!

Эти чужие маски сдавливали мне лицо, мне было тяжело дышать через них, прорези для глаз были слишком узкие, и я шла в них, спотыкаясь. А надетые помимо моей воли костюмы давили, стягивали мое тело или наоборот, свисали мешком, и я путалась в их длинных полах, шатаясь как пьяная и падая.

Я раз за разом срывала с себя чужие вещи, отбрасывала их как можно дальше и сбегала, пока мои обидчики не опомнились.

Но и мой костюм начал тяготить меня – в нем становилось душно, и спустя столько времени я начала ощущать его тяжесть на своих плечах. После очередного «костюмера» я не выдержала и сорвала с себя не только напяленные им на меня одежду, но и свой собственный костюм. Я бросила ему тряпки в лицо, а моя маска раскололась об асфальт, обдав моего обидчика острыми брызгами осколков.

– Смотри! Смотри! – закричала я! – Вот я!

Он стоял ошарашенный, а затем тихо ответил, – не верю… – Сейчас, сейчкас я расскажу тебе кто ты, и достал из своих просторных одеяний очередную маску.

И я бежала, и моя кожа царапалась о чужие костюмы, обагряя их каплями моей крови. Запыхавшись, я остановилась отдышаться и случайно увидела себя в отражении витрин.

И в тот момент мое тело показалось мне таким нелепым, таким слабым, и таким невзрачным среди всего этого Карнавала. Слабое, в царапинах и синяках, такое несовершенное и такое беззащитное…

Мне вновь захотелось найти свой костюм и скрыть им свою наготу. Мне захотелось броситься прочь отсюда – забиться домой или сбежать в глушь. Туда – где меня никто не увидит кроме птиц и зверей, туда, где никто не будет заставлять меня носить неудобные костюмы и душные маски, туда, где я смогу залечить свои раны ледяной озерной водой, жаром костра, колючими еловыми иголками и мягким бархатом мха.

Но я продолжала идти посреди Карнавала – нагая, я лавировала меж веселящейся толпы, чувствуя горячие поцелуи солнечного света на своей коже.

Может когда-нибудь моя кожа станет достаточно крепкой, чтобы не трещать по швам, режась об острые края чужих нарядов.

Может когда-нибудь, взглянув мне в лицо, кто–нибудь да и узнает меня.

Может когда–нибудь, я приму себя, и без содрогания взгляну на своё отражение.

А пока – да здравствует Карнавал!

Я

Я стою на коленях в благодарность Богу и признаваясь в любви, но много ли во мне любви и благодарности, если я настолько не берегу свои несчастные колени. Много ли во мне любви, если я не люблю себя – начало и конец меня, моей жизни, моего воплощения.

Я бегу, спотыкаясь, за теплом и любовью. Но даже жар любимого человека не согреет меня, если мое солнце внутри погасло.

Я раздаю себя по дешевке, лишь бы меня любили и хвалили. Руку за пятак, голову за четвертак. Но когда от меня у меня ничего не останется, чем я буду ловить улыбки и восхищенные взгляды?

Мои глаза несовершенны – я вижу лишь то, что хочу видеть и то, что увидеть боюсь. Может тогда мне стоит больше печься о собственном зрении, чем о красоте окружающего мира? Может, когда мои глаза станут более совершенными, окружающий мир в их отражении станет лучше?

Я во многом презираю себя, но мне от себя никуда не сбежать, ведь я – центр мира для самого себя, и этого мне не суждено изменить.

Звезды будут светить, даже когда меня не станет. Но для меня звезды меркнут, когда я закрываю глаза и не вижу ночное небо. И когда я умру, звезд для меня больше не будет.

Звезды будут светить, когда меня не станет. Но когда я умру, я заберу звезды с собою во Тьму для себя. И весь мир утонет в Бездне моих глаз с моим последним вздохом.

Портал

Когда я была маленькой, мы жили в маленькой квартирке в маленьком подмосковном городишке…

Я помню запах влаги, пыли и плесени, помню ржавые подтеки на сыпящемся потолке, с которого время от времени отрывались и падали вниз глыбы известки. Помню деревянные облезлые половицы, вонзающие занозы в ноги и руки. Помню шорох и писк мышей по ночам. С тех самых пор запах плесени и влаги ассоциируется у меня с домом и детством.

