Смерть в золотой раме
Смородина осмотрелся. Вокруг него висели пара портретов и несколько натюрмортов. Было уютно. Федор утопал в кресле и смотрел на него внимательными глазами из-за очков. Рядом с ним, высунув язык, сидел его огромный товарищ Беня и громко дышал. У Смородины было ощущение, что перед ним два зенненхунда.
– То есть больших денег на благотворительность потратить она не могла? Может быть, она давала деньги другому фонду?
– Не могла, однозначно. Не тот тип… И не смотрите так, Оля – один из лучших вариантов. Благотворительность ‒ такой же вид человеческой деятельности, как и все остальные. После таких, как Леля, которые все-таки что-то дают, на ступеньку ниже находятся псевдомеценаты, которые одной рукой помогают, когда это видно, а другой обворовывают людей, уже не на камеру. Для них благотворительность – реклама. Идите сюда, обездоленные, я вам помощь принес! На бедных вообще больше всего наживаются, потому что они своих прав не знают. Совсем внизу – откровенные мошенники. Никогда не забуду, как десять лет назад мой товарищ выделил деньги на помощь детскому дому, а до этого учреждения дошла – я не преувеличиваю – одна пачка сухого молока. Разворовали по до- роге.
– А что для вас благотворительность?
– Я от этого больше получаю, чем даю. Больному что? Поел, погрелся, получил шанс на здоровую жизнь. А у меня от благотворительности прилив сил, я отодвинул немного хтонь и разрушение, всю гадость этого мира. Другого-то мира у нас с вами нет. Самый мощный энергетик – благотворительность.
– Кем вы были для Ольги?
– Другом семьи. У меня много друзей. Я вообще дружелюбный человек.
– А что вы можете сказать о ее коллекции жи- вописи?
– Такой больше ни у кого не было, – ответил Федор и улыбнулся, как кот, наевшийся сметаны. У него от рождения был очень хороший мозг, позволявший объемный взгляд на вещи. Поэтому он многое замечал и хорошо говорил. Он был любимый жизнью барин, большой и добрый. У него в интонации появлялись то доброжелательность, то ирония, то сталь. Какой артист пропадал! Эмпатичная часть Смородины постепенно попадала под его обаяние.
Смородина ждал подробностей, но зенненхунд в очках при всем декларируемом дружелюбии явно не считал его «своим» и не спешил делиться соображениями.
– Мы пригласили эксперта для оценки.
– Дело хорошее. Всегда для оценки следует обращаться к экспертам.
– Вы были у нее в спальне?
Глаза кота загорелись. Смородина нащупал его чувствительное место – надо было изо всех сил хвалить его мужскую привлекательность.
– Я бы не посмел. Слишком уважал ее мужа, – протянул благотворитель тоном, явно допускавшим толкования. – Вообще не сплю с женщиной, если общаюсь с ее мужем.
– Но как близкий друг и коллекционер вы могли видеть у нее картины?
– Я же говорю, есть небезынтересные.
– То есть это дорогая коллекция?
– Кривой Пушкин вызывал массу вопросов.
– Но вы сказали…
– И повторю: такой больше ни у кого нет.
– Но что это значит?
– Вам расскажет эксперт, который получает за это деньги.
– Было что-то, что она покупала за последние два года?
– Она у меня одну работу приобрела. Но это случилось давно… Была в гостях и загорелась. Незначительная в живописном отношении. Друг мой написал, мне картина досталась после его смерти. Оля приезжала не ради картин, увидела случайно и вцепилась. Мне жалко было, память. Но она три месяца звонила мне. Рядом с Пушкиным повесила. Там барышня играет на рояле, офицер собирается с ней порвать, но она об этом еще не знает.
– То есть вы не дарили?
– Почему я должен дарить? Человека украшает не скромность, а рачительность. Только когда человек рачителен, ему есть чем себя украшать.
– Я думал, вы были поклонником Ольги.
– Был, конечно. И не только Ольги.
– А ее книги вы читали?
– Любопытствовал. Она умела удивить.
– А фреска в гостиной?
– Как по мне, слишком в лоб. Но есть в ней что-то от фривольности рококо.
– А про роман, над которым она работала, она что-нибудь рассказывала?
