Живописная Кабардино-Балкария. Занимательное путешествие с авторами и героями книг по республике, которую называют жемчужиной Кавказа

…В Урды, хранящем тайну неизвестных науке наскальных рисунков, мы направились поздней осенью – в середине октября. Надо сразу сказать, что добраться сюда можно только весной, пока не вымахала трава, или осенью, когда она уже полегла. Раньше в ущелье пасли скот, заготавливали сено, но вот уже более десятилетия здесь практически никто не бывает. Помимо Аниуара нас сопровождали еще двое жителей Кёнделена – Музафар и Крал, добродушные, улыбчивые, заботливые и само собой выносливые. Выносливость и терпение – первое, что понадобится путешественникам, ибо дороги как таковой в ущелье нет. Кое-где еще сохранилось что-то вроде подобия узкой тропки, но в подавляющем большинстве мест она исчезла – заросла травой, деревьями, завалена буреломом, снесена частыми оползнями, своенравной речкой, много раз за это время менявшей свое русло. Так что приходится почти все время идти по краю речного берега, а где он непроходим – по воде, постоянно переходя с одной стороны на другую. Хорошо, если воды в речке мало, как в нашем случае, но и то сухими не остался никто. И если при первых переправах мы еще пытались найти более-менее мелководное место, чтобы не зачерпнуть воды в сапоги, то при последующих обращать на это внимание было просто некогда. Ведь таких переправ-переходов было не пять и даже не десять, а около сорока! Естественно, оставалось только снимать сапоги и выливать из них литры холодной воды, а если не хотел отстать, то идти, не обращая внимания на хлюпающую воду и неимоверную тяжесть в ногах. Только теперь мы поняли, почему у одного из наших спутников сапоги были дырявыми. Вначале подумалось-посочувствовалось: как же он сможет идти, а потом даже зависть определенная проснулась к такой обувке, да желание появилось: изрешетить свои. Да вот действительно останавливаться было нельзя – хоть и вышли мы достаточно рано, но предстояло пройти куда как более десяти километров по бездорожью, осыпям, кручам, кустарникам, чтобы успеть засветло вернуться домой. Ночью двигаться по ущелью невозможно – гляди не гляди, расщелины, выемки между камнями не усмотришь и сломать ногу, а то и покалечиться – секундное дело.

Честно скажем, мы выдохлись уже где-то через пару часов – постоянные переходы с одного берега речки на другой, бесконечные подъемы и спуски, цепляющиеся за одежду кустарники и ветки деревьев, напряжение от вновь и вновь возникающих препятствий довольно быстро погасили наше желание постичь неизвестное, сделать – чем черт не шутит! – мировое открытие. К тому же день выдался на редкость сумрачным, серым, холодным. Урды – ущелье узкое, лесистое, влажность в нем повышенная, а солнце если и заглядывает, то не задерживается. Скалы то практически смыкаются, то немного расходятся, но ни о каких полянках речи не идет: косогоры да обрывы. Есть места, где невозможно подняться ни по одному из берегов – столь они отвесны и неприступны, ни по самой реке – вода стремительно мчится между огромных валунов: почерневших, скользких, безжалостных к человеку. Хорошо, что наши спутники предвидели подобные трудности – захватили страховочные веревки, помогли обойти неприступные на первый взгляд препятствия.

Урды действительно одно из самых суровых ущелий Кабардино-Балкарии, но его недоступность позволила в первозданном виде сохранить величие дикой природы. На сгнивших пнях разместились колонии опят: не сходя с места можно набрать полный рюкзак, да вот как его потом донести домой? Ведь руки постоянно должны быть свободными, чтобы вовремя ухватиться за ветки на опасных обрывах, а тело не напряжено излишним грузом, дабы вовремя перепрыгнуть через расщелины и поваленные деревья, то и дело преграждающие путь вперед.

А какой величины форель мы видели в речке! Черные, более чем полуметровые рыбины косяками ходят в недоступных для человека заводях – играют, резвятся, а то и выпрыгивают на поверхность воды. Зрелище потрясающе-завораживающее!

Да и ружье – один из наших спутников его предусмотрительно захватил, – как мы убедились в дальнейшем, здесь будет нелишним: непуганый зверь, в частности рыси, то и дело дают знать о своем близком присутствии. Правда, оружие нам в тот день не понадобилось, но с ним было, право, как-то спокойнее.

