Баю-баюшки-баю

Маша Краснопевцева родилась с золотой ложкой во рту. В чем это выражалось? Да во всем! И начиная с самого раннего детства. Машин дедушка, академик от математики и ученый с мировым именем, обожал свою единственную внучку и ревновал ее ко всем без разбору – даже к своей жене, Машиной бабушке, профессору медицины, знаменитому хирургу, умнице и все еще красавице. Кстати, лицом и фигурой Маша пошла именно в бабу Олю, Ольгу Евгеньевну Краснопевцеву, горячо любимую дедом и всеми окружающими.

Машина мама, невестка маститых свекров, тоже была не лыком шита. Не красавица, но точно – умница. Старший преподаватель в Литературном институте, тайная поэтесса и автор романов «про любовь» (тоже в стол, разумеется). А сын именитых родителей, Машин папа, был довольно успешным скульптором-анималистом.

Короче говоря, все образовывали Машу кто во что горазд. Дед-академик развивал в ней любовь к точным наукам и учил мыслить «четко и грамотно»; мама читала дочке стихи известных поэтов, иногда, густо краснея, между делом вставляя свои; папа ставил Машеньке руку и объяснял, что такое цвет и композиция, а баба Оля лечила внучку и отвечала за ее здоровье в целом – физическое и психическое.

При этом все были остроумны, ироничны, нежны друг к другу и слегка презирали материальное (вопрос о деньгах в доме не стоял).

И конечно, все очень друг друга любили и уважали. Но центром вселенной, конечно, была любимая дочка и внучка.

В доме любили пошутить, и у всех были свои прозвища. Так, деда-математика нарекли Лобачевским, бабулю-хирурга Мадам Пирогов, мечтательницу-мамулю – Милая Тэффи, а папу-художника, конечно, Леонардо.

Машу звали по-разному: Зайчонок, Рыбуля, Котик, Малышка, Крохотка и просто Машенция, Мурочка, Мусечка и Маришаль. Изгалялись, кто на что способен. И очень при этом веселились.

Зимой жили в Москве, в огромной пятикомнатной квартире на Таганке, а в мае переезжали на дачу – тоже не маленькую, в стародачном месте, в академическом поселке на Оке, окруженном густым сосновым лесом.

Маша ходила по участку, путаясь в густой траве, и собирала грибы и землянику в маленькое круглое лукошко.

Хозяйство много лет вела строгая женщина Катерина Петровна, которую побаивалась даже очень нетрусливая бабуля. Про маму и говорить нечего – на кухне она просто не появлялась и, услышав сочный голос Петровны, слегка вжимала голову в плечи. Петровна накрывала завтрак, потом надевала на нос очки с перевязанными ниткой дужками и важно оглашала обеденное меню. Все притихали и переставали жевать. Петровна обводила всех тяжелым взглядом и с явной угрозой в голосе заключала:

– Вопросы есть?

Вопросов, разумеется, не было. Все дружно кивали и жарко благодарили домоправительницу. По большому счету всем было наплевать, что на обед, на ужин, где свежее мясо и почем нынче творог на базаре. Но Петровну все терпеливо выслушивали, реагировали, даже пытались неловко что-то обсуждать, словом, уважали. И были счастливы, что эти неразрешимые проблемы кто-то взвалил на себя, и главное – избавил от них их самих.

Еще у Маши была няня, племянница Катерины Петровны Лиза, пугливая и молчаливая старая дева пятидесяти двух лет. Очень ответственная и очень плаксивая. Лиза будила Машу по утрам и от умиления вытирала слезы. Потом она кормила маленькую Машу завтраком и опять хлюпала носом. Дальше готовила Машу к прогулке и перед тем, как надеть на нее варежки, целовала маленькую ладошку и опять промокала платочком глаза.

Маша росла в любви, даже обожании, абсолютном преклонении, всеобъемлющей, горячей заботе, всеобщем восхищении и так далее, так далее и так далее.

Нет, баловали Машу разумно – откровенных глупостей не делал никто. Но все, что она хотела, конечно же, исполнялось. А что хочет девочка, у которой есть все? Тряпичницей Маша не была, бриллиантов и норковых шуб не заказывала. Какие бриллианты и шубы? Ни бабуля, ни мама их сроду не носили, да и внешне Маша была скорее девочка-подросток: худенькая, невысокая, с мальчиковой короткой стрижкой. Хорошенькая в меру, как говорила бабуля. И правда, хорошенькая – сероглазая, темнобровая, чуть курносая и по-современному большеротая.

Маша долго выбирала будущую профессию. Бабуля намекала на продолжение династии в медицине. Мама мечтала о поприще литературном – ну, если не поэтом или писателем, то хорошо бы, к примеру, литературным критиком или редактором. Папа предложил подготовить Машу в Полиграф – чем не профессия для женщины? Только дедуля молчал и хмурил кустистые брови. Понимал, что Софью Ковалевскую из любимой внучки сделать не дадут. Да и вряд ли она бы из нее и получилась, честно говоря.

Маша поплакала, помучилась, покрутилась в кровати пару раз до рассвета и поступила в иняз, на отделение скандинавских языков. Выпендрилась, короче.

Первая Машина любовь тоже оказалась счастливой. В шестнадцать лет она влюбилась, а в девятнадцать, на втором курсе, они расписались. Рановато, конечно, но что поделаешь? Раз уж так сложилось… Свадьбу сыграли в ресторане – чтобы без хлопот. Поели, попили, ушли и забыли. И опять все складно – Вова, Машин муж, был внуком ну очень известного авиаконструктора. И жили в одном доме, и дачи на соседних улицах. И Вова – ладный, стройный, синеглазый блондин (мама – популярная латышская актриса, папа – дипломат). Вова пошел по папиным стопам и поступил в МГИМО. Разумеется, с первого захода.

