Самовоспитание и самообучение в начальной школе (сборник)

Оправдание нашим заботам мы находим в некотором кажущемся успехе, поскольку вообще люди вырастают с характером, умом, чувствами. Когда же, однако, всего этого у нашего воспитанника недостает от природы, мы побеждены. Что делать? Кто и что даст характер дегенерату, умственные способности – идиоту, чувства – лишенному нравственного чутья?

Если верно, что, оказывая известное давление на душу человека, можно снабдить его известными положительными качествами, тогда достаточно только нажимать с большой силой на тех, у кого этих качеств недостает. Но дело обстоит не так.

Мы так же мало способны создавать внутренние качества человека, как и внешние формы его тела.

Природа, творческие силы природы управляют всем. Если это так, то прежде всего необходимо не ставить преград естественному развитию. И вместо стольких отдельных проблем – как помочь развитию характера, интеллигентности, чувств – выступает, как основа всего воспитания, одна задача: как оставить ребенка свободным.

Эта свобода определяется теми же принципами, которые установлены наукой для свободного развития форм и отправлений растущего организма. Личность совершенствуется, как совершенствуется голова, нос, уши, развиваясь в соответствии с внутренними силами.

Итак, свобода – единственное средство, которое всегда ведет к наиболее полному развитию характера, ума, чувств и дает воспитателю возможность спокойно наблюдать «чудо» роста.

Свобода снимет с нас тяготу фиктивной ответственности и опасных иллюзий. Горе нам, когда мы считаем себя ответственными за факты, которые нас не касаются, или воображаем, что можем создавать то, что создается независимо от нас.

Перед нами очень важный вопрос: в чем же наша истинная миссия, за что мы действительно ответственны? И если мы до сих пор заблуждались, – где же истина, какие ошибки, какие тяжкие грехи лежат на нас?

История «физического возрождения» ребенка в высшей степени поучительна. Гигиена не ограничивается просто задачами «антропологической иллюстрации», распространением сведений о том, что тело развивается само собой. Детский вопрос – не вопрос только о более или менее совершенных формах физического развития. Настоящей детской проблемой явилась ужасающая детская смертность.

Теперь нам кажется просто невероятным, что в эпоху, когда детские болезни истребляли детей массами, многих занимали формы носа или ног, а серьезнейший вопрос о детской смертности оставлялся без внимания. Каждому приходилось слышать заявления вроде следующих: «Я умею отлично ходить за детьми – у меня их было девять человек». А на вопрос: «Сколько в живых?» следовал ответ: «Двое». И все же такая мать считала себя ценной советницей в деле воспитания.

Статистика детской смертности дает цифры, напоминающие «избиение младенцев». Знаменитая графа, изображающая среднюю детской смертности, без обозначения по отдельным странам, показывает, что высокая детская смертность – явление общее. Главных причин две: слабость детского организма и недостаточная охрана детского возраста. Последнее свойственно всем странам. Тут дело не в недостатке доброй воли или любви к детям; люди просто проходят мимо ужасной опасности, как бы не сознают ее. Теперь известно, что инфекционные болезни и особенно желудочно-кишечные заболевания уносят громадное количество молодых жизней.

Нечистоплотность и отсутствие правильности в питании детей вызывали заболевания. Детей завертывали в грязные пеленки; мало кто заботился о том, чтобы мыть соски и вытирать ротик ребенка после кормления. Кормление грудью происходило без всякого порядка: единственно плач ребенка регулировал его кормление, и чем чаще плакал ребенок от боли при расстройстве пищеварения, тем чаще его кормили и, конечно, ухудшали его состояние.

Наука установила простые правила ухода за ребенком: прежде всего рекомендуется самая усиленная чистоплотность и регулярность питания. Новую порцию пищи ребенок должен получить лишь после того, как он переварил прежнюю порцию; следовательно, ребенка полагается кормить через такие промежутки времени (смотря по возрасту), в которые происходят все необходимые физиологические изменения в его организме.

Матери главным образом беспокоятся о том, что им делать, когда ребенок плачет. И многие удивляются, что дети, питающиеся регулярно через каждые два часа, спокойны, молчаливы, не дают о себе знать, совершенно не плачут или плачут очень мало. В самом деле, почему малыши должны постоянно плакать? Ведь плач – всегда признак страдания.