…После примерно километров десяти ущелье начинает расширяться: с одной стороны (левой по течению) неприступные скалы буроватого цвета поднимаются чуть ли не на сотни метров, достаточно отвесный склон, густо заросший травой, упирается в них, протянувшись так же на сотню-другую метров. Где-то далеко внизу шумит речка, противоположный берег которой покрыт лесом, в основном высокогорным березняком. Но это еще далеко не конец ущелья – до него не километр и не два, а намного больше. Именно здесь расположены древние могильники, именно здесь на одной из скал и разместилась та самая галерея древних художников. К огромному сожалению, за последнее время она подверглась сокрушительному воздействию природных сил и от сырости, выветривания, отслаивания плиточника практически исчезла. Аниуар, побывавший здесь какие-то два десятка лет назад, был искренне расстроен увиденным – от доброй сотни рисунков сегодня не осталось и следа, а те, что еще видны, вряд ли сохранятся уже через пару-другую лет. Это тем более обидно, что рисунки эти неизвестны ученым, мало того, они никем не зафиксированы, не описаны, и, естественно, не атрибутированы и именно сегодня впервые вводятся нами в научный и общественный оборот. А ведь есть среди них поистине удивительные – красной охрой на достаточно большой высоте нарисованы птица, человек… Интересно, что подобного изображения птицы мы не нашли в доступной нам искусствоведческой литературе. Поражает точная графическая схема пернатого существа, символизирующего Небо. Такая познавательность предполагает наличие у художника высокого интеллекта, стремление передать другим людям какие-то важные сведения.

Силуэтный же человечек, изображенный рядом на скале, похоже, был частью какой-то сценки. Такие наскальные рисунки, писаницы, как их называют ученые, характерны для эпохи неолита, нового каменного века, когда совершался переход к земледелию и скотоводству, когда уже появилась глиняная посуда, а орудия из камня сверлились и шлифовались. Можно только предполагать, какие сведения о той эпохе мы могли бы почерпнуть из утраченных изображений. Но и сама птица полна странной силы, выразительности и притягательности, какого-то намека на зашифрованную, ведомую только ее Создателю, тайну. Вглядитесь в нее – сразу возникает великое множество ассоциаций!

Само место это, окаймленное скалами с одной стороны, и лесистыми горами с другой, с виднеющимися в отдалении травянистыми склонами, напоминает обжитой дом, хотя, как мы говорили выше, в последние годы люди здесь бывают очень и очень редко. Прозрачная речка и лесок в лощине, обширный подскальный нагревающийся солнцем склон – отличное место для жилья. И люди здесь жили, по крайней мере, несколько тысяч лет назад, если отталкиваться от датировки наскальных рисунков. Только вот какой осколок древней цивилизации они представляли? Хочется верить, что когда-нибудь мы сможем получить доказательный ответ на этот вопрос…

Задерживаться в Урды было нельзя – день стремительно клонился к вечеру, не успеем выбраться до темноты – придется ночевать под открытым небом: удовольствие не из самых приятных, тем более что день нашего путешествия – 17 октября – являлся днем рождения одного из авторов этих строк. Не стоит описывать обратную дорогу, скажем только, что она заняла в два раза меньше времени: мы буквально летели домой, забывая о крутых обрывах, скользких тропах. Переходили речку не по мелководью – его в сумерках все равно не видать, а где придется, – иногда в прямом смысле оказываясь по пояс в ледяной воде. Вымокшие, полностью обессилевшие, мы вышли из ущелья в полной темноте, освещаемые лишь светом луны. Естественно, в часы эти думалось не о самом лучшем: о том, что больше никогда в жизни никто не сможет втянуть в такого рода авантюру, что октябрьские купания не самые полезные для организма процедуры и хорошо еще, если отделаемся воспалением легких, а не чем-нибудь более серьезным…

Нестерпимо хотелось пить, что было вполне объяснимо – через пот каждый из нас потерял в этот день несколько литров жидкости (в частности, один из авторов этих строк, отягощенный лишними килограммами, – 6,5!), обезвоживание организма было столь мощным, что утолить жажду удалось лишь после принятия нескольких стаканов горячего чая. Да-да, мы не сразу на машине помчались в Нальчик, чтобы принять горячую ванну, как об этом грезилось в Урды, а остановились в гостеприимном доме Аниуара: ели горячие, пышущие жаром хичины, наслаждаясь радостью человеческого общения.

Добрались мы домой только к полуночи, горячей воды, естественно, уже не было, так что о ванне оставалось только мечтать, но тем не менее никто из нас, людей, скажем честно, физически незакаленных, не заболел даже элементарной простудой, а усталость ушла уже на следующее утро. И мы снова собираемся в эти дикие места, обладающие удивительной притягательной силой. Что влечет сюда? Возможность преодолеть себя? Зов крови? Желание прикоснуться к прошлому, которое здесь, в Урды, Кёнделене, Канжоле, столь ощутимо, зримо и доступно…