– Первый раз слышу. Она говорила, что скоро всех удивит, но это были ее обычные ритуальные воздыхания. Нет, про роман ничего конкретного. Хотя я слышал, как она спрашивала у месье Мамонова, можно ли сегодня нанять хорошего киллера с гарантией. Он сказал, что, если надо, порешает любые ее проблемы, а она сказала, что… а-ха-ха… это ей для нового романа.
«Вот это поворот, – подумал Смородина. – Чего угодно, а киллеров в ее романе быть не могло. Добрая, красивая женщина, деятельный помощник тем, кому не так повезло в жизни».
Федор продолжил:
– Мы же не обсуждали ее книги. Она была светлая, легкая. Такая прекрасная хозяйка! Не хотела никого утомлять.
– А среди гостей, которые собрались на день рождения, у вас были друзья?
– Это, конечно, была странная компания. Но я не один раз видел, как человек, который всю жизнь ел красную икру, вдруг набрасывается на вокзальный пирожок с требухой. Правда, это чаще у мужчин бывает. Да, среди ее поклонников был рыцарь. Настоящий средневековый рыцарь, а не чувствительный романтик с высшим образованием из современных фильмов. Я, конечно, не сел бы с ним рядом, когда бы не Оля. Анатолий зовут. Сомневаюсь, что он окончил школу. Если только взяв директора в заложники. Даня – хороший мальчик. Они с Леночкой – птенцы этого гнезда. Что тут сказать? С Таней мы более всех дружны, она у меня дома была, картины смотрела. Она умница. В последнее время что-то в Оле начало ее раздражать.
– Вы считаете Алю умственно неполноценной?
– Ни в коем случае. Затравленной и закомплексованной – да. Но тут ничем не поможешь. Во-первых, гены. Видели ее отца? Во-вторых, материнский абьюз. Мамаша у нее была хлеще папы, даром что не пила. Вы намекнули, что я характер Оли немного осуждаю. Нет. А вот таких, как мамаша Али, да, осуждаю. Глупые и жестокие. Они рожают не детей, они рожают себе пищу. Она и мужа унижала, и дочь. Я все это видел только мельком, но мне хватило. А такое, особенно в юном возрасте, записывается на подкорку.
Виктория Олеговна
Платон Степанович приехал домой. В это время года они с семьей жили на даче, в поселке Переделкино. Он всю жизнь был близок к писателям, артистам, дружил с режиссерами. Когда говорят «в душе он был поэт», чаще всего имеют в виду скучного человека, который иногда пишет в рифму. Платон Степанович в рифму не писал. Он сам был живой культурой. А живая культура ‒ она для людей. Он был очень проницательным и дальновидным человеком, поэтому творческим людям было интересно с ним. Если бы он родился с этими качествами в Древней Греции, они могли бы стоить ему жизни, там не любили тех, кто выделялся. К сожалению, для преступного мира (Смородина мог бы стать его бриллиантом) этот дар был уравновешен большим сердцем. Однако его доброта, что в России редкость, была абсолютно профессиональна. Он владел ею как инструментом. Не было такого, что она сбивала его с ног, утяжеляла, обездвиживала. Он не был вынужден напиваться, оттого что не было больше сил терпеть. Ни одно из чувств не захватывало его целиком. Кроме любви к жене. И интереса к профессии.
Когда Смородина первый раз увидел Алену, он не испытал ничего. Он очень хорошо помнил этот день в библиотеке на круизном лайнере, куда, по всей видимости, годами не забредали отдыхающие. И вот они оказались там вдвоем. Когда Алена заговорила, по его телу волной прошел гипноудар. Он не то чтобы начал ухаживать, он просто не мог поверить, что такой человек, как она, существует, и все время хотел в этом удостовериться. Она была нужна ему, как тексты любимого писателя, как вся та лично выбранная роскошь, без которой человек жить не может.
В дальнем углу под лампой сидел за чтением пухлый сын Платона Степановича – Порфирий. Уже в 11 лет он был выше мамы. Папа передал ему свое лицо целиком, вместе с очками. Сторонний наблюдатель сказал бы, что адвокаты Смородины размножаются делением. То есть, конечно, их далекий предок-неандерталец, осчастлививший очередную кроманьонку[7], скорее всего, адвокатом не был. Но цивилизованные потомки из более-менее обозримого прошлого исправили это. Каждый Смородина рождал одного Смородину, и, так как дома говорили о законах и практике, к моменту поступления на юридический Смородина-младший, как правило, мог кое в чем и проконсультировать преподавателей.