Для детей-страдальцев ничего не делалось. Их туго завязывали свивальниками и нередко поручали заботам братьев и сестер, еще не вышедших из детского возраста. У малюток не было ни особого помещения, ни собственной постели. Наука вступилась за ребенка: создала детские, няню, колыбель, специальную одежду для детей, питательные вещества для кормления после отнятия от груди, специальную детскую медицину, целый новый мир – культурный, чистый. Ребенок стал «новым человеком», завоевавшим право на жизнь, и должен был создать свой собственный мир. В прямой связи с распространением правил гигиены детского возраста замечается уменьшение детской смертности.

Также и в духовном отношении ребенку должна быть предоставлена свобода, потому что не мы, а природа-творец формирует его душу. Но это вовсе не значит, что надо оставить ребенка заброшенным и без всякого ухода. Если нет возможности непосредственно влиять на индивидуальные особенности характера, ума, чувств, то существует все же ряд обязанностей и забот по отношению к детям, которыми мы не имеем права пренебрегать, потому что от них зависит жизнь или смерть духовных сил ребенка.

Свобода ребенка не значит заброшенность. Как раз наоборот: правильное понимание свободы ставит на место наших фантазий реальные нужды детей и ведет к настоящим и действительным заботам о детях. В наше время ребенок пользуется только физической свободой.

Права ребенка в XX столетии. Разработка правил гигиены внесла освобождение в физическую жизнь ребенка. Такие внешние факты, как уничтожение пеленания, обилие свежего воздуха в жизни детей, своевременный и достаточный отдых и т. п, получили более заметное и широкое распространение. Но все это – лишь средства для достижения свободы. Важно, чтобы на пороге жизни ребенок был избавлен от опасности заболевания и смерти. Когда устранены основные недостатки в уходе за детьми, то не только гораздо большее число детей выживает, но они также вырастают здоровее. При гигиеническом уходе дети увеличиваются в весе, растут, хорошеют. Что же вызывает улучшение в ходе развития? Гигиена не делает всего этого. Гигиена только освобождает тело ребенка от тех пут, которые затрудняют его рост. Существовали внешние преграды, мешавшие естественной эволюции жизни: гигиена разрушила эти преграды. Почувствовалось, что освобождение наступило.

Под влиянием совершившегося все повторяют, что дети должны быть свободны. Широко осознанная связь между достигнутой свободой и условиями развития физической жизни. За ребенком часто ходят, как за растением, хотя, конечно, какой-нибудь сад или парк пользуется «правами», в которых до сих пор отказывают детям. На самом деле, нам надо освободиться от сравнения детей с растениями. Ребенок – это человек. То, что достаточно для растения, не годится для человека. Подумать только, как ужасно положение человека в параличе, о котором говорят, что у него осталась только растительная жизнь!

Ребенок – человек. Вот какой образ должен быть всегда перед нами. Каковы права ребенка? Попробуем рассматривать детей как «социальный класс», как класс рабочих. На самом деле, они работают, они утомляются от физического и духовного роста; они продолжают работу, начатую матерями. На долю детей достается совершенствование начатого, наиболее трудное, сложное и запутанное. Когда они рождаются, у них еще нет ничего, кроме возможностей: дети должны сделать всё в мире, который, по признанию самих взрослых, полон неожиданностей.

Что предпринимается, чтобы помочь им, слабым, беспомощным, похожим на путешественников в неизвестной стране? Дети рождаются более хрупкими и неприспособленными, чем детеныши любого животного, и должны через несколько лет стать людьми, частью организованного общества, построенного вековыми усилиями бесконечного ряда поколений.

В эпоху, когда цивилизация, то есть возможность лучшей жизни, основывается на праве, добытом активной борьбой и освященном законом, – на какие права могут рассчитывать те, кто вновь появляется среди нас, еще без сил, без мыслей? Перед нами младенец Моисей в корзинке в камышах Нила: он олицетворяет будущее избранного народа, но пройдет ли мимо принцесса, заметит ли его? Все случайности, которым мы подвергаем ребенка, – не сыграют ли они роль известного избиения первенцев?