Уместно вспомнить, что об Урды авторы впервые узнали из труда Шоры Ногмова «История адыхейского народа», описавшего знаменитую Канжальскую битву (правильнее было бы сказать – Канжольскую), ставшую переломной в многовековой борьбе кабардинцев с крымско-турецкими захватчиками. Как пишет ученый Валерий Сокуров, наиболее полно ответивший на вопросы когда, где, как и при каких обстоятельствах проходило это сражение, «кабардинского похода Каплан Гирея I касались многие авторы: Э. Кемпфер, А. де ла Мотрэ, Сейид Риза, Мехмет Фундуклулу, Дм. Кантемир, К. Главани, И.-Г. Гербер (20-е годы XVIII в.), позднее – П.-С. Паллас (1794), И. Вакербарт (1798), С. Броневский (1823) и И. Хаммер (1831), Ш. Б. Ногмов (1844)» и последний «в ряду перечисленных авторов особое место занимает»[14 - Сокуров В. Н. Канжальская битва и ее отражение в кабардинском фольклоре // Актуальные вопросы кабардино-балкарской фольклористики и литературоведения. Нальчик, 1986. С.48.]. Вот что конкретно сообщает адыгский летописец: «…Года два или три спустя случилось, что живший в Большой Кабарде с войском крымский паша, сидя на траве и куря трубку, беседовал со своими приближенными, в числе коих был и князь Кургоко Хатожуков. Обращение его с последним было до того дерзко, что, выкуривши трубку, он стал ее выбивать об голову князя Кургоко. Поступок этот сильно огорчил князя, однако же он не подал паше ни малейшего вида неудовольствия, но, простившись с ним, он в тот же день собрал многих князей и почетных узденей и, рассказав им о случившемся, объявил им свое намерение: в следующую ночь умертвить всех турок и крымцев, где бы они ни находились. Не исполнившим сего повеления назначен был значительный штраф и сверх того, в знак трусости, черный шерстяной колпак. Все единодушно согласились на предложение Кургоко и в следующую же ночь привели его в исполнение, причем ни одного неприятеля не осталось в живых.

На следующий год посланные крымским ханом для собрания податей, узнав на половине пути об этом происшествии, поспешили с возвращением для донесения о том хану. Разгневанный хан, в свою очередь, уведомил султана, который спустя два или три года прислал хану многочисленное войско под начальством Алегот-паши, к которому, присоединивши свое войско со многими муллами, эфендиями, хаджи и с припасами отправился на поражение кабардинцев, строя при этом в некоторых местах мечети и крепости.

…По прошествии некоторого времени крымский хан с войском подступил к границам кабардинским. Предупрежденные еще во время прибытия хана за Кубань, кабардинцы все свое имущество, жен и детей отправили в горы и сами ожидали приближения неприятеля в ущелье Урда. Хан, узнав об этом, изменил путь и расположился лагерем на бугре Канжала. В тот же день пришел в кабардинский стан Халелий, лазутчик из татар, живший прежде у князя Кургоко. Он уведомил князя подробно о намерении хана, упомянув при этом, что если кабардинцы в следующую же ночь не нападут на крымцев, то в другую или в третью ночь на них самих непременно будет сделано нападение. Кургоко тотчас же велел собрать около 300 ослов и к каждому привязать по две вязанки сена. Наступила ночь, он отправился на неприятеля и, приблизившись к нему, велел у всех ослов зажечь сено и гнать их на неприятельский лагерь с несколькими выстрелами. Ослы ужасным криком своим до того перепугали неприятеля, что он в беспамятстве и смятении стал рубить друг друга, с рассветом же стремительно бросились на них кабардинцы и совершенно их разбили, взяв много пленных и большую добычу. Толстый паша Алегот в бегстве упал со скалы, на половине которой, зацепившись за дерево, повис и кончил жизнь в таком положении. Место это теперь называется Алегот гум и шухупа, т. е. Алеготова скала. В этом сражении убито было несколько крымских ханов. Прогнавши остальных крымцев к Кубани, кабардинцы возвратились в свои пределы»[15 - Ногмов Ш. Б. История адыхейского народа. Нальчик: Эльбрус, 1994. С. 145, 146–147.].

А вот еще одно описание Канжальской битвы. Автор его Дмитрий Кантемир, чья фамилия известна большинству благодаря стихам его сына – русского поэта Антиоха Кантемира. Но и Дмитрий Константинович (1674–1743) личностью был в свое время знаменитой – сподвижник Петра I, участник Персидского похода, автор четырехтомного труда «История роста и упадка Оттоманской империи», написанного им на латыни и изданного в Париже в 1743 году. Вот что он, в частности, сообщает: «…Я предлагаю моему читателю только один пример, свидетельствующий об их (черкесов) храбрости, который случился около шести лет назад и не так невероятен, насколько невероятны подвиги, прославленные древними греками.

Когда Селим-Гирею (впоследствии крымскому хану, личности большой мудрости и доблести, старому солдату) не была уплачена ежегодная дань, он послал в следующем году своего сына Шахбаз-Гирей-Султана, чтобы он потребовал невольников за два года. Последний был принят с почетом, поскольку пришел без грозной свиты, и князья, как положено, немедленно выдали ему положенную дань.

Но случайно он увидел прекрасную дочь одного черкеса, которая не была внесена в список невольников, и тем не менее она была насильно захвачена, против обычая, и вынесена из дома. Ее братья, двое храбрых юношей, сначала притворялись, что не огорчены происшедшим, успокоили отца и смягчили его горе, приукрасив ее будущее тем, что она будет иметь честь взойти на ложе султана. Выждав же благоприятный момент, они неожиданно напали на принца, когда он спокойно пребывал наедине с похищенной девушкой, а стража была отпущена и уже успела напиться, ранили его и сестру и перебили охрану этого человека.

