Женщина-отгадка (сборник)

– У меня были муж, сын, было все, даже больше, чем человеку нужно. Муж был богат, были дом, машина, прислуга. Да, и прислуга, и кухарка, и садовник, и шофер. Вы удивлены? И еще сын. Теперь, как видите, нет ничего, кроме этой съемной квартиры. Но я счастлива. Ну, вы понимаете, что я имею в виду.

Я кивнула. Она стала сильно кашлять и с трудом приподнялась на подушках. Я принесла из кухни воды.

– Я пойду, Вероника. К чему вам сейчас нервничать, – осторожно сказала я.

С какой-то немыслимой тоской в глазах она посмотрела на меня:

– Очень задерживаю вас, да?

– Да нет, просто вам так будет лучше, – предположила я.

Она покачала головой, и я покорно опустилась в кресло.

Откашлявшись, она продолжала:

– Я окончила балетное училище, потом была травма колена, так, небольшая, но из классического балета пришлось уйти – было трудно. Правда, и на приму я никогда не тянула. А вот в танцы взяли. – И она назвала самый известный танцевальный коллектив. – В общем, там все сложилось – и гастроли, и деньги, и поклонники. За одного из них я вышла замуж. Он уже тогда набирал значительные обороты, хотя богат еще не был. – Она оперлась на руки и подалась чуть вперед. – Откройте дверцу – там альбом.

Я послушно встала и подошла к секретеру. Там действительно лежал большой кожаный и тяжелый альбом.

– Открывайте, не стесняйтесь, – сказала она.

Я открыла альбом. На блестящих, глянцевых, ярких фотографиях развернулась во всей красе явно небедная жизнь. Загородный особняк, ухоженные лужайки с фонтанчиками, роскошное внутреннее убранство дома, сверкающий лак шикарного авто. Но главное не это. А главное – сама Вероника, узнаваемая с невероятным трудом – молодая, тоненькая, прекрасная, ухоженная до блеска, в потрясающей шубе до пят, с гладкой «балетной» головкой и искусным макияжем. Абсолютная красавица! От серой мышки нет и следа! На некоторых фотографиях был и ее ребенок, хорошенький, кудрявый мальчик, и солидный, лысоватый мужчина, скорее всего муж, от которого за версту пахло большими деньгами. Я закрыла альбом и посмотрела на Веронику. Видимо, в моих глазах она увидела и жалость, и сочувствие. Кроме любопытства, конечно.

– Не думайте меня жалеть, – сказала она твердо. – Я все это сделала сама, сознательно. И ни о чем не жалею.

– Что «это»? – наконец не удержалась я.

Она вытерла ладонью влажный лоб и тихо сказала:

– Я влюбилась. Безудержно. Ничто не могло меня остановить. Несчастный случай. – Она рассмеялась. – Он моложе меня на десять лет, тоже танцор. Познакомились мы с ним на юбилее нашего коллектива. Я, правда, тогда уже не работала: не по ранжиру – муж запретил. И сразу у обоих абсолютно снесло крышу. Вариантов не было. Отступление не рассматривалось. Я ходила как подстреленная, с безумными глазами. Даже особенно и не скрывала ничего. Мне было все равно. Муж, естественно, все довольно быстро узнал. Не заметить всего этого мог бы только слепой. Мы стали разбираться, и я сказала, что ничего с собой поделать не могу. А он человек жесткий и конкретный. Сказал, что дает мне один шанс – подумать до утра. Исключительно ради ребенка. Чтобы я обрубила все на корню и одним махом. Знаете, так странно – в ту ночь я очень крепко спала. А утром сказала ему, что ничего поделать с собой не могу. Тогда он предложил мне собрать вещи – на сборы дал три часа. В общем, я собрала, что сумела, и ушла с двумя чемоданами. – Она вздохнула и закрыла глаза. Было видно, что она очень устала. Молчали мы минут десять. Первой не выдержала я:

– А сын?

