Живописный труп
Или он ошибался? И после той молодости, которая выпала на ее долю, уйти в мир грез было совершенно естественно?
– И для чего вас послали?
– Чтобы указывать людям путь. Давать ресурс.
– А вы сейчас не проводите сеансов энерготерапии?
– Только по запросу. Какой у вас?
– Я бы хотел всегда быть в состоянии позаботиться о себе.
Смородину изумило, что он выпалил именно то, что было у него на сердце. А ведь искренность делает уязвимым. Что-то было в этой женщине безопасное, располагающее. После рассказов о шашлычнике он действительно начал беспокоиться о том, как бы не стать обузой для сына. Эльвира села к нему поближе.
– Дайте руку. Вот так. Закройте глаза. Нет, делать ничего не надо, я считаю информацию. Можно я все сделаю так, как я хочу? Вы даете разрешение?
Смородина с трудом удержал внутреннего юриста, который любопытствовал: «А на что именно?»
– Да.
Эльвира молчала. Через минуту, которая показалась очень долгой, потому что Смородина чувствовал себя глупо, и ему было немного жаль, что он признался чужой женщине в своих страхах, он приоткрыл глаз. Эльвира сидела рядом, зажмурившись и держа его за руку. Он почему-то вспомнил сцену из «Войны и мира», в которой лопух Безухов оказывается в похожих обстоятельствах, а потом ему навязывают идею о том, что он сделал предложение. Собственно, неудивительная судьба для мягкого и деликатного человека, с которого есть что взять. Внутренний юрист брал реванш, достав иголочку сарказма, он тыкал ею в мозг хозяина. Но напрягаться не следовало. Смородина снова закрыл глаза. В голову пришла мысль, что Эльвира может начать лазить у него по карманам, и он чуть не рассмеялся.
Она шумно вдохнула и выдохнула через нос.
– Все.
– Все?
– Да.
О, так и Виктория Олеговна способна работать энерготерапевтом. Кстати, рядом с ней ему всегда гарантированно становилось легче. Отступали навязчивые мысли, растворялись напоминания о неразрешимых проблемах. Может, собака лечила его силой своей нехитрой мысли?
– Теперь у меня все будет хорошо?
– Я выгрузила старые неработающие программы и подгрузила новые.
– Откуда?
– От творца всего сущего.
– А я все думал, каким образом вы узнали, что ваш муж умер!
– Я о нем не беспокоилась вообще. Ждала, когда Жанне исполнится восемнадцать.
– Скажите, а вот эту терапию можно делать без прикосновений? Вы же просто гладили меня по руке, а глубинную работу проделывали силой мысли.
– Да. Но людям так легче. Не все умеют доверять так, как вы. Вы чистый искатель.
– А вы могли бы подгрузить какую-нибудь программу дяде? Например, чтобы он бросил пить.
– Нет. Нужно его разрешение. А он никому не доверяет.
– Тут тоже скользкий момент. Как я узнаю, что именно вы мне подгрузили? Как адвокату, мне кажется, что вы должны спрашивать про каждую программу в отдельности.
– Я сделала легкую раскопку, но мы можем провести и полноценную. Вы должны будете помогать мне, отвечая на вопросы. Но это нельзя делать бесплатно. Это должно быть дорого, только тогда вы будете ценить проделанную работу.
– Конечно. А сколько именно?
– Оплата по сердцу. Вы сами поймете, сколько нужно заплатить, чтобы получить пользу. Я сейчас живу безбедно. Жанна написала генеральную доверенность на мое имя, но я не взяла ни рубля. Какие-то деньги на хозяйство из того, что она снимает в банке, да, ими я распоряжаюсь… Я сделаю вам раскопку, а оплату вы отнесите в приют. Здесь в городе есть приют для животных. Это нужно вам. Если вы не вложитесь, работать не будет.
– То есть то, что мы сейчас сделали, работать не будет?
Эльвира посмотрела на него как на слабоумного. Адвокат исправился:
– Впрочем, нет. Я чувствую. Внутри меня произошли изменения.
Беседа о генетике
– Все-таки ты знаешь, от осинки не родятся апельсинки.
Вишенки сидели в музее на скамейке и разглядывали сделанные в субботу фотографии. Дошли до мыловских портретов шашлычника с супругой.
– Не скажи, – редко бывало такое, чтобы Жизель согласилась с Аней, – я читала, что механизм наследования генов больше похож на лотерею. Поэтому и говорят генетическая лотерея. У очень умных родителей рождаются… просто устроенные дети, которые быстро реагируют и считают рефлексию формой заболевания. У которых всегда все однозначно, даже текучие процессы. Ну, а если у глупых и жестоких людей родился одаренный ребенок – жди беды.