Отец султана, услышав о случившемся, сдерживает свое негодование и объявляет, что черкесы поступили справедливо, наказав человека, который таким образом пытался обесчестить девушку, похищенную против правил.

Когда султан умер, ему наследовал его старший сын Девлет-Гирей, немного позже свергнутый с трона Великим синьором и отправленный в ссылку. Но Каплан-Гирей, его младший брат и преемник, с разрешения турецкого правительства отправился против черкесов во главе 80 000 татар, угрожая им разрушительным вторжением. Когда он переправился через Танаис (Дон), к нему присоединились 15 000 кубанцев.

Князь Кабард, получив эту новость от своей разведки, с 7000 пеших солдат и 300 лошадей ушел к вершине высокой горы, украшенной руинами большого старого города, и укрепил расселины и стены деревьями и земляными валами. Каплан-Гирей, предвидя трудность штурма этой горы, к которой не было никаких подступов, отправляет к князю доверенного посла, чтобы тот сказал князю, что султан предпринял поход против узбеков и приглашает с собой 3000 черкесов. Кроме того, он желает лично встретиться с князем, поэтому и просит его спуститься с горы.

Кабард, разгадав ложь врага, отвечает послу, что сейчас он не имеет возможности спуститься, так как скован сильным приступом подагры, но через три дня посетит султана, спустившись на лошади или на носилках.

Когда посол ушел, Кабард созвал черкесов и обратился к ним со следующими словами: «Каково ваше мнение, друзья и соотечественники, о нынешнем состоянии наших дел? Что, по вашему мнению, лучше для нас: заковать самих себя в цепи султана, быть перерезанными им и допустить, чтобы наши жены и дети были уведены в вечное рабство, или, как мы, победили или погибли? Если погибнем, то мы избегнем отвратительного зрелища издевательства тирана над нами; если победим, одним ударом освободимся от нестерпимой жестокости татар». Ответ был единодушный, что лучше умереть, чем предать себя в руки врага. Тогда он требует, чтобы они, согласно обычаю, принесли клятву мечами и оружием.

После того как дело было решено таким образом, Кабард послал вечером одного человека сказать хану, что его подагра полегчала и что он мог бы прийти к нему в качестве просителя вместе с командирами своей армии. Это известие привело Каплан-Гирея в восторг. Он приказал отправить лошадей на пастбище и принял решение всю ночь посвятить отдыху. Черкесы, узнав об этом, проникли в татарские орды, связали древесную кору в небольшие, хорошо просмоленные связки и, привязав их к хвостам нескольких лошадей, погнали их (лошадей) вниз в величайшем молчании к кошу или палаткам татар, и там подожгли связки. Лошади, испуганные сразу и пламенем, и болью, помчались со всей возможной скоростью и в темноте ночи бросились, как молния, в гущу татарских лошадей, которые также перепугались, оборвали путы и с величайшим шумом понеслись в разные стороны.

Татары проснулись от этого шума, но, не видя и не слыша ничего, кроме пламени, носящегося по долине (в темноте страх возрастал оттого, что лошадей не было видно), и, думая, что огонь ниспослан с небес, обезумели и побежали в беспорядке. Увидев это, черкесы бросили все свое оружие, кроме мечей, и стали убивать каждого, кто попадался им. Когда наступил день, черкесы собрали почти 10 000 лошадей противника, потеряв едва 5 человек, и вернулись назад с триумфом.

Каплан-Гирей убежал с горстью своих людей в Крым, бросив позади себя 40 000 убитыми и остальных рассеянными»[16 - Цит. по: Аталиков В. М. Наша старина. Нальчик: Эльбрус, 1996. С. 150–152.]. Вот такое несколько романтизированное описание Канжальской битвы. Другие здесь приводить вряд ли стоит. Всех интересующихся отсылаем к уже упомянутой выше работе Валерия Сокурова, основные положения которой можно свести к следующему – поход ханского войска, состоящего из 20–30 тысяч крымских и турецких солдат, ногайцев и темиргоевцев, начался весной 1708 года, достигло оно Кабарды в самый разгар лета – в пору созревания хлеба, и состоялась знаменитая битва. Как повествует предание «О свержении кабардинским народом ига крымских татар», «войско хана… расположилось в местности при впадении р. Кичмалки в реку Малку… татары не выдержали первого дружного натиска кабардинцев и отступили; кабардинцы погнали их по хребту горного кряжа Аурсентх, вплоть до горы Кинжал-Инал, где бой и прекратился»[17 - Цит. по: Сокуров В. Н. Канжальская битва… С. 58.].