– Ну, – усмехнулась она, – здесь же и так все понятно. Как ведут себя в подобных ситуациях сильные мира сего? Как они все это решают? Да и потом, кто же такой матери отдаст ребенка? И что я смогу ему дать? В общем, с его деньгами и связями… Правда, царской милостью мне разрешено видеться с ребенком два раза в год. Я на такое благородство и не рассчитывала. Сначала было невыносимо. А теперь я привыкла. А так – я жива. И почти здорова, – улыбнулась она. – И вообще, у меня все хорошо. С моим любимым мы живем душа в душу. А то, что денег не хватает, так это можно пережить. Ведь не бывает все и по полной. Всегда приходится чем-то жертвовать. Из чего-то выбирать. – Она опять зашлась в сильном кашле.

– Я сделаю вам чаю, – предложила я и вышла на кухню. Очень захотелось курить. Я плотно закрыла кухонную дверь и с трудом открыла ветхую форточку.

Ничего себе жертва, подумала я. Я бы считала, что жертвой было бы остаться с нелюбимым мужем, только бы рядом с ребенком, да и как можно все это ставить на одни весы? Какие мужики? Ну просто нет на свете таких мужиков, ну не родились они просто, чтобы можно было выбирать между ними и собственным ребенком. Для меня это было определенно константой. Хотя я не была – и слава богу! – в такой ситуации. Да и жизнь за эти годы объяснила подробно, что такое компромиссы. И все же, если это компромисс… Понять до конца я этого всего, видимо, не способна. Для меня всегда был ребенок и – все остальное. Но мы же все такие разные. Да, не выглядит она счастливым человеком. А много ли я видела абсолютно счастливых людей? В общем, как сказал поэт, каждый выбирает по себе. И для себя. И в этом главная мудрость. Но все же ее очень жалко почему-то. Я налила чаю в большую щербатую кружку и выдавила туда половину лимона. Когда я зашла в комнату, Вероника опять дремала. Я посмотрела на часы – все мои планы на сегодня рассыпались как карточный домик. День был сбит и потерян.

Я позвонила ей на следующий день и спросила, не нужна ли ей моя помощь. Она вежливо и сухо отказалась. Я пожелала ей здоровья и сказала, чтобы она не беспокоилась насчет работы – скоро майские, а в начале мая я обычно уезжаю на дачу. Я всегда старалась уехать пораньше – на даче мне спокойнее и лучше работалось. Договорились, что она позвонит мне в начале сентября, когда закончится дачный сезон. И мы вернемся к нашим прежним деловым отношениям.

Быстро пролетело, как всегда, такое стремительное и короткое лето, и в сентябре навалились полным объемом домашние хлопоты. Я помнила о Веронике, но что-то мне мешало позвонить ей самой. К концу сентября она так и не объявилась, и я с чистой душой начала обзванивать знакомых с целью найти помощницу по хозяйству – как это интеллигентно мы называем сейчас. Женщина, конечно же, нашлась, и через пару дней она стояла на пороге моей квартиры: примерно моих лет, крупная, одышливая, ярко накрашенная, в пышном и пестром наряде. Очень говорливая и довольно громкая. Я предложила ей чаю – она попросила кофе. Выпила две чашки, съела пару бутербродов, обрадовалась, что в моем доме курят, и выкурила три сигареты подряд. Дальше все было по схеме. Я узнала про пьющего мужа – сволочь, конечно. Про стерву-дочь – шляется, красится, как матрешка, курит-выпивает, работать не желает. Про гадину, естественно, свекровь, совсем выжившую из ума. Про симптомы климакса – подробно. Про то, что денег не хватает – продукты дорожают, правительство врет, как всегда, о простых людях не думает. Подружки в основном курвы. Про то, где лучше покупать мясо. Про сестру-брошенку из деревни Липки Калужской области.

– Убираюсь я шустро – будете очень даже довольны! Но люблю во время работы попеть – это как, ничего? Не помешает?