Посмотрим, какими социальными правами пользуется ребенок при своем вступлении в мир. Мы живем в XX веке, и все же у большинства народов, причисляющих себя к культурным, существуют, как постоянные институты, приюты для детей и кормилицы. Что такое приюты для подкидышей? Ужасная тюрьма, где заключенный находит часто смерть; тюрьма, где жертва обречена на молчание, погибает, не давая никому вести. Подкидыш никогда не увидит своих близких, у него нет имени. Самый опасный преступник хранит воспоминание о матери, вспоминает прошлое, как ослепший – цвет и свет солнца. Подкидыш все равно что слепорожденный, а ведь никто скорее подкидыша не мог бы доказать свою невинность. Революционеры всех времен добиваются справедливости для всех, но ее нет для подкидышей. Общество не хочет признать подкидышей людьми: они на самом деле только «цветы» человечества. Цветком легко жертвуют для спасения доброго имени.

Если мы серьезно ставим проблему морального воспитания ребенка, то мы должны установить, для какого мира мы его готовим.

Хотим ли мы, чтобы, как мы сами топтали слабых, так бы и в сознании детей молчало чувство справедливости к тем, кто не протестует? Чтобы они были полуцивилизованными людьми и полуживотными в отношении тех, кого можно притеснять? Если не так, то, прежде чем говорить о нравственном воспитании ребенка, поступим, как жрец перед алтарем: как он, преклоним колена в раскаянии и сознаемся перед всем миром в собственных грехах.

Вопрос о социальном положении ребенка – глубокий и серьезный вопрос; это – вопрос нашего настоящего и будущего.

Если бы мы только один день попробовали подвергнуться тем мучениям, на которые мы осуждаем детей! Вообразим, что мы очутились среди народа великанов с необычайно длинными ногами, с огромным телом, среди людей, которые гораздо умнее и проворнее нас. Хотим войти в их дом – ступени лестницы доходят нам до колен, а надо попытаться войти вместе с нашими спутниками-великанами. Хотим сесть – сидение стула нам по плечо, взбираемся с трудом и усаживаемся, как куры на насесте. Хотим почистить платье, но щетка такой величины и такая тяжелая, что наша рука не может ни обхватить, ни удержать ее. Для ногтей нам дают, кажется, платяную щетку; хотим помыться в тазу, но мы не в силах даже поднять его. Если бы нам сказали, что эти гиганты нас ждали, нам невольно подумалось бы: почему же ничего они не приготовили, чтобы принять нас, доставить нам некоторые удобства? Все, что нужно ребенку, он находит в форме игрушек для кукол. Для него самого нет разнообразной изящной обстановки и места, но для кукол изготовляются дома, комнаты, кухни, шкафы, для кукол воспроизведено в миниатюре все, чем пользуется взрослый человек. Ребенок не может жить среди всех этих вещей – он ими только играет. Ему дана обстановка для забавы, и никто не подумал, что ребенок – живой человек. Ребенок видит в этом новом мире только издевательство над собой.

Когда ребенок ломает свои игрушки, то этот акт разрушения специально для него приготовленных вещей отмечается, как признак пытливости ребенка. Говорят: «Ребенок ломает, потому что он хочет понять». На самом же деле ребенок ищет, не найдется ли внутри игрушки чего-нибудь интересного, потому что сами игрушки его совершенно не интересуют. Иногда дети портят игрушки с яростью, как будто чувствуют себя чем-то оскорбленными. Взрослые говорят: «Они ломают игрушки от злости».

Ребенок стремится жить реальной жизнью среди окружающих его вещей. Ему хочется самому умываться, одеваться, причесывать волосы на голове живого существа, хочется чистить полы, иметь стулья, столы, диваны, вешалки для себя. Он хотел бы работать, развиваться, сам себя обслуживать; он должен не только жить, как человек, но творить в себе человеческую личность: в этом сказывается его индивидуальность, его назначение.