Но думал Платон Степанович не об этом.
Хитрит основатель фонда? Какая разница, есть у него деньги или нет. Некоторые люди просто любят зарабатывать. К тому же богатая женщина, внезапно оставшаяся без защиты, – слишком аппетитная жертва. Выясняется, что один портрет он ей все-таки продал. Деньги вымогал случайно оказавшийся на празднике бандит? Зачем он вообще был ей нужен? Она могла бы пожаловаться Александру. Не очень понятно, общались они или нет. За что Анатолий из Брянска мог бы получить девять миллионов? Кого-то убить? Сделать фальшивые документы? Мелко.
Она могла зашифровать какое-нибудь послание в портретах. Или просто опираться на них, развивая сюжет. Очень важно то, что, когда картина была ей нужна, она могла надоедать давнему другу, несмотря на четкий отказ. «Ведь чертоги ее воображения – это не обыденное место. Особенное», – вспомнил Смородина слова Даниила.
Кто вообще подкинул ему в голову идею о какой-то тайне? Александр. Домашние и близкие ни о чем таком не догадываются.
Писательница могла продавать картины по завышенной цене, по крайней мере, участвовать в подобной схеме. Лена должна была рассчитывать получить все по завещанию. Наверняка она знала и о болезни тети, и о свойствах ризипина. Может, резко понадобились деньги? Смородина не раз видел, как абсолютно безобидный на первый взгляд человек обладал колоссальными амбициями, до поры до времени их скрывая. Его не оставляла мысль, что Ольгу могли отравить. Даниил уехал и не ночевал у Ольги – у него стопроцентное алиби. Но у него мог быть сообщник. Это могла быть Аля, потому что она внушаемая, глупая и, как передали ему слова Ольги, «девочка с фанабериями».
Смородина пил вечерний чай и открывал свою душу Виктории Олеговне.
– Ее лицо при встрече казалось людям смутно знакомым. Но если она не напоминала про сам фильм, люди не понимали, где именно его видели. Просто красивая женщина с большими глазами. Ей нравилось думать, что в любой момент она может стать снова знаменитой. Конечно, ее гости в этом ей не перечили.
Виктория Олеговна смотрела на него и широко улыбалась. Чувствуя ее заинтересованность рассказом, Смородина продолжил.
– На праздничном ужине было шесть человек. Много пили. Расходились сплетничать по парам. Кроме этого, в доме находились домработница, медсестра, спал в своем домике садовник. Обычный вечер. Племянница могла, конечно, подняться в ее спальню и накапать что-нибудь в стакан с ночной водой. Но на самом деле это мог сделать кто угодно. Они все способны на это. Одни от жадности, другие со страха.
Виктория Олеговна отдала бы жизнь, чтобы разрешить затруднение, в котором оказался этот длинный человек. Но она была корги, и вся ее любовь была бессильна.
А Платон Степанович продолжал размышлять, уже про себя.
Когда на место прибыли люди Александра, на ноутбуке уже не было каких-то текстовых файлов. Но она написала столько книг! У нее не может не быть черновиков, рабочих записей! Либо написанных от руки, либо на компьютере. Украсть черновики ее романа – преступление если не перед всем человечеством, то хотя бы перед русскоязычной его частью.
Однако, если речь шла об известных ей тайнах высших правящих кругов Советского Союза, все выглядит более чем логичным. И пропажа всех возможных документов, и довольно-таки ранняя, для крепкой женщины ее возраста, смерть.
В этом случае его используют как лакмусовую бумажку, чтобы убедиться, что точно никаких следов не осталось.
Платон Степанович перерыл письменный стол в спальне, рабочий стол в библиотеке. Он заглянул даже под ортопедический матрац – у писателей бывают странные привычки. Никаких следов черновиков, бумаг с разработкой плана. Только блокнот, который все называли дневником, на первой странице которого рукой Ольги было выведено «Проект моей души». Но на оставшихся в нем листках не было записей, только сердечки, каракули и весьма условные изображения могил с крестами. Могилы вкупе с повестью Гоголя дают нам устойчивый интерес к немецкому романтизму – мироощущению, захлестнувшему чуткие умы Европы того времени. Сердечки говорят о том, что Ольга, по всей видимости, была влюблена. Он все чаще думал про Вениамина. Красивый молодой мужчина, с деньгами, входчивый. Если медсестра права и он действительно приезжал в особняк до смерти его хозяйки, то доверять ему не следует. От Александра он мог знать, что осталась без защиты очень богатая женщина. История поиска в гугле показывала, что Ольга запоем смотрела сериалы. Всякие. Это естественно, если она работала над фикшн[8]. Но Вениамин слишком молод, чтобы не вспомнить про поиск гугла, заметая все следы. Он бы его по- чистил.
