Повороты судьбы. Часть 1. Рыжая

– Я буду ждать Вас в машине, а, лучше, пойду в мужской зал, Побреюсь! – ему вдруг захотелось навести на себя недостающий внешний лоск. Спортивный, поджарый, с волосами цвета тёмной соломы и очаровательными ямочками на щеках, он всегда нравился женщинам. Представители прекрасной половины обожали его и редко обращали внимания: выбрит ли Константин, или же на щеках его красуется сексуальная трёхдневная щетина, но после знакомства с Мариной ему хотелось произвести на неё самое лучшее впечатление.

– Заодно и подстригусь! Жду Вас в машине! Да, вот… – Константин вытащил из кармана куртки портмоне.

– Думаю, Вам должно хватить! – он протянул ей пятитысячную купюру. Марина, вовсе не собираясь мешкать, сунула банкноту в карман шубки, вполне логично рассудив:

«Если мужчина протягивает деньги, значит, в этом мире принято расплачиваться даже незнакомых женщин. Что ж, учту на будущее!»

– Хорошо, до встречи! Но помни, не переусердствуй в наведении марафета!! Ты и без того супер!!! – Константин, показав ей вытянутый вперёд большой палец, круто развернулся на каблуках и направился в сторону мужского зала.

Мэрилу, присев на корточки перед девочкой, взяла её руки в свои ладони и, сняв с неё варежки, прошептала, заглядывая Ане в глаза:

– Малышка, ты ведь любишь сказки?

Аня кивнула, а её глазёнки заблестели азартным блеском.

– Давай поиграем в сказку, где одна маленькая девочка решила укоротить свои волосы. Я хочу подстричь свои волосы, так как они уже очень длинные, и могу попросить тётеньку парикмахера, она и тебе может подстричь волосики, хочешь?

– Ага, – закивала головой Аня, хлопая в ладоши.

– Вот и чудесно! – Мэрилу глубоко вздохнула – часть дела была сделана.

– Держи, малышка, попей молочка, – Мэрилу протянула Ане коробку с молоком, отвинтив с неё крышку.

– Пей аккуратно, чтобы не заболело горло!

Сняв с девочки шапку, она прошла в женский зал, отметая малейшие колебания и сомнения, решительно зашагала высокой стойке, за которой сидела симпатичная юная блондинка.

– Добрый день! Мы хотели бы подстричься коротко, а меня ещё нужно перекрасить в чёрный цвет!

Администратор любезно улыбнулась дежурной, но весьма сладкой и чарующей улыбкой.

– С удовольствием! Рады видеть Вас в нашем салоне! У нас как раз сейчас свободны два мастера! Прошу Вас, раздевайтесь! – она гостеприимным жестом указала на вешалку, стоящую при входе.

* * *

После ухода Наташи Герман сам не заметил, как задремал под убаюкивающее бормотание телевизора. Маруся, самодостаточный ребёнок, чем-то тихонечко занималась в своей комнате, а он, вымотавшись за прошедшую неделю, заснул, что с ним бывало крайне редко в столь ранний час. Ещё с самого раннего детства у Германа была установка не спать после пяти часов, но сегодня он вырубился в половине пятого на середине фильма, на самом интересном месте. Соболев спал, но даже во сне мозг его не переставал работать ни на минуту.  Дамокловым мечом вот уже пару месяцев для него оставалось его возможное депутатство в областную думу. Герман и сам твёрдо не мог ответить на вопрос так ли ему нужен этот пост, ведь, случись всё так,  как он хочет,  жизнь его превратится в один сплошной непрерывный дурдом, и он уже не сможет уделять дочери достаточное количество времени. Управления агентствами «Солнечный ветер», а их по городу целых три офиса, переложить на своих помощников он  не мог. У Соболева был свой девиз: «Верь только самому себе!», потому, как на лицо слишком много наглядных  примеров захвата бизнеса или откровенного воровства со стороны так называемых вторых лиц компаний. Бизнес, ставший делом всей его жизни, он ставил превыше всего, разумеется, после собственной дочери, так что для него пока ещё было непонятно, как он сможет совмещать работу в областной думе с координированием сети своих агентств. Соболев нередко задумывался, какого чёрта он, вообще, подал заявку и вздумал баллотироваться в депутаты. Юрка Звягинцев объяснял это простым понятием – «Мужские игрушки». Герман и сам понимал, что само по себе депутатство для него не так важно, как желанен некий ореол, витавший вокруг вожделенной должности. Ещё со школьной скамьи девизом маленького Германа был лозунг: «Круче, выше, сильнее». Ему во всём всегда и везде нужно было быть первым – первым в классе, первым отличником, не смотря на хулиганские выходки, неоспоримым лидером своей группы в Высшей школе менеджмента Санкт-Петербургского Государственного Университета. Сам по себе «политический полигон военных действий», как он в шутку называл весь аппарат управления, был пока ещё для него дремучим тёмным лесом, но, помимо амбициозных целей, он ощущал в себе потребность сделать хоть что-нибудь для народа, хотя, и осознавал, что  в этой стране осуществить это практически нереально.