Мы видели его в Доме ребенка счастливым и терпеливым, медлительным и точным, как самый удивительный работник и самый внимательный хранитель вещей. Чтобы сделать ребенка счастливым, надо сделать немного: дайте ему возможность повесить свое платье самому на низенькую вешалку, открыть легкую дверь с ручкой по его руке, переставить стульчик, который он может легко поднять. Самое простое – предоставьте ребенку среду и обстановку, где все приспособлено к строению и размерам его тела, и дайте ему жить. Тогда разовьется в ребенке активность, поражающая нас тем, что в ней видны не просто упражнения, выполняемые с удовольствием, а настоящее проявление духовной жизни.

В такой гармоничной обстановке ребенок сосредоточивается на интеллектуальной работе, как семя, пустившее корешки в подходящую почву, развивается в ней и растет с помощью лишь одного средства – длительной и повторной работы над каждым упражнением.

Когда наблюдаешь малышей за работой, сосредоточенных, медлительных в каждом движении еще не сложившихся органов, медленных в походке, потому что ноги у них коротки, – начинаешь понимать, что дети творят свою жизнь, развертываются, как бабочки из куколок. Мешать их занятиям – значило бы совершать насилие над их жизнью.

А что происходит обычно? Занятия детей прерываются без всякого стеснения, с их желаниями не считаются, с ними обращаются, как с рабами, лишенными человеческих прав. Многим кажется просто нелепостью считаться с ребенком, как считаются со взрослыми. От нас же ребенок постоянно слышит строгие окрики: «Не мешай!» Малышу хочется сделать что-то самостоятельно, например, поесть, но приходит взрослый и начинает его кормить. Пытается ребенок завязать себе фартучек – взрослый немедленно вмешивается. Никто не проявляет ни малейшего уважения к ребенку, всякое дело вырывается у него из рук без стеснения. А ведь сами мы очень оберегаем свою работу. Нас обижает, когда кто-нибудь вмешивается в наши занятия.

Что было бы с нами, если бы мы попали в рабство к народу, неспособному понимать наши переживания, к народу великанов, более сильному, чем мы? Если бы мы спокойно ели суп, наслаждаясь свободой, и вдруг какой-нибудь гигант выхватил бы у нас ложку и заставил бы нас глотать пищу со страшной быстротой, не обращая внимания на то, что мы захлебываемся. Или кто-нибудь схватил бы нас, надел на нас верхнюю одежду и вытащил бы нас на прогулку. Мы бы чувствовали себя возмущенными и оскорбленными в нашей внутренней потребности устраивать собственную жизнь свободно.

А дети? Они вынуждены бороться и упорно защищать свои маленькие завоевания в окружающем их мире. Задумают ли они упражнять какое-нибудь внешнее чувство, например, осязание, – каждый их останавливает: «Не трогай!» Захотят ли они что-нибудь сделать в кухне, им не позволяют. Их постоянно возвращают к игрушкам. Как часто в самые чудесные моменты, когда внимание ребенка на чем-нибудь сосредоточено и начинается внутренне организующий процесс развития, – в это время творческие усилия ребенка, его попытки найти пищу для ума в окружающей среде грубо подавляются.

Мы еще не вполне разбираемся в том, что случилось, но чувствуем, что что-то драгоценное потеряно на пороге жизни, что мы ограблены, унижены. В момент, когда мы должны были творить свою личность, что-то нас задержало, нам помешало, и потому наш внутренний мир остался рахитичным, слабым, неполным.

Представим себе, что какой-нибудь взрослый человек еще не применился к окружающей среде, как большинство людей, а находится в состоянии самоопределения. Вообразим поэта в момент вдохновения, когда он готовится дать миру свое произведение, математика, предусматривающего решение великой проблемы, которая раскроет новые горизонты для блага человечества, художника, который собирается запечатлеть на полотне идеальный образ, – вообразим этих людей в подобные психологические моменты и представим, что к ним вдруг является кто-то грубый и резкий, хватает их за руки, толкает, кричит. Что ему нужно? Да просто готова шахматная доска для партии в шахматы. Более жестоко нельзя было поступить. Вдохновение нарушено – человечество лишается поэмы, произведения искусства, полезного научного открытия из-за какого-то пустяка.