На это Анне возразить было нечего.
– Но она така-ая несуразная. – Она говорила, растягивая слова. – Ее художники должны рисовать. Если придумывать уродливую девушку, лучше не придумаешь. Ты видела у кого-нибудь еще такую челюсть?
Внутренне Жизель была согласна. Она в принципе не считала красивой ни одну женщину, кроме себя. В смысле по-настоящему красивой. И она спокойно с этим жила, вынося одиночество своей красотой без боли. Но не могла же она не возразить.
– Это дело вкуса, стиля, то есть ума.
– Деньгами сейчас все решаемо. Можно, наверное, как-то подпилить? Не уверена, но поспрашивать можно. Она же вся как Кощей Бессмертный. Ни в маму, ни в папу.
– Ну, не в маму-то понятно. А вот тебе не кажется, что шашлычник очень похож на Оскара?
Сеанс энерготерапии
Сеанс энерготерапии продолжился в комнате Эльвиры.
– Я думал, будут благовония и такая музыка с позвякиваниями.
– Это устаревшие дешевые ходы. Хотя некоторым так легче. Здесь самое главное, чтобы человеку было комфортно. Чтобы он мог впустить меня в себя. Главное происходит на уровне энергии.
«И здесь экономия», – подумал Смородина. Вслух же он сказал:
– Это именно то, чего мне не хватает. Энергии.
Он сел в кресло, следуя подсказкам Эльвиры, расслабил ноги, руки и «пространство между ушными раковинами». Дальше началось невообразимое. Смородина пожалел, что не почитал в интернете заранее о том, что его ждет. Он рассказал о своей проблеме, стараясь не выдавать лишней информации, но и не отклоняться от линии пробного сеанса. Первый же вопрос обнулил все его усилия по релаксации.
– Почему вы выбрали своих родителей?
Он вспомнил класс задач в математике, у которых просто нет правильного решения. То есть в контрольной работе правильным ответом является фраза «у этой задачи нет решения». Он начал было рассказывать про генетическую лотерею и возраст, в котором у ребенка начинает развиваться мышление, однако выбирать родителей в этот момент уже восемь лет как поздно. Эльвира перебила его:
– Этого я и боялась. Вы говорите от головы. А нужно от сердца.
Сердце качало кровь. Платон Степанович понял, что про кардиолога шутить не следует, но он искренне не понимал, чего от него ждут. Как он мог выбрать своих родителей, если это они выбрали друг друга задолго до того, как возник эмбрион, из которого он потом и развился? Эльвира смотрела на него, как на недотепу. Наклонив голову, она жалостливо улыбалась.
– Вы смотрите через интеллект. Через весь тот мусор, все те сказки, которые транслируют Биг фарма и ее приспешники ученые. А вы посмотрите сердцем на то, что происходит на самом деле. Отключите мозг.
Смородина закрыл глаза, откинулся в кресле и глубоко вдохнул. Отключение мозга ему не грозило, главное было создать иллюзию, что он доверяет терапевту, как ребенок. Отец… Уважаемый в профессиональных кругах адвокат Степан Смородина… Его родители работали вместе, дома говорили о работе, поэтому к моменту поступления в вуз у него не было только корочки и тех связей, которые образуются в курилке. Его отец был богоборец, он рано потерял зрение едва ли не полностью, но никогда не позволял относиться к себе как к инвалиду, предпочитая драться на равных. Платоша не то чтобы вспоминал его и в свои тридцать, и в сорок. Он его никогда не забывал. Внимание, которое Степан Смородина уделял сыну, было таким же строительным материалом для роста личности, как пища для тела. Свое завидное душевное спокойствие Платон Степанович не воспитывал специально, а просто принял в дар.
– Что вы видите?
– Какие-то пятна. Туман.
– Как это ощущается?
– Как будто меня еще нет. Я лечу через черное облако, и в этот момент в него ударяет молния.
– Редкие люди сразу видят так глубоко.
Пока Эльвира объясняла ему, что он где-то на звездах заключил с родителями контракт на обучение, Смородина думал, что раз уж такая опция предусмотрена, хорошо было бы заодно «выбирать на звездах» порядочных ремонтников и пасечников, которые не добавляют в мед сахар. Но конечно, иллюзия абсолютной власти над миром, которую продавал ему терапевт, была впечатляющей, ошеломляющей. Он как будто сидел на театральном представлении, главным героем которого был он сам.
