Туристка

Эмма пока не знала причину моего угрюмого тона, но спрашивать ни о чём не стала и тотчас же исполнила просьбу.

Дома меня ждала атмосфера уже обитавшей здесь тишины и разочарования, прибывшего вместе со мной.

– Ты всю дорогу молчала. Может, скажешь что-нибудь теперь? – потребовала мама. – Елена! Посмотри же на меня!

Я сложила руки на груди и отвернулась к окну.

– А говорить нечего.

– Ему не понравились твои картины? – осторожно спросила сестра.

– «Сносно, вполне сносно» – так он сказал. – Я налила в стакан воды, чувствуя, что уже не в силах сдерживать огорчение. – Сносно… Нет, ну вы слышали?

– К счастью, не слышали, – мама тяжело вздохнула.

– А я, к несчастью, слышала! Четыре года упорных трудов… Уйма денег – за рекламу, выставку… И всё лишь для того, чтобы узнать, что мои картины выглядят сносно? Это ужасно!

– Могу представить, дорогая, – мама нежно обняла меня со спины. – Но всё же не стоит делать выводы, исходя из мнения всего одного человека.

– Возможно, но мнение именно этого человека играет большую роль. Сегодня о его вердикте знаю только я, но уже завтра узнают все остальные благодаря его статье. Так что триумфа не будет.

Я отпила из стакана немного воды и, словно вспомнив нечто важное, быстро ушла в свою комнату. Она была большой, светлой и скорее напоминала мастерскую, нежели спальню молодой девушки: повсюду стояли стаканы с разными кистями, холсты с набросками, мольберт, масляные краски, палитры с разбавленной акварелью, и лишь наличие деревянного шкафа и кровати напоминало о том, что это всё-таки спальня.

Присев на стул, стала очень критично и внимательно рассматривать те несколько картин, которые решила не выставлять на выставке. Нет, они были отнюдь не плохи. Для них просто не нашлось места. Каждую из своих картин я любила особенной, трепетной любовью, ни одну из них не смогла бы назвать ужасной или неудавшейся, однако лишь глубокая критичность к собственной работе может помочь создать подлинный шедевр. Вероятно, я позволила себе забыть об этом, а потому упустила нечто важное, не заметила собственных ошибок, которые всегда видны профессионалу.

– Он прав, – констатировала я, вернувшись в кухню к маме и сестре. – Мои работы никуда не годятся! В них недостаточно эмоций, и, кажется, они становятся похожими одна на другую.

Поверженная собственной критикой, я в негодовании опустилась на стул.

– Нужно что-то с этим делать…

– Из-за слов всего одного человека ты решила, что твои картины – мусор? – с упрёком произнесла сестра. Её большие голубовато-серые глаза смотрели на меня с явным осуждением.

– Это не просто какой-то человек, Роза! Завтра об этой выставке выйдет статья не без его участия, разумеется. Не думаю, что она побудит всех любителей искусства скупать мои картины с бешеным ажиотажем.

– Но он просто сказал, что твои работы сносны. Это нельзя воспринимать, как полнейший крах. Вряд ли его статья будет такой уж плохой, – не теряя надежды приободрить меня, сестра по-прежнему пыталась найти нужные слова, тем временем как мама молча слушала наш разговор, помешивая овощи в сковороде.

– Ему не хотелось быть со мной излишне правдивым, однако для статьи он не станет подбирать щадящие слова. Это в духе всех критиков.

Часть меня искала жалости и утешительных слов. Впрочем, я могла бы обойтись и без помощников в этом деле: запереться в комнате, включить одну из печальных симфоний Бетховена и пожалеть себя, но это стало бы ошибкой – первая ступень уныния, с которой обычно и начинается крах некогда великих людей.

Эту ночь я провела в бессоннице, так и не сумев отбросить навязчивые мысли и воспоминания о минувшей выставке. К счастью, мой начальник и лучший друг Александр, понимая моё глубокое творческое потрясение, великодушно дал мне несколько дней, чтобы прийти в себя. Однако следующие два дня также не принесли ничего полезного. Я бесцельно бродила по квартире в поисках хоть какой-нибудь идеи. Гармония моей одинокой печали нарушилась только к вечеру, когда мама вернулась с работы, а сестра – из школы танцев.

За окном царил конец апреля – чудеснейшее время в году, как мне кажется. Снег уже растаял, и удивительная, пропитанная теплом солнца погода так и манила покинуть дом. Вероятно, всех… кроме меня. Часами «истязая» чистый холст, я пыталась изобразить на нём что-то новое, совершенно не похожее на былые пейзажи. Бессмысленный труд… Я то бросала кисти на пол, отшвыривая в сторону холст с неудавшейся мазнёй, то снова поднимала всё и пыталась начать заново. Но, казалось, вдохновение позабыло обо мне и сбежало к кому-то другому.

Глава вторая

«Хватит сидеть дома!» – сказала я себе спустя трое суток моральной пытки. Если идеи не приходят сами, следует отправляться на их поиски. Ожидание редко оправдывает себя.

На часах было десять утра. Воскресенье. Торопиться некуда. Я потянулась, от удовольствия зажмурив глаза, а потом встала и открыла бамбуковые жалюзи, впустив в комнату солнце. Ко мне внезапно вернулось хорошее настроение. Причин для этого пока не было, однако именно сегодня я ощутила приближение чего-то удивительного.