Соболев спал, и сон его был ровным и глубоким, как у ребёнка. Черные ресницы, длинные и пушистые, словно девчоночьи, легонько подрагивали, а лицо впервые за долгое время было безмятежным и умиротворённым. Ему снилось море, бескрайнее, манящее, завораживающее своей нереальной красотой. Он стоял на берегу, у самой кромки воды, в синих шортах и белой футболке, подставив загорелое лицо приятному морскому бризу. Взгляд его был устремлён в бесконечную даль, куда так настойчиво манила его лазурная синева, а  протяжные крики чаек будоражили в душе желание сорваться с места и мчаться на белоснежной яхте, навстречу ветру, приключениям и опасностям. Ласковое утреннее солнце целовало его смуглую кожу, интимно,  словно опытная любовница, но делало это столь искусно, что он даже не сразу, но почувствовал, как чьи-то руки  нежно обвили его шею, а тихий волнующий голос произнёс: «Я здесь, любимый, я так долго тебя искала!». Обернувшись, Соболев увидел перед собой тоненькую, как подросток, девушку в полупрозрачной, свободного покроя, тунике персикового цвета. Ярко-зелёные глаза незнакомки пристально глядели на него, проникая  прямо в душу, и от этого взгляда  по спине Германа пробежали мурашки. Девушка, опустив руки,  улыбнулась, а Соболев вдруг почувствовал, что знает эту незнакомку сто тысяч лет, все свои прошлые  и настоящую жизни. Она молча смотрела на него своими огромными бездонными глазами. Соболев, пользуясь заминкой, принялся изучать невесть откуда взявшееся прелестное создание. Девушка была красива, но не той кукольной красотой, которую во все времена воспевали поэты и запечатлевали на своих полотнах художники. Она была, будто, соткана из какого-то другого материала, нежели современные женщины. Дело было даже не в её фарфоровой коже с оттенком кофейного загара, не в стройном теле, просвечивающим сквозь прозрачную ткань туники, и не в длинных, ниже пояса волнистых ярко-рыжих волосах. Вся суть заключалась в каком-то потустороннем взгляде мерцающих с поволокой глаз, фантастически зелёного цвета в оправе длинных чёрных ресниц.

«Привет!» – только и смог сказать Соболев, первым нарушая молчание.

«Здравствуй, милый!» – ответила ему незнакомка, продолжая держать его взглядом.

«Ты откуда?» – ляпнул очередную банальность Герман и разозлился сам на себя. Обычно у него не возникало проблем в общении с девушками, даже самыми красивыми представительницами из модельного бизнеса и кинематографической среды. Здесь же он, не понятно, отчего с глупой миной понёс  заезженные штампы, вместо того, чтобы  надменно прищурившись, прожечь рыжеволосую красотку оценивающим мужским взглядом.

«Это не важно, – голос девушки был по-прежнему тихий и вкрадчивый. –Всему своё время, только помни, я не отдам тебя никому Тем более – ей!!»

«Кому – ей?» -удивился Герман.

«Ты знаешь кому!» – просто ответила рыжеволосая, откинув упавшую на лоб прядь волос. У Германа возникло довольно таки странное ощущение, что девушка явно чего-то не договаривает. Соболеву было немного не по себе: собеседница словно из воздуха выкристаллизовалась, а ведь несколькими минутами раньше на пляже кроме него не было ни единой живой души. Он хотел было подумать о том, что это сон, а во сне чего только не привидится, но мозг его отказывался воспринимать происходящее с ним всего лишь как игру воображения. Ему казалось, что это ни что иное, как реальность, о чём красноречиво говорил аромат исходящий от девушки: по-восточному пряный, с примесью ванили, черёмухи, и свежестью морского бриза.

«Да нет у меня никого!» – синие глаза Соболева продолжали рассматривать девушку, отмечая её маленький нос и пухлые чувственные губы. Досадуя на то, что ведёт себя как неопытный школяр, Герман,  небрежно засунул руки в карманы шорт.

«Теперь есть!» – девушка улыбнулась ровными жемчужными зубами.

«Ты?» – Соболев нашёл в себе силы, и, стряхнув с себя оцепенение, насмешливо усмехнулся своей фирменной, чуть надменной, ухмылкой. В глазах незнакомки на сотую долю секунды, как показалось Соболеву,  промелькнуло разочарование.

«Нет нужды играть роль, – Рыжая покачала головой, отводя взгляд и устремляя его в безбрежную морскую даль. – Просто будь собой, милый! Найти трудно, а вот потерять легко!»