Ребенок же теряет не свои произведения, он теряет самого себя. Потому что совершенное произведение, которое он творит в интимном общении со своим творческим гением, это – его внутренняя жизнь, новый человек. Капризы, непослушание, таинственные порывы малышей, быть может, не что иное, как крик страдания непонятой души.

Но страдает не только душа – с душой страдает и тело, потому что душевная жизнь влияет на физическую природу. Думают, что у ребенка есть все, когда есть воздух и питание. Это – заблуждение. Воздуха и пищи недостаточно для развития тела, – все физиологические процессы подчинены высшим духовным процессам. Тело ребенка живет радостью души.

Физиология подтверждает эти факты. Скромная трапеза среди близких полезнее для организма, чем роскошный обед, который какой-нибудь бедняга-секретарь получает за столом своего важного патрона.

Свобода объясняет все. Бедный дом, но мой – parva domus, sed mea; у себя чувствуется лучше. Там же, где «наша жизнь» подавлена, не привлекают ни банкеты, ни чудные здания.

Жизнь тела зависит от жизни духа. Физиология подробно выясняет механизм этих явлений. При психических проявлениях известные физиологические процессы так постоянны, что можно по чисто физическим изменениям определить эмоциональное состояние человека: горе, гнев, скуку, радость. При огорчении сердце уменьшает свою активность, как бы под действием паралича: все сосуды сжимаются, кровь циркулирует медленнее, железы не выделяют нормального количества соков; в результате – бледность, усталость, сухой рот, плохое пищеварение, холодные конечности. Более продолжительное огорчение вызывает недоедание, худобу, предрасполагает к заразным заболеваниям.

Скука – это как бы паралич сердца; говорят: «умираю от скуки», и от скуки можно было бы умереть, но нас спасает рефлекс, как предохранительный клапан, – зевота раскрывает наши легкие, заставляет сердце снова работать. В гневе происходит сокращение всех капиллярных сосудов, вызывающее страшную бледность и усиленное выделение желчи. При радостном состоянии духа кровеносные сосуды расширены, циркуляция крови и все процессы выделения и ассимиляции облегчаются – организм работает вовсю.

Яркий пример влияния духовной жизни на жизнь тела находим мы в итальянских тюрьмах.

В Италии со времени отмены смертной казни введено, как наказание, одиночное заключение. При современных гигиенических усовершенствованиях камера-одиночка не приносит вреда физическому здоровью, но это – место, где нет ничего для духовной жизни человека. Заключенный должен довольствоваться серыми голыми стенами камеры да узкой полоской земли для прогулок; он отрезан от внешнего мира высокой стеной.

Чего недостает телу? Есть пища, есть защита от непогоды, постель, свежий воздух, – тело может отдыхать. Идеал растительной жизни достигнут. Но до окошечка камеры не доходит ни одного звука; заключенный не слышит человеческого голоса, не видит ни цветов, ни форм. Никаких вестей из внешнего мира; в глубоком духовном мраке проходят для заключенного годы, дни, часы, сменяются времена года. Опыт показал, что эти несчастные не могут жить: они сходят с ума, умирают. Не только прекращается духовная жизнь, – нет, и тело умирает через несколько лет. <…>

Что же говорить о детях, если грубый и сильный человек – преступник умирает от душевной пустоты? Что будет с ребенком, если не относиться бережно к потребностям его духовной организации? Тело ребенка еще хрупко, его кости еще в процессе формирования, мускулы еще вырабатывают свою собственную субстанцию, нежная структура детского организма нуждается в питании и воздухе, но этому организму для развития внутренних процессов также необходимы радость жизни, духовная свобода и духовная пища.

Глава II. Взгляд на современное воспитание

Основы нравственного воспитания и обучения. Ребенка ссылают в мир игрушек, неумолимо удаляют от тех упражнений и дел, которые могли бы послужить его внутреннему развитию, и в то же время ему приписывают способность подражать взрослым, когда дело идет о вопросах нравственного порядка.

Взрослый говорит ребенку: «Делай, как я». Не через творческую активность, а через простое подражание ребенок должен стать взрослым. С таким же успехом отец, уходя утром, мог бы сказать сыну: «Посмотри на меня, видишь – какой я высокий; вечером, когда я вернусь, смотри, чтобы и ты вырос на пятнадцать сантиметров».