Приглашение к завтраку прозвучало дважды, но я не торопилась и спокойно принялась приводить себя в порядок. Мои тёмно-каштановые кудри обожали создавать за ночь различные причёски. Они спутывались, как им вздумается, так что каждое утро мне доставался очередной несуразный шедевр. Я смотрела на себя в зеркало, медленно расчёсывая длинные волосы. Да, внешность у меня оригинальная: выразительные, словно очерченные карандашом, золотисто-карие глаза я унаследовала от мамы, шикарные вьющиеся волосы и пухлые, идеальной формы губы – от отца. А мой сложный характер напоминал родителям море: то буйное, то тихое, но совершенно не покорное.

Запах кофе уже дотянулся до ванной комнаты, побудив поторопиться к завтраку.

– Елена, хватит, наконец, любоваться собой! Завтрак остынет, – снова раздался голос мамы.

– А я уже здесь, – улыбка не сходила с моего лица. – Доброе утро! – я поцеловала маму и сестру.

– Вижу, спала ты хорошо. Или, может, появились радостные новости?

Отрицая, я покачала головой.

– Новостей нет и почты тоже. Ни заказов, ни приглашений на выставки – ничего из того, чего мы так долго ждём. Похоже, всё вернулось к исходной точке, – с показным равнодушием ответила я, намазывая хлеб маслом.

– Тогда как же объяснить твоё лучезарное настроение? – Мама не сводила с меня заинтересованный взгляд.

– Может, появился новый парень? – тихонько усмехнувшись, предположила сестра.

– Нет, Роза, ты не угадала! – Я сделала вдох, словно собиралась сообщить нечто важное. – Не знаю, как это объяснить… С самого пробуждения меня не покидает чувство обновлённости, будто стою на пороге чего-то нового, какого-то открытия, понимаете? – Я оставила в покое хлеб и окинула взволнованным взглядом их обеих. – Чувствую, вдохновение где-то за углом, где-то совсем близко!

– Звучит весьма неопределённо, – сестра равнодушно пожала плечами.

– Согласна, – кивнула мама. – Может, тебе позвонить Эмме? Прогуляешься, развеешься…

– Этим я и планировала заняться.

Понять моё нынешнее состояние мог только человек с такой же творческой душой. В этом доме такого не было. И хотя со стороны семьи и многих знакомых я получала бесценные слова поддержки, всё равно ощущала, что мы совершенно разные.

Беззаботная Эмма попыталась отвлечь меня от глубоких мыслей с помощью магазинов, уютных кафе и всего того, что мог предложить нам этот чудесный город. Что ж, сопротивляться я не стала. Сердце советовало просто расслабиться и плыть по течению – наблюдать, чувствовать каждое мгновение, не думая ни о чём постороннем.

Спустя три часа, отданных прогулке, в одном убедилась точно: вдохновения здесь больше нет. Как может вдохновлять город, в котором живёшь с самого рождения? Да, безусловно, я люблю Беларусь! Жить не могу без этого особенного воздуха, старинной архитектуры, сосновых лесов, голубых озёр, без всех этих добрых и участливых людей, которых можно встретить каждый раз, идя по улице, и нашей чудной традиции – собираться за большим столом в компании шумных и горячо любимых родственников! А Минск… он дорог мне до глубины души! Такой ухоженный, живой, слегка непредсказуемый, но при этом – сдержанный, почти как мой характер. И я до слёз люблю его просторный проспект, по сторонам которого возвышаются величественные, уникальные здания… Это чувство вросло в моё сердце корнями, и ничто не сможет отнять его! Однако, как художник, я уже не могла отрицать очевидных фактов: чтобы снова взять в руки кисть и создать нечто стоящее, моё сознание и видение окружающего мира должна поразить молния особого восхищения. Но что может восхитить меня теперь? Ведь я знаю каждое дерево, каждый дом, каждый уголок этого места! Я могла бы обойти свой город вслепую, ни разу не споткнувшись, могла бы, не сворачивая за угол, безошибочно сказать – что находится в том или ином переулке. Как бы сильно я не любила свою родину, сейчас моя жизнь превратилась в обыденность, а она, как известно, вдохновлять неспособна.

– Всё это совсем не радует тебя, да? – с грустью спросила Эмма.

– Ты о чём? – я перевела на подругу слегка рассеянный взгляд.

– Я имею в виду магазины, этот ресторан… – Она посмотрела вокруг. – Тебе со мной невесело, Лена?

– Да что ты, дорогая! – Я взяла её за руку. – Конечно, мне с тобой весело, ничего не изменилось. Ты же моя лучшая подруга, в конце концов! – столь убедительный тон заставил Эмму улыбнуться. – Сегодня утром я проснулась в предвкушении чего-то особенного. Казалось, стоит только выйти на улицу, сделать пару шагов, и снова найду своё вдохновение, пойму, как именно должна рисовать…

– Лена, ты говоришь так, словно забыла, как писала картины все эти годы. Ты художник по призванию души! И просто не можешь, не должна зависеть от какого-то вдохновения! Оно так смутно и непостоянно, способно улетучиться в одно мгновение, перемениться, как ветер.

Её слова звучали крайне верно. Я осознавала, что подруга права, но всё же ощущала зависимость от чего-то незримого.

Мы присели на скамейку у окраины парка. Слегка запрокинув голову к солнцу, я закрыла глаза. Мне захотелось просто помолчать. Эмма поняла это без слов и тоже перестала говорить. Поддавшись умиротворяющей тишине, я ненадолго позабыла о своих заботах и просто вдыхала аромат весны и чистого воздуха. Но вдруг, спустя пару минут, до носа дотянулся совершенно новый для меня запах. Пожалуй, ничего более приятного ещё никогда не ощущала!

– Что за дивная прелесть? – с улыбкой произнесла я, открыв глаза.