И он красавчик, такой может разбить сердце. Не то что Даня. В юности Платон Степанович расстраивался, что он не так красив, как молодой Олег Янковский. Ему казалось, что у привлекательных, уверенных в себе мужчин вообще не бывает проблем. Мир падает им в руки, как спелый фрукт.
Изумительно то, что официальные органы не увидели никакой проблемы. Вот стакан, на нем отпечатки пальцев Ольги. Выпила по неосторожности, хотела расслабиться. Расслабилась. Целый пузырек. Это очень странно. Что, если тайна, которую хранила Ольга, связана с работой компетентных органов, чей светлый облик защищают любыми средствами? И тогда слишком талантливая для этого мира женщина поплатилась за то, что решила рассказать то, что знает. Ведь популярный в узком сегменте автор легче выйдет на широкую популярность. Складно написанный роман впечатывается в сознание лучше документа. Собственно, поэтому предводители племен, как правило, не любят людей творческих. Они чувствуют, что у последних есть власть над воображением, а через это иногда над сердцем. А у них только дубина. Дубина – дело хорошее, но хочется и того и другого.
Чем больше он про все это думал, тем любопытнее ему было. А любопытство было хорошим энергетиком, Платон Степанович знал в них толк. Кофе ему временно запретили, а зеленый чай, вопреки обещаниям, не оказывал нужного эффекта. Любопытство было самым лучшим энергетиком, оно поднимало по утрам до будильника.
Точно ли ему, Смородине, известно про девять миллионов? Нет, он знает это только со слов клиента. Перед смертью Ольга была полна энтузиазма, планировала «что-то грандиозное». Камер в доме нет, дверь в ее спальню не запиралась. Кто-то мог даже заставить ее выпить лекарство.
Если ее убила медсестра, то какой у нее может быть мотив? В доме она давно, то есть ее проверили вдоль и поперек. При этом она не выглядит слишком эмоциональным человеком, способным на убийство из-за неприязни. Но она как раз таки выглядит человеком, который способен за хорошую мзду быть послушным орудием в руках злоумышленника. Может быть, она не та, за кого себя выдает? Может быть, она гримировалась каждое утро? Тьфу! Это лезли в голову мысли из романов Агаты Кристи. В куче романов у нее преступник просто гримируется, и его никто не узнает. Просто гримируется! Знаменитый провокатор Поп Гапон в свое время гримировался, так его к мхатовскому гримеру Горький с Саввой Морозовым возили[9]. А тот гример пять лет только учился гримировать. А у нее человек без опыта актерской игры, без опыта наложения грима поднимается по лестнице, пять минут ‒ и спускается другим человеком.
Как все-таки оседает в памяти белиберда. С современными методами исследования все эти выдумки, которыми английская леди развлекала публику сто лет назад, невозможны.
На ночном столике Ольги лежала книга «Портрет» Гоголя. Она вся была исчерчена ногтем. Значит (и показания писательницы это подтверждают), это была книга, о которой она много думала. Ольга неоднократно перевешивала картины в спальне. Однако в какой-то момент запретила менять развеску. Значит, в ней был особый смысл. Картины были разные: и жанр, и портреты. В основном художников XIX–XX веков. Какое послание она собиралась передать миру? Кто убил Сталина? Прекрасная, как легенды немого кино, она была близка к сильным мира сего и могла многое знать.
Антиквар
Антиквар оказалась яркой и стремительной рыжеволосой женщиной по имени Сусанна. Это была женщина-праздник, женщина-движение. Она с порога объяснила миньонам Александра, что владеет магазином, ее все знают и какого уровня люди доверяют ее вкусу. Миньоны, не очень привыкшие к тому, что их строит кто-то кроме лысого, улыбались и переглядывались.
– Сусанна! Мы знакомы с вами через Болинского, помните? Проходите, пожалуйста.