В той квартире мы жили втроем – я, тогда еще не поступившая в школу, двоюродная бабушка, сидевшая со мной и хлопотавшая по хозяйству, и мама. Мы с бабушкой занимали большую комнату, мама ютилась в маленькой. В маминой комнате, в самом дальнем углу стоял старинный книжный шкаф, к которому было не подступиться из – за наваленных вокруг мешков и баулов с вещами. Мне всегда хотелось посмотреть книги оттуда, но добраться до него было сложно, а уж оттащить мешки, баррикадирующие дверь шкафа тем более.

Когда мамы не было дома, та комната пугала меня… Иногда мне казалось, что там, за завалами, за задней стенкой шкафа (где по словам старших стояла большая икона Ангела Спасителя – что она делала за шкафом мне не ясно до сих пор) есть проход в другой мир. И стоит мне остаться одной, как из него, учуяв меня, полезут жуткие и голодные монстры. Они утащат меня к себе или даже съедят на месте – и кто знает, что из этого лучше.

Пару раз, в полудреме или во снах, очень похожих на реальность я видела их. Один раз перед рассветом это был темный силуэт великана, ростом до потолка со странной формой головы – в темноте казалось, что на нем колпак, как у палача. Он неподвижно стоял, зияя в дверном проеме, а за его спиной стояла кровать со спящей мамой. У меня же, застывшей от ужаса, в голове вертелось лишь одно слово, – мясник. В другой раз это были нагие и безликие худощавые создания, со складчатой кожей и заострёнными конечностями. Они копались в подушках пустующего дивана в другом конце комнаты, терзая матрас, а по квартире от них расходился кровавый дым. Мне говорили тогда, что эти монстры – лишь плод моей фантазии, не стоящий внимания, но сейчас, когда я пишу про них, я чувствую, словно этим я открываю для них портал в эту реальность.

И поэтому я каждый день ходила хвостиком за бабушкой – во мне теплилась надежда, что со взрослыми они не справятся. Лишь бы не оставаться одной, лишь бы не стать их добычей. Особенно жутко становилось ночью – мама возвращалась очень поздно, и ее комната пустовала до полуночи, а то и дольше.

И мы с бабушкой ждали ее. Мама ехала из другого города с работы на поезде, а возле станции рос лес. Говорили и до сих пор говорят, что в том лесу нередко находят трупы. И поэтому каждую ночь – мы, затаив дыхание, ждали – придет, не придет.

Помню, как бабушка брала черную ленту с вышитой позолотой молитвой и читала. Иногда, ввиду возраста и переживаний, у нее начинало болеть сердце. В такие моменты она пугалась уже за свою жизнь и хваталась за лекарства, наполняя комнату запахом корвалола и валерианы. И я понимала, что она может умереть. И тогда, тогда я останусь одна ночью в квартире, а чудища то не спят. Отец часто бывал в другой стране, а приезжая в Россию, жил в другом городе. Дедушка жил в получасе ходьбы на краю того самого леса. Но разве монстрам с той стороны не хватит этого получаса, чтобы проглотить меня целиком?

Я люблю ночь, ведь ночью мама приходила домой. Но та же самая ночь могла забрать у меня маму навсегда.

Прошли годы, мы давно переехали – в город побольше, квартиру получше. Но порой, закрывая глаза, я вижу портал в комнате моей мамы. Я словно сижу на кресле наподобие трона, спиной упираясь в пульсирующую искрящуюся молниями дыру, а по бокам от меня из нее ползут темные твари, заполняя наш мир. Мои руки скользят по их телам, мои пальцы гладят их шерсть, а волосы развеваются от их дыхания. Нет, мне больше не страшно.

Другие люди живут в той квартире, нет больше того завала и книжного шкафа в углу, давно уже сделан ремонт, не пахнет сыростью, и не капает с потолка. Но я знаю – люди приходят и уходят, рождаются и умирают, а портал, что соединяет прошлое и настоящее, изнанку и наш мир останется навсегда – в том доме и в моем детстве.

Письмо Другому

Нередко, строя отношения, люди с надеждой и мечтами смотрят в будущее. Но я каждый раз с тревогой вспоминаю прошлое – и не только свои прежние отношения. Я вспоминаю своих родителей, истории про их родителей, а также рассказы друзей и знакомых.