Я сидела и кивала, как китайский болванчик. Начинала болеть голова. Потом она тяжело вздохнула и предложила начать прямо сейчас. Чего откладывать, раз уж все равно приехала на другой конец Москвы? Честно говоря, у меня были другие планы, и я на это не рассчитывала. Но отказать было как-то неловко. Она стянула платье в крупных пионах (точно – рынок!), надела на мощное тело растянутые треники и мужскую футболку. И принялась за дело.

Я зашла в свою комнату и плотно закрыла дверь. Из коридора доносились знакомые звуки:

– Мой мармеладный, я не права.

По крайней мере, здесь все ясно и без тайн, которые, как известно, настораживают. Сейчас в моем доме был абсолютно понятный мне человек, и я не испытывала неловкости от того, что она мыла мой унитаз. Неудобство – может быть. Но точно не неловкость. Мне не прислуживала жена олигарха, пусть даже бывшая жена. Эта женщина была на своем месте. Женщина-отгадка. Без ореола непонятности и тайны. И мне было вполне комфортно. В собственной квартире, между прочим.

Я занервничала – чем кормить мою новую фрекен Бок на обед, она-то точно не откажется. Потом вспомнила, что в холодильнике есть зеленые щи и рыбные котлеты и, успокоившись, села за письменный стол. Моя певунья вовсю гремела стульями. Я достала беруши и взяла лист бумаги и ручку. На сердце было ясно и спокойно. Я принялась за работу.

Бабье лето

Все, как всегда, получилось кувырком из-за этой дуры Инки. Прости господи, все-таки родное дитя. Позвонила, естественно, среди ночи. Кой черт ей задумываться, что мать, приняв очередную дозу снотворного, наконец заснула. У них-то в Москве белый день! Орать начала сразу, с разбега, орать и рыдать – одновременно. Это у нее отработано – с детства опыт неслабый. Пока Стефа врубилась, попробовала ее хоть как-то на секунду прервать и понять наконец, в чем дело, прошло минут пятнадцать.

Анька тоже, конечно, проснулась, а у нее со сном тоже не ахти.

В конце концов Стефа поняла, что внук Тема в больнице, какой-то сложный перелом голени, хорошего не обещают, возможны осложнения – в общем, надо менять билет и срочно лететь в Москву. Стефа сидела на кровати, опустив голову, свесив ноги, и монотонно приговаривала:

– Да, да. Я все поняла, поняла, конечно, буду, завтра все сделаю, да, буду, буду.

Анька стояла над ней в белой ночной рубашке до полу, скрестив руки на груди. Стефа положила трубку и подняла на подругу глаза:

– Ты как привидение, господи!

Анька, не поменяв позы, сурово спросила:

– Ну что там опять?

Стефа махнула рукой:

– Тема в больнице, ничего страшного. Но ты же знаешь Инку! Придется менять билет.

– Идем на кухню, – предложила Анька.

Они сели на высокие кухонные табуретки (Анька называла их насестом), закурили, и Анька ловким, отработанным движением плеснула виски в стаканы с тяжелым дном.

– Ну и!.. – грозно изрекла она.

– Буду менять билет, – вздыхая, ответила Стефа.

Несколько минут они молчали. А потом, естественно, Анька разразилась. Гнев ее был логичен и справедлив, так же, как и доводы. «И Инна твоя придурошная – тебе не привыкать, и с Темой, слава богу – тьфу-тьфу, ничего страшного. И осталось всего пять дней. И когда они тебя оставят в покое, эгоисты, сволочи!»

Стефа задумчиво смотрела в одну точку.

– Никогда, – сказала она.

– В смысле? – уточнила Анька.

– В смысле не оставят в покое, – устало бросила Стефа. Потом взмолилась: – Слушай, пойдем спать, может, еще прихватим часок-другой, а?

Анька махнула рукой и в сердцах почти швырнула пустой стакан в мойку.

– Ну не злись, – попросила ее Стефа. – Если еще и тебе надо объяснять…