Антиквар задрала голову, бегло осмотрела фрес- ку и ничего не сказала. Она начала подниматься по лестнице и увидела большой ростовой портрет Ольги в бальном платье.
– Господи, говно какое.
– Что именно?
– Вы же не это собираетесь продавать? Это непродаваемо.
– Она была известной актрисой.
– Сейчас таких актрис одной роли появляется каждый год по пять. За пределами этого поселка ваша Оля не интересна примерно никому.
– А книги? Она книги писала.
– Книги хорошие. Портрет ‒ говно.
Смородина торопливо шел за ней.
– Я буду вам благодарен, если вы немножечко приоткроете мне ход ваших мыслей.
Сусанна остановилась напротив портрета. Она говорила, размахивая красивыми руками. Смородина подумал, что она похожа на рок-звезду.
– Понимаете, это живопись открыточная. Плоская. Банальная, как появление банановой кожуры в ситкоме. Такое по открытке пишется за два часа, все два метра холста. Видите, она на воблу по- хожа?
Она втянула щеки и вытаращила глаза, чтобы стать, по ее мнению, похожей на воблу. Платон Степанович не питал к этому виду рыб антипатии, поэтому уточнил:
– То есть дело в том, что на портрете она некрасива?
Сусанна вздохнула, поняв, что перед ней полный кретин. Нет, она не расстроилась. Напротив. К тонкому свитеру Loro Piana и часам этого адвоката она приценилась еще в прихожей. Хороший антиквар потенциальными клиентами не разбрасывается.
– Ну, она могла бы быть похожей на матрешку или куклу Барби. Дело в подходе, а не во внешности. У вас есть жена?
Смородина кивнул.
– И вот вы приходите к ней восьмого марта с мимозой и говорите: «Дорогая, желаю тебе счастья, здоровья и успехов в личной жизни!»
– Это банально.
– Вот!
Антиквар подняла палец вверх и продолжила подниматься по лестнице.
– Такое говнище можно продать только тому, кто на нем изображен.
– Я так понял, что портрет заказан ее мужем. Она сама была искусствоведом.
– Всякое случается в нашей жизни. Если бы вчера мой муж принес это в дом, – она сделала паузу, – сегодня на его месте уже сидел бы следующий.
Она повернулась и подмигнула Вениамину. Платон Степанович почувствовал себя экскурсоводом.
– Посмотрите, пожалуйста, наверх. Перед вами фреска современного художника Пиногриджова…
– И Бубы, да. Я поняла уже, что все, что было модным, она, как сорока, тащила в дом.
– А сюжет? Такое вообще в домах делают?
– Если детей нет, почему бы и нет. Я и не такое видела.
– Пройдемте в спальню.
Златовласка смело, а главное, молча зашагала в указанном направлении. Она, с одной стороны, избегала ожидаемых ходов (О! В спальню!), с другой стороны, ей было так глубоко начхать на чужое мнение (на самом деле нет), что Смородине она начинала нравиться. Рядом с живописью она утихла и несколько минут молча ходила от одной работы к другой.
– Адвокат? Идите сюда.
Смородина подошел к портрету кареглазого человека, косплеившего Пушкина. Сусанна схватила нижнюю часть рамы и немного потянула на себя.
– Видишь?
Смородина переход на «ты» заметил, но решил не возражать.
– Что?
Он чувствовал себя полным идиотом.
– Трещинки вот эти. Кракелюр. Абсолютно однородные. Господи, это такая очевидная подделка, мама дорогая. Даже не старались.
– А все остальное?
– Так. Но парочку вещей возьму.
Вениамин сзади голосом кота Бегемота мяукнул:
– А мы не продаем. Мы только показываем.
Смородина редко сталкивался с живописью, поэтому счел нужным уточнить другое.
– А как искусствовед мог купить подделку?
– Профессию агронома получают в полях. Опыт нужен. Образование без опыта – это только корочка. Не каждый теоретик работает непосредственно с вещами. Могут не разбираться. Это со стороны только кажется, что искусствоведение – профессия богатых жен. Пойди найди его еще, богатого мужа.
Смородине показалось, что Вениамин увязался за ними вовсе не из-за интереса к цене картин. Ему явно нравились взрослые успешные женщины.
– Последний вопрос. Что-нибудь из этого можно было продать Ольге за девять миллионов долларов?
– Продать – да. Стоит ли хотя бы сотню тысяч – нет, однозначно. Договоры надо смотреть.