«Алеготову скалу», с которой открывается вид на пропасть глубиной в сотни метров, стоит обязательно посмотреть, как и проехать на знаменитые летние пастбища Аурсентх – той самой дорогой, которую назвали кровавой. Ведь Канжол в переводе с тюркского означает именно это – «кровавая дорога».

Эта земля в прямом смысле пропитана людской кровью, кровью воинов, участвовавших в многочисленных битвах и сражениях. Особенно в годы Кавказской войны. Вот как описывает одно из них Платон Зубов в своей работе «Подвиги русских воинов в странах кавказских с 1800-го по 1834 год»: «11 марта (речь идет о 1822 годе. – Авт.) подполковник Коцарев выступил с отрядом из лагеря при реке Баксане, соединясь с отрядом, на реке Малке находящемся. …Коцарев следовал к горам по ущелью Баксанскому. Сколь было скрытно движение его, но ехавший для разбоя на линию с партией владелец Тау-Султан Атажуков открыл его и немедленно разослал людей своих предупредить кабардинцев о приближении отряда, дабы успели они скрыть табуны свои и скот в ущельях гор. Находившиеся в авангарде казаки, прибыв на рассвете 12-го числа к реке Гунделен, имели наблюдение за партией Тау-Султановой; но многолюдство собравшихся кабардинцев препятствовало им сделать решительное нападение. В полночь на 13-е число батальон кабардинского полка и 50 казаков посланы были за реку Баксан к ущелью Лоискатов, а две роты Тенгинского полка с артиллерией, переправясь реку Гунделен, следовали до аула Хутатова, по коему был открыт огонь из орудий для отвлечения внимания неприятеля до тех пор, пока батальон займет высоты, над ущельем Лоискатов лежащие. Тогда роты с артиллерией обратились туда же и, под прикрытием пушечного огня, вошли в оное. Аул, принадлежащий владельцам Касаевым, был сожжен; не успевшие скрыться кабардинцы были переколоты, и много скота и лошадей отбито. 14-го сожжен аул узденя Хутатова; 15, 16 и 17-го на высотах гор Арталка и Ергиока сожжены многие аулы и хутора, принадлежащие узденям владельцев Тау-Султана-Атажукова, и Мисоустовой фамилии владельцев, Касаевых и Наврузовых…» [18 - Зубов П. А. Подвиги русских воинов в странах Кавказских с 1800-го по 1843 год // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Нальчик: Эль-Фа, 2001. Т. 2. С. 91–92.].

Кавказская война – особая страница в истории Кавказа. Продолжавшаяся почти 150 лет, она закончилась в 1864 году выселением около полумиллиона горцев, прежде всего адыгов, в пределы Османской империи. Еще в XVIII веке «границы Кабарды на западе простирались до рек Большой Зеленчук (приток Кубани) и Кумы, а на востоке – до Сунжи»; «под колониальным нажимом кабардинцы были вытеснены из района Пятигорья – традиционного центра Кабардинских земель». «Население, составляющее к середине XVIII века около 300 тыс. человек, к последней четверти XIX века насчитывало всего 35 тыс., т. е. оно сократилось в девять раз»[19 - Кумыков Т. Х. Выселение адыгов в Турцию – последствие Кавказской войны. Нальчик: Эльбрус, 1994. С. 8.].

В 1994 году, к 130-летию окончания Кавказской войны, авторами этих строк, работавшими тогда в издательском центре «Эль-Фа» (название это представляет собой стяжение первых слогов слов «Эльбрус» – не столько вершина, как журнал, редактируемый одним из авторов, и «Фатум» – книжной серии, с какой центр как таковой и начался), была задуман выпуск сериала «КЛИО». Долго бились над его названием, пока четыре буквы, составляющие имя греческой музы истории Клио, не получили новую расшифровку – «Кавказский литературно-исторический Олимп». Предполагалось собрать все лучшее, интересное, познавательное, написанное учеными, писателями, путешественниками мира о Кавказе, Кабардино-Балкарии, опубликовать работы, неизвестные современному читателю, не дошедшие до него в основном по идеологическим соображениям.

В процессе подготовки открылась картина поистине потрясающая: оказалось, что из многих сотен имеющихся по означенной тематике книг в советский период были переизданы лишь единицы. За короткое время энтузиастами (всю работу осуществляли Рашад Туганов – научный редактор, авторы этих строк – составление, литературное редактирование, и художник Михаил Горлов – оформление) были найдены, выверены, переведены тексты, открывающие широкой публике не просто новые имена, а скорее неизвестный взгляд живших до нас на современную историю, нравы, духовную историю народов Кавказа. К трем задуманным разделам – «История», «Литература», «Этнография» – через два года добавились еще два – «Архив» и «Библиография».