В ходе сеанса Эльвира выдвигала такие тезисы, что скоро внутренний юрист, налив себе воображаемый бокал красного сухого вина, закинул нога на ногу и начал восхищенно наблюдать за тем, как «лечат лоха». Оказалось, что все в своей жизни Смородина создал сам: построил школу, посадил клиентов. Следуя этой логике, он и метро выкапывал каждый раз, прежде чем в него опуститься. Виноват он, разумеется, тоже всегда был сам. Именно это дарило внутреннему юристу ощущение «шампанского» в крови. Судьи получают образование, разбираются в тонкостях дела, обстоятельствах, тогда как все просто – человек «так поступил, потому что ему это было чем-то выгодно». У энерготерапевта Эльвиры была такая же логика, как у потомственных воров, от которых Смородине доводилось защищать своих клиентов. Преступники всегда шли «забирать свое», а потерпевшие, очевидно, были «тоже в чем-нибудь виноваты». С этим ощущением было гораздо легче грабить.
– Что хорошего для вас в том, чтобы стареть?
Следовало мыслить нелогично.
– Больше инвестирую в индустрию здравоохранения?
– Вы снова включили голову. Вернитесь в сердце. Что хорошего для вас в этом? Чему вы учитесь?
– Стареть?
– Платон Степанович, у меня такое ощущение, что то, что мы сейчас делаем, это для вас какая-то шутка.
– Нет-нет, это сердце закрыто. Биг фарма… зашоренность… Я это чувствую… Не могу отпустить контроль. Что-то похожее ведь было и у вашего мужа? Он открывал вам свое сердце? Как вообще вы жили? Я думаю, что если я послушаю вас, то лучше разберусь в том, как устроен мир, смогу почувствовать вибрации событий.
Так Смородина узнал, что отношения с шашлычником были «обучающими», а фестивалил тот потому, что замещал собой фигуру умершего прадеда Эльвиры, которого отвергла семья. Он был ожесточен душой, поэтому будет воплощаться в этом мире снова и снова, пока «не вычерпает все уроки». Эльвира же «училась принятию» и раскрывала женскую сущность.
«Свои деньги, – думал все это время Смородина. – Только свои деньги дают свободу. И больше ничего». Вслух же он сказал:
– А та женщина, которая звонила в калитку в субботу, когда я был у вас в гостях? Что вы с Оскаром от нее хотели?
Эльвира растерялась.
– Не понимаю, о чем вы.
– Если не ошибаюсь, она спрашивала про наследников Абрамова.
– А! Эта странная женщина. Мне показалось, нездоровая или аферистка, я поэтому ее и не запомнила. Надеялась, наверное, что ей дадут каких-то денег. Ей в любом случае нужен был Оскар, а не я. К нему женщины липнут. Понимаете, все отношения являются обучающими, что-то проявляют в нас. Я пока еще не поняла этот урок. Я ведь тоже всего лишь человек. Очевидно только, что в мою жизнь пытается войти что-то чудесное. И это лишь часть информации.
– Как ее звали?
– Кажется, Татьяна. Она представилась, но я тут же забыла ее имя.
– А телефон вы взяли?
– Нет. Если бы я знала, что вам это может быть интересно, я бы взяла.
– А генералу вы о ней рассказали? Может, это урок для него?
– Конечно. Он тут все держит под контролем. С таким не забалуешь.
И она улыбнулась.
Тося
Приходящая домработница Тося чем-то неуловимо напоминала Эльвиру. Когда Смородина первый раз ее увидел, он подумал, что абрис у них совершенно одинаковый. Обе женщины среднего роста, круглолицые, русые. Другое дело, что Тося была антиухоженной. Волосы Эльвиры блестели, у Тоси напоминали антикварное мочало. Эльвира держала спину прямо и смотрела на домработницу свысока. Тося явно было утомлена поденной работой, у нее были покатые, чуть наклоненные вперед плечи. «А ведь они ровесницы, – пронеслось в голове у Смородины. – Какая разная жизнь. Впрочем, у Эльвиры были все шансы выглядеть еще хуже. Если бы упырь-самокатчик продолжал с ее помощью «обучаться любви», она бы тоже выглядела родной сестрой Кощея Бессмертного».
– Тося, ты снова поставила таз посреди комнаты и ушла! Ставь его там, где моешь. Начала мыть в одном месте, там и мой. Что ты готовишь?
– Борщ поставила. Оладьи овощные, как Оскарушка любит, и котлеты.