«Как тебя  зовут-то?»

Незнакомка ничего не ответила, только лишь обернулась через плечо с едва обозначившейся на губах улыбкой. К ним приближался высоченный накаченный светловолосый верзила в ковбойской шляпе и чёрных джинсах.

«Это что ещё за фраер??» – пронеслось в голове у Соболева. Поравнявшись с ними, парень  взял  незнакомку  за руку и, коротко бросив: «Пойдём!», повлёк за собой. Понимая, что ещё минута, и она пропадёт из его жизни, Соболев властно схватил её за другую руку, по-хозяйски потянув на себя. Девушка, оказавшись предметом делёжа, обречённо посмотрела в ясное безоблачное небо. Девушка, высвободив обе руки, покачала головой, тепло улыбнулась сначала Соболеву, потом верзиле,  а затем медленно пошла прочь, с каждым шагом удаляясь от них всё дальше и дальше. Мужчины, не в силах сдвинуться с места, стояли и смотрели ей в след,  пока тоненькая фигурка  девушки, превратившись в едва заметную точечку, не исчезла за линией горизонта.

Соболев проснулся резко, будто от толчка. По каналу «СТС» шла передача «Шесть кадров». Рядом, на широченном диване, примостилась Маруся с блокнотом для рисования.

– Я поставила чайник, пока ты спал! – деловито сообщила девочка, оторвавшись от  увлекательного занятия. – Па-ап, давай поедим зефира в шоколаде? – предложила она, аккуратно надевая колпачок на фломастер.

Герман нахмурился: по всему выходило, что это был всего лишь сон, прекрасный, таинственный, но сон это всего лишь сон. Ощущение потери было сродни душевной боли. Он отдавал себе отчёт, что девушка являлась всего лишь фантазией, но  понимал одно: с этой самой поры её облик будет для него наваждением, и в каждой встреченной рыжеволосой женщине любого возраста он будет искать желанные черты знакомого до боли лица. Не слова ни говоря, он забрал у дочери блокнот, где та рисовала забавных полосатых зебр,  чёрный фломастер,  и, перевернув страницу, стал по памяти воспроизводить на бумаге портрет рыжеволосой красавицы. Штрих за штрихом появлялся набросок, напоминающий  облик прекрасной незнакомки. Герман был неплохим портретистом, мог с точностью и до малейших деталей воспроизводить на бумаге лица людей, вдыхая в бездушные рисунки присущие им одним черты и живость характера. Маруся, склонив голову набок,  заинтересованно наблюдала за отцом. Мать свою она не помнила, а потребности в женской заботе и ласке у неё не возникало, так как чрезмерная любовь  отца с лихвой перекрывала отсутствие в жизни девочки матери. Отдавшись полёту мысли, воплощая на альбомном листке женщину своей мечты, Герман так погрузился в работу, что даже уловил ненавязчивый ванильный запах рыжеволосой красавицы из сна. Ощущение её присутствия в этой комнате было настолько реальным, что Соболеву начали мерещиться образы: вот она сидит в своей полупрозрачной тунике напротив него в кресле и с таинственной  полуулыбкой наблюдает за процессом, заложив за ухо мешавшую прядь волос. Опасаясь забыть, не удержать в воспоминаниях  лицо незнакомки, Герман рисовал как одержимый, выделяя зелёным фломастером её глаза, заштриховывая рыжим цветом длинные волосы, крупными кольцами ниспадающие до спины, розовым – пухлые чувственные губы. Маруся как завороженная созерцала процесс, а когда Соболев закончил рисовать, спросила, обнимая отца:

– Папа, ты хочешь жениться?

Герман скептически приподнял правую бровь. Реакция дочери позабавила его.

– Откуда такие выводы, Мария Германовна? – насмешливо осведомился он, любуясь рисунком – девушка из сна получилась как живая, казалось, она вот-вор раскроет прелестные губки и произнесёт с придыханием: «Милый, я так долго тебя ждала!».

– Красивая… Как будто из космоса прилетела.. – задумчиво протянула Маша, разглядывая рисунок, подражая отцу в его манере не отвечать на заданный вопрос. – Папа, не женись только на тёте Наташе! Мне она не нравится!

Просьба  Маши  таила в себе столько детской непосредственности, искренней антипатии к Марковской, что Соболев вначале даже опешил. По всему выходило, что девочке приходилось терпеть общество неприятной тётки, и её личная неприязнь к Наталье куда глубже, чем было видно на поверхности.

– Жениться? Вздор! Мы, короли,

Жениться можем  по любви!

Но, что, любовь? Навек ведь я,

Принадлежу тебе, душа моя!!

Тобой одной я сыт и пьян,

О, дайте в руки мне баян,

Ну не баян, тогда гармонь!

Осёдлан мой ретивый конь,

Сыграю я любовный марш,