Редакторская работа – это «невидимые миру слезы»: ночные сверки наборов с оригиналами, многочасовые сидения в архивах и библиотеках, бесконечные переговоры с владельцами текстов, авторами комментариев и предисловий, настоящие бои с идеологическими противниками… Чего стоила одна кампания, развернутая против литературного редактора после публикации книги Теофила Лапинского «Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских», выход которой совпал с началом событий в Чечне. Каких только обвинений не довелось выслушать – в подрыве целостности России, в пропаганде национализма, в стремлении дестабилизировать мирный процесс на Кавказе. Именно так оценивалось желание воссоздать подлинное историческое прошлое народов, проживающих в республике и регионе Северного Кавказа, раздвигающих привычные рамки представлений о них, углубляющих знание их менталитета. Но все удалось пережить. Совместными творческими усилиями вскоре серия набрала необходимый вид и вес, чтобы стать явлением не только полиграфического, но и историко-познавательного, духовного плана. Эти книги в строгой темной «одежке» востребованы, на них ссылаются, их изучают, о них говорят, спорят, пишут. Причем те, кто продолжает выпуск, даже не упоминают имен тех, кто выпустил первые 20 книг серии и подготовил к печати еще с десяток (всего вышло 50 томов)[20 - Кузьминов П., Добагова Р. Кавказский литературно-исторический Олимп // Литературная Кабардино-Балкария. 2005. № 4. С. 127–145.]. Печально, конечно, но главное все же видится в другом: с помощью книг, вышедших в «КЛИО», история Кабарды и Балкарии стала куда более полной и объективной. О той же Кавказской войне, ознакомившись с рядом томов – Т. Лапинского, М. Кандура, Ф. Торнау, В. Н. Немировича-Данченко, И. Бларамберга, – можно узнать все или практически все.

А теперь обратимся к книге большого любителя путешествий по Кавказу, автора нескольких путеводителей, вышедших как в дореволюционные годы, так и в советское время, Сергея Анисимова, чье имя ныне, к сожалению, незаслуженно забыто. А ведь его объемный путеводитель «Кавказский край» издавался в двадцатых годах прошлого века трижды; вышедшая в 1937 году и по этой причине, к сожалению, сверхидеологизированная книга «Кабардино-Балкария»[21 - Анисимов С. Кабардино-Балкария. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1937.] тем не менее остается до сих пор одним из лучших путеводителей по нашей республике. Поэтому мы решили привлечь С. С. Анисимова к участию в нашем путешествии по Приэльбрусью и другим достопримечательным местам КБР. И уместно сказать хотя бы пару слов об этом подвижнике Кавказа, для чего воспользуемся сведениями, почерпнутыми из альманаха «Ветер странствий»[22 - Бондарев Н. Связь времен // Ветер странствий. Вып. 20. 1985. С. 45–52.]. Сергей Сергеевич Анисимов родился в 1876 году. Закончил в 1902 году юридический факультет Петербургского университета, работал в Курске, за участие в революционной деятельности был сослан в Тюмень, впоследствии выступал в качестве защитника на многих политических процессах, о чем лучше всего говорят названия написанных им книг: «Бунт в Тобольской каторжной тюрьме», «Как это было. Записки политкаторжанина на судах Столыпина», «Во Владимирке». Но главной его любовью был и остался Кавказ. Будучи студентом, в конце XIX века попал он сюда и был буквально потрясен, о чем свидетельствует его первая туристская книга «Вечный снег и лед» (1901). Чуть ли не каждое лето он проводил в горах, совершил путешествие по Сванетии, исходил вдоль и поперек нашу республику, написал о ней ряд книг, в том числе «От Казбека к Эльбрусу» (1928), «Поход на Эльбрус» (1936). Умер Сергей Анисимов в 1948 году – в Гаграх, у подножия Кавказских гор, а похоронен на Ваганьковском кладбище – его могила рядом с могилой В. И. Даля.

При этом напомним, что описываемое Сергеем Анисимовым соответствует реалиям тридцатых годов прошлого века и нуждается в кое-каких уточнениях и поправках: «На всем пройденном пути долина Баксана довольно широка. Она особенно привольна и просторна в районе селения Заюково и в котловине Гунделена. Но выше она сразу суживается. Здесь шоссе уходит в теснины Скалистого хребта из очень крепких юрских известняков. Кажется, что там нет никакой дороги и горы замыкают всякий путь дальше. …Выше долина Баксана врезывается в горло ущелья, разрезывающего мощную толщу юрских пластов, из которых сложен Скалистый хребет Большого Кавказа. Эта теснина носит название Тотуртар. Прямо над шоссе нависают скалы в виде полутуннеля, и дорога вьется под ними по карнизам, разработанным взрывами аммонала, в обрывах, которые снизу подмывает Баксан. Река ревет. У самых ног разверзается пропасть. Полотно шоссе выглядит жуткой узкой ленточкой, которая извивается змеей и то скрывается из глаз, то вновь показывается на высоких выступах над водами Баксана. Путь совершенно безопасен, так как породы очень тверды и не угрожают обвалами.

Место здесь очень красивое. Ущелье глубоко вырезано водами Баксана в розовых и желтых породах юрских известняков. Над головою поднимаются в самое небо великолепные грандиозные башни и светлые пики.