Каждый раз, когда Оскар заходил в свою комнату после уборки, ему казалось, что ему купили новую комнату. Пространство становилось как будто шире. Кажется, у этой блеклой женщины был талант к уборке. Она умела группировать предметы так, что они занимали меньше места и их было легко находить. Пыли не было вообще.
Она помнила, что он любил, и иногда, когда Эльвира заказывала что-то совсем другое, готовила отдельно и для Оскара. Он же был человеком, который думал только короткие мысли. Оскар не думал: «Возможно, эта бестолковая женщина сочувствует мне, такой же обслуге, как она» или «Эта преданная женщина влюблена в меня». Он думал: «О, сырнички».
Вазы
На полу в гостиной под портретами шашлычника и Эльвиры стояли две парные синие вазы, декорированные золоченой бронзой. Их торжественный ампирный декор слабо вязался с советской мебелью, кирпичом кладки и одинокой псевдоегипетской колонной. Эстетически воспитанная мышь в этом доме повесилась бы. В музеях Смородина проходил мимо особенно пафосных вещей, но здесь ему стало интересно.
– Сколько примерно они весят?
Эльвира засмеялась.
– Мы к ним не прикасаемся лишний раз. Только пылинки сдуваем. Это же императорский фарфоровый завод, девятнадцатый век. Точно такие же стоят в Эрмитаже. Темно-синий фон имитирует лазурит. Только у нас ажурный декор более упрощенный. За образцы были взяты две уникальные на тот момент вазы, сделанные на Севрском заводе.
– То есть дизайн украли у более успешного бренда?
Эльвира скривилась. Ей доставила неудовольствие эта непосредственная реакция. Смородина подумал, что после тех лет, которые она провела в «уродстве», ее душа лечилась красотой, и поэтому она болезненно воспринимала любое опрощение.
– Вдохновились.
– А потом вдохновился ваш супруг. Напоминают самовары.
– Да, вазы приобрели национальную самоварную форму в результате воздействия таинственного русского духа. Так и в документах на них сказано. А как вы думаете, почему Правдорубов не знаменит? Я посмотрела в интернете, гораздо большую чушь продают на порядок дороже.
– Обычный конъюнктурщик. Как Мылов. Известность в его случае вопрос того, в тусовке он или нет.
Эльвира вздохнула.
– Ну да, все неудачники говорят, что нужны связи. Или связи, деньги и немного удачи.
– Но это правда. Так вы против идеи откупиться от него?
– У меня денег нет. А если вы расскажете это генералу, он застрелит его прямо из наградного пистолета.
– А что это за пейзаж?
На стене висел этюд из разряда таких, которые художники пишут для того, чтобы «разогреть руку».
– Возможно, это Репин. Я думаю, показать еще одному эксперту. Жанна купила мне в подарок.
– А что изображено?
– Цветущая верба.
Эльвира чуть отклонила голову и застыла в восхищении. Смородина тоже застыл. Ему совершенно искренне было непонятно, как человеку могут нравиться одновременно Мылов и Репин.
– Вы знаете, Эльвира, я под большим впечатлением не столько от вашей истории, сколько от вашего характера. Вы вынесли столько несправедливости и при этом совершенно не озлобились.
Она улыбнулась. Смородина продолжил:
– Наверное, это заслуга тех немногих людей, которые вам помогали?
– Да. Вы все правильно понимаете. Смотрите в самую глубину событий. Это ваш талант.
– Расскажите. Ваша жизнь после этого дома пятнадцать лет назад. Без образования, без опыта нормальной работы. Как вы устроились? Куда пошли? Абрамов не похож на человека, который выплатит женщине компенсацию за причиненный моральный вред.
– О чем вы говорите? Он мог разве что подать на алименты. Да, самый трудный период моей жизни – это скитания по съемным углам. Представляете, каково жить, если у тебя вообще нет сбережений? То есть реально только то, что в кулачке, то и есть? И отступать некуда, никакого отчего дома, куда можно вернуться?
– Нет.
– Постоянный голод. Постоянный страх. Холод. Даже если сыта, хочется что-то погрызть. Я потом несколько лет не могла наесться, набрала двадцать килограммов. И память об этом со мной навсегда. Моментально возвращаюсь к этому ощущению, как только вспомню. А каково снимать, когда считаешь каждую копейку! Эх… Хозяева зыркают, что бы у тебя стибрить, регулярно приходят дать понять, что они могут сдавать эту халупу дороже, чтобы погреть на твоем страхе свои холодные ручонки. А ты стоишь по полчаса слушаешь, киваешь. Ты должна быть хорошей для всех.