«Я бы сам их посмотрел с превеликим удовольствием. Мне не дают!» – подумал Смородина с раздражением.
Сусанна осмотрела дом, приценилась к мебели, насовала ему визиток своих специалистов по каждому виду старых вещей. Она говорила громко, восхищалась, получая удовольствие от своей способности восхищаться. Она занимала все предоставленное ей пространство, как газ. Начинало казаться, что она новая хозяйка этого большого дома.
Смородина спросил у Вениамина, когда он увидит наследницу Лену, и тот ответил, что, к сожалению, сегодня они не смогут организовать встречу. Чуть позже.
Все это было очень странно. Куда же Ольга тратила деньги? На молодого любовника? Но кто он? Выяснили, что время от времени она куда-то уезжала. Причем одна. Да, мог быть любовник. Почему обязательно молодой? Сердцу не прикажешь. Но должны были оставаться какие-то следы его пребывания! Совместные фотографии. Если женщина покупает, то игрушку, которую можно всем показывать – вот, смотрите, что у меня есть. А если это была любовь, тем более должны были остаться фотографии. Может, из-за них все и было уничтожено – записи в телефоне, документы?
Может, Ольга набила долларами мебель? Платон Степанович не мог отделаться от некоторой литературоцентричности своего мышления. Купила драгоценности и спрятала их в стулья? Он начал ощупывать мягкую мебель на первом этаже. Простые физические действия всегда помогали его мышлению. По крайней мере, давали переключиться. И надо же было, когда он щупал пуфик в прихожей, войти именно тому миньону, который сомневался в его умственных способностях.
Сохраняя бесстрастное выражение лица, Платон Степанович вышел прогуляться вокруг дома. Долгие прогулки неизменно приводили его мысли в порядок. Он увидел медсестру, пьющую кофе на балконе, выходившем в сад. В окнах изредка мелькали миньоны. Филиппинку он так ни разу и не встретил.
Повесть Гоголя «Портрет»
Полистав некоторые из книг Ольги, Смородина понял, что имеет дело с интеллектуалом, знатоком своего дела, и проникся глубоким уважением к кинозвезде, которая посвятила себя науке. Причем добровольно. Она вполне могла продолжать сниматься. Насколько Смородина мог судить, если актер был задействован хотя бы в одном популярном фильме и не щелкал после этого клювом, у него был шанс попасть в обойму снимаемых.
Такой человек не мог просто так выбрать книгу для чтения перед смертью.
Эта мысль так понравилась Смородине, что он позволил себе роскошь помечтать. Люди, как правило, умирают несколько неожиданно для себя. Конечно, известны и исключения. Сенека – алчный ростовщик ‒ получил приказ убить себя. Именно такие кровопийцы, как он, особенно любят писать нравственные письма. В обоих процессах они получают удовольствие: пить из людей кровь и совокупляться с их мозгом. Захотел ли Сенека перед смертью почитать? Вроде как нет, раздал окружающим еще немного наставлений и с третьей попытки таки свел счеты с жизнью.
Ольга просто работала, находилась в творческом процессе. Только мечтала, строя планы, или уже написала структуру и занималась «наращиванием мяса» на костяк сюжета?
Смородина обожал людей со своим видением, а, судя по книгам, Ольга была из таких. Он питал слабость к людям, которые умеют складно излагать, точно формулировать. Он вообще любил напрягать мозг. И отдельно был благодарен судьбе за то, что живет среди умных людей. Разнообразие неизбежно и в рамках закона даже целительно, но попади он в среду обывателей с жизненным девизом «Не напрягайся!», это было бы трагедией.
Петербургские повести Николая Гоголя он помнил неплохо. В духе времени «Портрет» был нравоучителен. Добродетель в нем вознаграждалась, а порок был таким явным, что Платону Степановичу даже интересно стало, как читалась эта повесть современниками. Бедный художник случайно разбогател, стал модником и в благополучии провел много лет жизни. А потом увидел талантливую картину конкурента и сошел с ума. Что видели современники в этом спонтанном сумасшествии? Иронию? Юмор? Или вопрос возникал только у него, Смородины? А какой-нибудь князь в начале ХIХ века верил писателю как ребенок? Хоть и не мог видеть вокруг себя благополучных людей, которые медицинским образом сходили с ума от зависти не к положению и деньгам, а к какому-то там таланту.