Последний день

В обеденный перерыв Таня не спустилась вниз, к вертушке. А Панина вызвал начальник. Вернувшись вниз, он застал на посту Олега, который вдруг стал говорить, что не мешало бы Матвею пройти по этажам и проверить, все ли в порядке. Но странное чувство, что Олег чего-то не договаривает, мешало Панину сразу пойти исполнять его указание. Тем более что Олег не был его начальником. Все прояснилось, когда на входе появилась Таня. У Матвея просветлело лицо, и снова улыбка возникла помимо его воли, хотя он пытался сдерживать себя. Но, по крайней мере, стало ясно, почему Олег так настойчиво спроваживал Панина. В итоге пришлось уйти Олегу, так как ни Матвей, ни Таня, поглощенные разговором друг с другом, не обращали на него внимания. На счастье, вокруг никого в этот момент не было. Редкой минутой затишья был грех не воспользоваться. Панин протянул Тане руки, приглашая на танец. Музыки не было, но Таня согласилась, заливисто смеясь. Это была для Матвея лучшая музыка на свете. Они вальсировали буквально минуту, пока Таня вдруг не отпрянула от него с легким румянцем на щеках.

– Что-то не так? – встревожился Матвей.

– Нет, просто голова закружилась немного, – объяснила Таня. – Я давно не танцевала. Извини, мне пора идти.

– Да, конечно, – кивнул Панин и пообещал сегодня ей позвонить.

Разделавшись со всеми своими делами ближе к полуночи, он заехал к ней без предварительного звонка. Это была еще одна проверка для них обоих. Матвей был уверен, что в лучшем случае она пошлет его подальше или ее не будет дома. Но хотя Таню подняли с постели ради его прихода родители, она только улыбнулась и, выслушав его предложение ехать гулять, стала одеваться. При этом Панин не заметил дикого восторга, но и признаков недовольства на ее лице не наблюдалось. И снова, озадаченный, он на некоторое время смолк и даже устыдился своего поведения. Бензин был на исходе, поэтому Матвей решил таксануть, чтобы добрать недостающую сумму на бензин. Желающие быстро нашлись, и за полтинник Панин довез их до нужного дома. Таню, еще не до конца, кажется, проснувшуюся, это даже позабавило. На пути к заправке они снова разговорились. Матвей поделился своим опасением, что бензина может не хватить до станции. Таня сказала:

– У тебя же теперь есть полтинник!

– Не у меня, а у нас, – поправил Матвей, обидевшись на такое разделение. Получается, что она все еще не считала, будто у них имеется что-то общее. Другие были бы только рады считать своим все, на что они имеют и не имеют права.

Таня удивленно вскинула брови и посмотрела на него, но ничего не сказала.

В этот раз Панин ехал гораздо медленнее, чем в прошлый. Просто хотелось поберечь ее от ненужных переживаний. Он в последнее время вообще стал ездить гораздо медленнее. Наверное, в память врезалось Танино лицо в ту безумную ночь, когда машину кидало во все стороны, а он гнал и гнал, не сбавляя скорости. Друзья даже стали спрашивать, не заболел ли он, что стал так медленно ездить. Матвей отшучивался. А сейчас, заправившись, вел машину так, будто вез английскую королеву.

В конце вечера они снова оказались у Матвея дома. И снова говорили обо всем. Панин, наконец, стал узнавать некоторые подробности ее прошлой жизни. Она говорила немного, вскользь упоминая тот или иной случай, но Матвей уже стал составлять для себя некоторую картину. Какой-то кретин изменил ей, но она простила его (что само по себе уже заслуживало памятника при жизни). Кретин не оценил ее поступка и продолжил начатое, чем окончательно убил в девушке желание с ним общаться. В результате она повернулась и ушла. Матвей даже мысленно поаплодировал ей. Она умела соблюдать свое достоинство, но умела и прощать. Тем более что измена для женщины – это вообще конец света (Панин не раз становился свидетелем женских истерик по этому поводу и каждый раз узнавал о себе много нового). Она не терпела лжи – лжи в глаза – считая, что этим ее унижают. Такая откровенность для Матвея была в новинку. Тем более что и сам он почему-то хотел быть с ней откровенным до конца.

У него было ощущение, что их отношения с Таней похожи на удивительную игру, которая неизвестно чем закончится и сколько продлится – то ли до завтрашнего дня, а то ли будет продолжаться всю жизнь. Обычно женщины сразу вешались на Матвея, и все было ясно как день. Настюха из этого ряда выделялась только своим упрямством. Потому что с первого же дня знакомства с ней Матвей точно знал, что понравился ей и что рано или поздно добьется своего. При этом он мог ей соврать, а она верила без оглядки, а если не верила – устраивала сцены. С Таней было иначе. Потому что Матвей не понимал, почему она сейчас с ним. Она гораздо выше по служебной лестнице. Не обделена мужским вниманием. И наверняка уже давно поняла, кто такой Матвей и чего ему не хватает для удовлетворения своего мужского самолюбия. Он нравился ей, но до конца в этом быть уверенным Панин не мог. По крайней мере, вешаться на него она точно не собиралась. Эта близость с ней сейчас доводила до безумия, но могла ускользнуть из его рук в любой момент. С Таней он чувствовал себя сильным и бесстрашным, но одновременно понимал, что в ней тоже есть сила и независимость. Сейчас она предпочитала слушаться его, но сколько могло продлиться это предпочтение, тоже не было известно. Панин понимал, что с ней нельзя остаться на одну ночь и забыть потом о ее существовании. Это просто не получится. Это должно быть что-то большее. Он любил свободу и не хотел себя связывать никакими узами, много раз уже объявляя во всеуслышание друзьям и родным, что женится только по залету. Но, даже понимая, что отношения с Таней не могут быть мимолетной связью и потому могут вылиться во что-то серьезное, тем не менее, он хотел этих отношений и даже поймал себя на мысли, что был бы рад провести с девушкой всю оставшуюся жизнь.