И я думаю – неужели все это повторится и с нами? Каждую нашу ссору я воспринимаю как шаг, приближающий нас к этой ловушке. А может мы в ней с самого начала, просто пока тешим себя надеждой? Надеждой, что мы не такие, что мы можем стать лучше, сильнее, свободнее.

Я не хочу романтики, цветов, конфет, денег, штампа в паспорте, семьи и детей. Будет – будет, не будет – ну что ж. Но я хочу, чтобы у меня был дом – настоящий, уютный и свой. Там, где меня примут и будут считать родной.

Я знаю, что жизнь тебя ранила, и боюсь, не в последний раз. Мы оба тащим за собой тяжкий груз из прошлого, и Бог знает, что еще подберем по дороге. Но страшно оставаться с этим грузом один на один – кто подставит плечо и залечит раны, если я не справлюсь в одиночку?

Порой мне кажется, что в любви огромную долю занимает страх – страх одиночества, страх, что никто не увидит тебя настоящего, не примет. Жаль лишь, что многие истории любви эти страхи питают, а не исцеляют от них.

Я не хочу тебя менять, но я хочу расти вместе с тобой. И возрождаясь после каждого метаморфоза в новом обличье, влюбляться друг в друга, словно в первый раз.

Я сожалею, что мы никогда не сможем увидеть друг друга полностью, вечно блуждая в проекциях своего искаженного восприятия и прикрываясь, стыдясь наготы собственной души. Мы так и будем кружиться – между тягой к слиянию, что срывает все маски и рушит все стены и стремлением к сохранению своего собственного Я.

Я не буду рассказывать тебе как я тебя люблю – такими признаниями сейчас разбрасываются направо и налево. Но я расскажу тебе как мне страшно, как я боюсь своей уязвимости перед тобой, боюсь, что в какой-то момент мы с тобой повернем не туда, и наши отношения в лучшем случае разрушатся, в худшем – превратятся в пожизненную агонию, прекратить которую нам не хватит смелости. Каждый раз мучительно жутко касаться тебя и столь же мучительно сладко. Я не буду рассказывать тебе о своей любви – о любви и так написано слишком много, я расскажу тебе о своем страхе, ведь если, невзирая на него, я иду навстречу тебе, значит для меня это действительно важно.

И я могу лишь протянуть тебе руку – как такой же испуганный ребенок, как и ты. Я не верю в счастливое будущее, но пока надежда все еще есть. И пока она есть, я буду держать тебя за руку, чтобы не потеряться в этом огромном мире.

Танец

Я всегда буду помнить наш танец возле костра. Искры, летящие в темное, словно бездна, ночное небо. Лес, окружающий нас плотным кольцом. Темный и живой – среди переплетений ветвей мелькают юркие тени – посланники Древних Богов, которым мы посвящаем наш танец. Жар костра и дуновение ветра, капли ледяной воды, скатывающейся по коже, мягкий мох и колючие иглы под ногами. Тепло тел моих названных братьев и сестер. Их лица, разгоряченные пляской и озаренные пламенем костра, их горящие глаза, полные жизни и желания.

В те времена мы вместе спускались во Тьму, исследуя лабиринты подземелий. И не страшились заплутать там, не страшились тех чудищ и прочих опасностей, что подстерегали нас в переплетениях подземных ходов. В каждом из нас сияло яркое Солнце, которое озаряло нашу дорогу, и было нашей путеводной Звездой. И каждый раз мы погружались все глубже и глубже, вгрызаясь в земную твердь, открывая для себя все новые и новые закоулки этого бесконечного лабиринта.

Я всегда буду помнить, как во время танца мы один за другим обернулись черными птицами и бросились прямиком в пламя. Дикие крики пронзали темный лес пока наши тела обращались в пепел. Через пламя, через Смерть мы совершали полет – в иные места, в иные миры, в иные времена и пространства. Дабы однажды вновь открыть глаза.

Я сменила много обличий, но всегда вспоминаю вас, мои братья и сестры вороны. И мне до жути любопытно, слышите ли вы меня, когда я, пребывая в непонятной для меня самой тоске зову вас вновь и вновь. Слышите ли вы, как я приглашаю вас на еще один танец?

Зеркало. Рефлексия