Основной породой являются светло-серые, крупнозернистые, то розоватые, то желтые сахаровидные известняки. Они располагаются пластами и слоями с общим наклоном на северо-восток в среднем под углом до 35°. Они дают представление о всей грандиозности горообразовательных процессов, поднявших горы Большого Кавказа.

Северный склон всего Скалистого хребта в целом пологий и в верхней своей части покрыт альпийскими, а в более низких местах субальпийскими лугами, которые обильно цветут и поражают разнообразием и роскошью цветов. …В этом замечательном, очень глубоком ущелье совершенно особую прелесть создают лепящиеся по крутым затененным склонам леса и кустарники. Деревья захватывают здесь горные громады до самого верха. А там уже, в недосягаемой выси, виднеются скалистые пики. Внизу же, как на всем пути, ревет и воет мощная река»[23 - Анисимов С. Кабардино-Балкария. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1937. С. 42–43.].

Река Баксан… Она сопровождает нас на всем пути по ущелью. Неистовая, не знающая устали, рвущаяся из узких берегов, она тысячелетиями несет свои кипенно-белые воды. Вот что писал русский историк, автор широко известной шеститомной работы «История войны и владычества русских на Кавказе» (1871–1888) Николай Дубровин: «С правой стороны Малка принимает Баксан, самую значительную реку в Кабарде, вытекающую с южной покатости горы Эльбруса. От истока и до Баксанского укрепления река эта течет то в тесном скалистом ущелье, то в горной долине, а ниже укрепления поворачивает на восток, извивается по Кабардинской плоскости, течет широким руслом в невысоких берегах и разделяется на рукава, которые в низовье своем окружены лесом. Воды Баксана обильны и чрезвычайно быстры, особенно в полноводье; тогда река ворочает большие каменные глыбы, и переправа через нее невозможна.

Как в Баксанском ущелье, так и по выходе своем из Черных гор Баксан принимает множество ручьев и речек, из которых некоторые, как, например, Черек и Чегем, впадающие с правой стороны, весьма значительны»[24 - Дубровин Н. Ф. О народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Нальчик: Эль-Фа, 2002. С. 47.].

Его дополняет врач Антон Дроздовский, опубликовавший в сборнике Кавказского медицинского общества (Тифлис, 1870) «Краткий медико-топографический очерк Кабардинского округа Терской области»: «Все воды кабардинских горных рек, имея слишком крутое падение, текут вообще очень быстро, с шумом по каменисто-песчаному ложу. В жаркое время года от усиленного таяния снегов они значительно прибывают, и некоторые из них увеличиваются также и от продолжительных дождей. С прибылью воды эта последняя хотя и становится мутной, но она остается холодной, с температурой от +6 до +12° и для питья всегда здоровая. Совершенно чистая речная вода на вкус приятная, прохлаждающая и мягкая. Она содержит в себе много атмосферного воздуха и незначительное количество хлористых и других солей. Зимой реки в Кабарде и в горах замерзают большей частью у берегов. Вода в них в это время бывает чистая и прозрачная с очень низкой температурой. Нужно заметить, что русла самых значительных рек, преимущественно в тех местах, где они текут по узким ущельям, загромождены на большом протяжении огромной величины камнями и скалами, упавшими с вершин крутых гор. Обстоятельство это представляет собой непреодолимые препятствия для туземцев к развитию торгового промысла, как, например, сплавливание соснового леса, произрастающего в громадных размерах в верховьях реки Баксан и отчасти Малки»[25 - Дроздовский А. И. Краткий медико-топографический очерк Кабардинского округа Терской области // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Нальчик: Эль-Фа, 2001. Т. 2. С. 339.].

Тем не менее были попытки и стремительный Баксан оседлать. Одну из них предприняла в начале семидесятых годов прошлого века группа энтузиастов, решивших спуститься по реке на понтонах. Как это происходило, можно узнать из публикации «Неистовый Баксан»[26 - Митрофанов В. Неистовый Баксан // Ветер странствий. 1974. Вып. 9. С. 66–70.]: «Первый отрезок – Верхний Баксан – Тырныауз. Быстрый светло-бирюзового оттенка поток, изредка вспенивающийся искристыми белыми барашками, петляет между галечными отмелями, рассыпается вдруг веером мелких проток и снова собирается в неширокую светлую ленту.

…Светлая мягкой породы стенка левого берега с множеством вкрапленных больших и малых камней, изъеденная, изрезанная длинными бороздами их падений, отвесно уходит вверх на многие десятки метров.

…Нужно пройти вдоль левого берега несколько коротких сливов между валунами, затем резко, круче струи, уйти вправо, прижимаясь к большой светлой глыбе, в белую кипень потока, и снова влево, влево, так как две гряды валунов перекрывают реку, оставляя лишь слева, у самого берега, узкую лазейку слива.