Зажили они у Маши – так договорились. Дед с бабулей перебрались окончательно на дачу, папа делал большой проект для зоопарка и жил практически в мастерской, а мама… Ну, обнаружить Машину маму вообще было сложновато. Пришел человек с работы, налил себе чаю, отрезал кусок сыра – и в свою комнату, как мышка-норушка.

Маша, молодая жена, попробовала вести хозяйство. Через неделю Вова, смущенно покашливая, объяснил любимой, что напрягаться не стоит. В пятницу поедят горячего у Петровны на даче, а на неделе он вполне может заходить поужинать к маме, в соседний подъезд. Маша сначала обиделась и даже поплакала, а потом рассудила: а что, собственно, плохого? Ну и пусть ужинает у мамы! Не у посторонней же женщины! Пусть пообщаются, попьют чаю. На выходных – Петровнины разносолы. А она, Маша, лучше книжечку почитает и на диване поваляется. Вообще-то Маша была чуть-чуть ленива. Так, самую малость.

А кто из нас не ленив? Все, наверное. В разной, конечно, степени. Ну и совесть у каждого тоже своя. У кого-то любит поспать, а у кого-то не дремлет. Словом, Маша великодушно давала своей послабление.

Жили они с Вовой хорошо, даже очень хорошо. Не только как влюбленные, а как старые и добрые приятели. Понимали друг друга без слов. Претензий тоже не предъявляли. Какие претензии, какое раздражение? Квартира есть, машину подарили на свадьбу, про копейку думать не надо, деньги в тумбочке у кровати – бабуля подкинет, дедуля подсобит. Вовин папа привозит подарки – а он по Европам, как другой на дачу. Вовин дед каждую пятницу приносит продуктовый заказ. А в заказе – не для слабонервного советского человека. Вовина бабушка с домработницей три раза в неделю поставляют им кастрюли с первым и судки со вторым.

Живи, радуйся и ни о чем не думай! Что, впрочем, они и делали – довольно успешно. После летней сессии поехали в Болгарию, на Золотые Пески. Тоже подарок дедули.

Вернулись загорелые, с нагулянным жирком и двумя дубленками в пакетах: у Вовы серая, у Маши кофейная. И все опять хорошо. На пятом курсе, перед самым дипломом, Маша поняла, что она «в ожидании». Собрали родню и торжественно и громко об этом сообщили. Все дружно бросились целовать их и обнимать друг друга. Бабуля с дедулей уговорили Машу поселиться на даче. Вполне разумно – воздух, ежедневные регулярные прогулки, постоянный присмотр и полезная еда от Петровны – утром свежие соки, отварное мясо, зеленые салаты и, конечно, молочные продукты. Петровна ходила за три километра в соседнюю деревню и приносила «яички из-под курочки – тепленькие, молоко из-под Красавки», сметану, творог и простоквашу.

Маша, конечно, скучала по Вове – тот вырывался только на выходные, потому что уже трудился в Министерстве иностранных дел. Да и по любимой подружке – соседке Тате Голованевской – тоже скучала. Тата приезжала крайне редко – приходила в себя после очень тяжелого и муторного романа с – ужас! – женатым человеком. Бедная, бедная Татка! «На лице – одни глаза», – так сказала доброжелательная бабушка. Петровна недобро хмыкнула: «Нос на лице, а не глаза! Добрая вы, Ольга Евгеньевна, женщина! Даже чересчур добрая!» Баба Оля махнула рукой – что, дескать, с тобой разговаривать. Маша за Тату переживала очень. Знала, как той плохо и как она страдает. Но – главное важнее! А главное сейчас – это ребенок. Так что придется и выгуливать живот кругами по три раза в день, и творог этот тошнотворный в себя запихивать, и молоко с пенкой пить! Петровна, как цербер, от нее не отходит – пока Маша не предъявит пустую кружку.

К седьмому месяцу Машиной беременности ситуация чуть усложнилась – сильно стала болеть спина, и Маша подолгу лежала на террасе на старом диване, где после обеда обожал отдохнуть дедуля. Мама взяла отпуск и тоже перебралась на дачу – у бабули на нервной почве стало подниматься давление. Правда, сиделка из мамы, честно говоря, была никакая. Или, скорее всего, довольно суетливая и бестолковая.

В четверг вечером, когда, держась за поясницу и постанывая, Маша спустилась со второго этажа в столовую – позвонить мужу Вове, за окном стало резко и внезапно темно, зашумел сильный, с порывами ветер и закачал верхушки высоких и древних сосен. Небо прочеркнула быстрая и яркая молния, вспыхнула короткая зарница, и хлынул, словно обрушился, стремительный поток сильного, густого дождя. Маша захлопнула распахнутые окна и задернула тяжелые портьеры – грозы она боялась с раннего детства, и никакие объяснения дедушки, как и почему случается подобное явление, ее не успокаивали. В душе поднималась тревога, начинало быстро и гулко стучать сердце, и к горлу подкатывала внезапная тошнота. Маша села на стул и дрожащими руками набрала телефонный номер. Трубку никто не брал. На часах было восемь вечера. Вова давно должен был вернуться с работы. В голове немедленно появились самые ужасные и противные мысли: попал в аварию, плохо с сердцем (у Вовы был врожденный сердечный порок), потерял сознание (что с ним нечасто, но случалось), ударился головой о бортик ванны, ну и так далее – на что способна в такие моменты буйная фантазия беременной женщины. Разболелась голова, заныла спина, и потянул низ живота.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.