Никакого зла

Минуту мы сидим в тяжёлом молчании, потом папа спохватывается.

– На случай, если ты вдруг исчезнешь… Не то, чтобы я это одобрял, но предупреди меня обязательно или хотя бы записку оставь… И это возьми. Вот.

Я смотрю, как он, точно сам волшебник, раскладывает передо мной будто из воздуха появившиеся предметы самообороны: от перцового спрея до электрошокера в розовом маленьком футляре. И даже дамского пистолета…

– Пап…

– Возьми. Носи с собой в сумке обязательно, – наставляет папа. – В Мордор с пустыми руками не ходят. Не бери пример с Фродо, он плохо кончил, сама знаешь, если бы не рояль в кустах с орлами…

– Спасибо, пап. – Всё равно бесполезно спорить. Не говорить же, что я не умею пользоваться электрошокером да и стреляю плохо.

Папа заметно расслабляется, но всё ещё не спускает с меня взгляда.

– И ещё, Жабёнок… Ты плохо поступила с этим мальчиком… Дамианом, да? Но ты не обязана спасать тот мир от их Властелина. Понимаешь? В том мире найдутся свои герои, а не мой Жабёнок, который даже драться не умеет!..

– Пап, я справлюсь.

Он громко фыркает, но кивает.

– Не сомневаюсь. Но пообещай быть осторожной. Пожалуйста, Виола.

Я обещаю, и папа снова кивает.

– А своему демону скажи, чтобы мыл лапы и заканчивал есть мой творог. Творог утром – это святое, а я уже второй день остаюсь без этого «святого». Пусть сам сходит за покупками, раз уж живёт у нас. Нет, я, конечно не против… Хотя знаешь, Жабёнок, в следующий раз предупреждай, особенно, если захочешь поселить у нас дома оборотня или вампира. Я закажу осиновый кол и серебряные пули. Между прочим, где ты была с этим демоном так поздно? На шабаше?

– Нет, пап, какой шабаш!.. На кладбище.

– А, ну ладно. На шабаш я тебе ходить запрещаю, ты ещё маленькая…

– Пап!

– Не спорь, Жабёнок, ты ни разу не была на шабаше, ты не знаешь, о чём говоришь. А это сено в ванной с кладбища?

– Да…

– Вымой его хорошенько. И когда будешь варить зелье, возьми старую кастрюлю, а не самую блестящую и красивую.

– Пап…

– Да, Виола, да. Твоя мама всегда брала самую новую посуду для своих… экспериментов, а потом забывала её помыть. Ты не забудь!

Я доедаю сэндвич, слушаю и думаю, что папа волнуется. Он редко даёт советы, ещё с тех пор, когда мне было одиннадцать – когда мы поссорились из-за одежды. Я не хотела носить стильные вещи из дорогих бутиков, потому что никто в моей школе их не носил – знаю, это было глупо, но я до сих пор одеваюсь, как… Как мои одноклассники. Не как моя сестра. Та бы от брендового платья никогда бы не отказалась…

Ох, надеюсь, у Роз там всё в порядке…

Папа целует меня в щёку на ночь. Повторяет, чтобы не забыла помыть пол в прихожей и коридоре, а утром я нахожу на кухонном столе самую большую и самую старую из наших кастрюль с запиской: «Вари в ней».

– Вот и вари, – бросает Габриэль, крутясь у плиты.

С ума сойти, он готовит сырники! Не из папиного творога, я убедилась. Но вот ведь жук, не даёт мне попробовать ни одного, все кладёт в пластиковый герметичный контейнер, пишет что-то на нём фломастером и куда-то отправляет взглядом. Подозреваю, папе на работу. Но как он узнал, что папа обожает сырники? И почему его это вдруг так тронуло? Да так, что Габриэль сам встал за плиту…

Говорю же, демоны удивительны.

Я тем временем промываю крапиву – не ту, что собрала сама (потому что самой крапивы там оказалось с гулькин нос, а всё больше какого-то другого… сена), а ту, с которой «помог» Туан. Чикаю её ножницами (Габриэль оборачивается и морщится: «Серебряными надо…»), складываю в кастрюлю, оттираю демона от плиты (всё равно он уже закончил с сырниками), ставлю на конфорку и кручу регулятор температуры до максимума. Закипеть должна? Вот и пусть кипит.

Габриэль ворчит: и вода, оказывается, должна быть родниковой, и огонь – открытым…

– Да какая разница! – отмахиваюсь я. – Ты же сам сказал: должна вариться в кипящей воде. Разве так уж важно, как эта вода закипит?

Габриэль переводит взгляд с кастрюли на меня и морщится ещё сильнее.

– У тебя должен быть низший балл за зельеварение.

– У меня никакого балла нет, за меня ты домашнее делал, – зеваю я, садясь рядом с ним на свободный стул. – Ой, ну ладно тебе, Габи, не смотри на меня так. Представь: я и зелья? Да, я просила Дамиана и тебя мне помочь. Но не моё это – у котла крутиться!.. Какие-то зелья варить. Фе!

Габриэль исподлобья бросает на меня последний взгляд и отворачивается.

– Ты представить себе не можешь, фея, какое это искушение: заколдовать тебя так, чтобы от «крутиться у котла» зависела твоя жизнь.

– А зачем?

Он усмехается.

– Благодарность тобой не ценима, принцесса, не так ли?

– Почему? Я благодарна и тебе, и Дамиану, правда, за то, что вы мне помогали…

– Слова, – снова усмехается Габриэль. – Слова произносить легко. Ты не ценишь помощь. Ты не ценишь чужое умение, если не понимаешь его.

– Неужели?

– Именно. Вот твой отец готовит, а когда ты последний раз его хвалила? Была благодарна?

– Э-э-э… Ну, я говорю «спасибо», когда встаю из-за стола…

– Пустая форма вежливости. Или – твой демонолог преуспел в Тёмных искусствах как никто, а всё, что ты смогла ему сказать: «Уберись в своей комнате, мне противно».

– Но, Габриэль, у него же там ужас что творилось!..

– А что ты умеешь так же хорошо, как он? – неожиданно спрашивает Габриэль, и я замолкаю.

Вопрос ставит меня в тупик. Я умею… Я умею ехидно говорить людям, что они больны стереотипами. Умею не показывать вид, когда меня задели. Умею вместе с Роз разыгрывать её иноземных поклонников. Ещё я умею…

Ничего. Ничего, что стоило бы упомянуть.

Проходит минута, две, и я нахожусь:

– Но не всем же быть исключительными!