Плот прошел четко, как задумали. Зачалились в лабиринте камней слева за сливом – подстраховать лодку. Лодка тоже шла хорошо, правда, на одном из сливов лоцмана бросило с кормы на колени на дно лодки как раз в тот момент, когда она шла над камнем. Просмотрели реку дальше. Камни, камни, камни… Но есть и вода! Скептики оказались не правы – плыть можно. Хоть и не везде. Через три километра первый непроходимый участок. Сплошной каменный лабиринт кончился тупиком – Баксан с трудом продирается сквозь каменный заслон узкими клокочущими протоками.

…Плот едва протискивается в узкие проходы, вспаханная валунами река бурлит, взбухает буграми вода, низвергается вниз то сплошным потоком, то тонкими радужными струйками.

Порог «Нижняя челюсть» назван по очень похожему белому пятиметровому камню в середине порога. Порог – круто падающий участок ниже километрового столба 39/69. Обилие камней. …В начале порога – острый зуб в струе в метровом сливе. Очень красив левый берег. Над дорогой поднимаются огромные скальные обломки, оторвавшиеся от отвесной стены, причудливые очертания которой вверху напоминают бойницы и бастионы крепости.

Порог «Излучина». Река за автомобильным мостом и километровым столбом 41/67 подходит вплотную к обрывистой скале левого берега и выгибается у ее подножия крутой дугой. В воду со скалы здесь упало несколько больших глыб, перегородивших реку. На первый взгляд плыть некуда. Три огромных камня оставляют слева и в центре проходы в метр, к тому же в левой протоке застряло бревно. Под правый берег трудно уйти из-за камня в центре реки. Может быть, все-таки попробовать? Лодка наскакивает на первый камень у левого берега, ее разворачивает, но ребята мощными гребками резко уходят вправо. Плотовикам отбиться вправо не удалось – плот медленно, боком, полез на средний валун, его накренило, корму стало заливать водой, кормовые выскочили на валун и столкнули плот в воду.

…Третий участок, от поселка Былым до поселка Жанхотеко, пожалуй, самый интересный кусок реки. Тесное ущелье, набравшая силу река, сложные препятствия, требующие четкой, слаженной работы экипажа. Малейшая ошибка тут же наказывается. Именно на этом участке трое из плотовой четверки поочередно побывали в воде. Но наибольшее впечатление оставляют все же последние пороги участка. Километра за два до балкарского селения Лашкута Баксан наваливается на отвесную известняковую ячеистую стенку с острыми кромками. Все русло забито валунами и скальными обломками. Мы обнесли участок стенки, спустили плот в каменистую протоку, и вот он, подхваченный потоком, ринулся вперед. Мы ушли от одного камня, от другого, наскочили на третий – у одного из кормовых потоком вырвало из рук весло – оно плыло сзади, последовала нестандартная команда «на камень» – плот притормозило, весло выхватили из воды. Плот сваливается в слив, затем во второй, и, уже набрав воды, на непослушном плоту мы валимся вниз с водной бушующей горы. Косые, почти продольные мощные валы бросают плот в разные стороны, складывают его, жуют, норовят поставить боком.

Лашкутинский порог, или порог «Западня», спрятан за излучиной реки и открывается, когда плот уже подходит к отвесной стенке левого берега. Здесь уловцо, расширение реки, перегороженной белыми глыбами известняка, а справа вся река низвергается вниз в узкий проход двухметровым сливом. Уйти из улова вправо очень трудно, так как вода наваливается на глыбы, уходя в щели между ними. Осторожно подгребая веслами и нащупывая пальцами неровности стены, держась за нее, мы отводим плот подальше назад…».

Здесь, в районе селения Лашкута, мы прервем рассказ о попытке оседлать Баксан, заметив при этом, что других впоследствии не предпринималось, так что судоходство по неистовой реке откладывается до лучших времен. Они не за горами – летом 2005 года на соседней реке Чегем проводились международные соревнования по экстремальному рафтингу – спуску на байдарках, называемых спортсменами между собой каяками.

Юго-западнее селения Лашкута, на террасе левого берега Баксана, на высоте 60 метров от реки, можно осмотреть грот, носящий имя легендарного нарта Сосруко. Чем руководствовались нальчикские ученые С. Н. Замятнин и П. Г. Акритас, давая в 1954 году гроту это имя, сейчас трудно сказать. Но туристская братия уже в семидесятых годах определила мифического героя сюда на постоянное место жительства, да так и оставила. Нам же остается привести сведения из книги «Древности Кабардино-Балкарии»: «Длина грота – 30 м. В мощных культурных напластованиях толщиной 12,5 м обнаружены предметы различных периодов», среди которых предметы среднекаменного века – мезолита: «…мелкие ножевидные пластинки, микролиты удлиненной формы, различные скребки, костяной нож с пазом для вставки кремневых пластинок, фрагмент костяного дротика, костяное шило»[27 - Чеченов И. М. Древности Кабардино-Балкарии. Нальчик: Эльбрус, 1969. С. 15.]. Датируется грот XII–V тыс. до н. э. Похожий – «Кала-Тюбю» – можно осмотреть в районе селения Верхний Чегем.