Она поежилась и как будто ушла в эти воспоминания.
– Мне кажется, я знаю, о чем вы говорите. Мы недавно с сыном посмотрели документальный фильм. Ну, он ради английского языка, а я просто рядом полежать. В Америке сравнили два арендных бизнеса. Один владелец сдает апартаменты премиум-класса, второй клоповник. На первый взгляд кажется, что богаче должен быть первый, но это не так. Апартаменты снимают богатые люди, которые знают свои права. Если нет горячей воды, они отправляют претензию. Квартиры надо постоянно ремонтировать, иначе арендатор уходит. А второй сдает углы мексиканцам, которые не то что своих прав не знают, а в принципе пискнуть боятся. Про ремонт он, разумеется, не думает вообще. В итоге миллионер там он, потому что за все в мире платят бедные.
– С нас берут и деньгами, и натурой.
– А на какую работу вы устроились?
– Убирала, естественно. Что еще можно делать без опыта? Если меня жизнь с Абрамовым чему и научила, то этому. Он мог войти в комнату, где я помыла, и провести пальцем по полу. Не дай бог какой волос прилипнет. Я должна была все делать быстро. Мне сейчас кажется, что ему была нужна не столько чистота, сколько именно эти издевательства надо мной.
– Вам не кажется.
– Сначала убиралась, потом я работала администратором в небольшой фирме. Мы организовывали праздники, у нас работали аниматоры. Я сидела на телефоне, принимала заказы. Приходилось решать проблемы и с клиентами, они бывали недовольны. И с площадками договариваться, чтоб работать давали.
– Большая зона ответственности. И вы сразу справились?
– Одна я бы поломалась. Меня взяла на эту работу очень хорошая женщина, Юля. Добрая, красивая. Ей не повезло в жизни, она, конечно, могла добиться большего. Она многим помогала, но не все это ценили. Люди ее часто обманывали, предавали. Она в меня поверила, направляла, защищала.
– А массаж?
Эльвира рассмеялась.
– В восемнадцать об этом не думаешь, но со временем тело начинает ломаться. Я начала изучать анатомию, тренироваться на сотрудниках. А потом оказалось, что этим можно добывать хлеб.
Школьные годы чудесные
Смородина, Додон и молодая хозяйка дома пили кофе в гостиной. Парикмахер спросил:
– Кстати, Жанна, а у вас есть ваши подростковые фотографии?
– Наверное. Если только из школы.
– А вы можете мне их показать?
Жанна посмотрела на него с недоумением.
– Вы извращенец?
– Нет, скорее, наоборот, я гений. По крайней мере, так пишут СМИ. Но не хотите, не надо. Мне правда было интересно.
– В школе я была несчастна. Рада, что годы учебы позади. Вспоминать нечего.
– Подружки? Вечеринки? Любимые учителя? Неужели ничего не было?
Жанна вздохнула. Одноклассницы говорили с робкой непонятной русской через губу. На вечеринки ее не звали. Если она и приходила на школьные праздники, то сидела на «скамейке запасных». Она не блистала талантами, и учителя ее не отличали.
Смородина подумал о том, что «школьные годы чудесные» такой же шаблон, как «радость труда». Если человеку повезло и работа ему не противна, это не значит, что его редкий случай образует правило. Школьные годы бывают муторными, тяжелыми, опасными, скучными. Ребенок может очень долго не понимать, что вообще происходит, и главное, для чего он должен все это терпеть. А потом приходит певица Калерия и предлагает ему скучать по навязанному коллективу и урокам труда, называя это все «лучшим временем жизни».
Додон явно подбирался к его доверительнице. Смородина полюбопытствовал:
– Простите, а вам зачем?
– Хотел по доброте душевной, хотя меня почему-то никто еще не попросил, заняться стилем и обликом госпожи Абрамовой. Превратить ее в королеву! Для этого полезно собрать анамнез.
Смородина вспомнил, что в «Третьей девушке» читатель благодаря автору путешествует по богемной жизни Лондона. Адвокат особенно смеялся в той части, в которой рассказывалось про то, что преступница владела навыками «моментального грима». Так как с некоторыми актерами он дружил и за кулисами бывал, то живо представлял себе, как можно прямо на улице за две-три минуты превратиться в другого человека. Примерно так же элементарно, как вырезать в тех же условиях раковую опухоль.
Жанна смотрела на обоих уставшими глазами.
– Зачем?
– Людям нужна сказка.
Смородина присоединился к разговору:
– Да, я тоже думал об этом недавно. Взрослым ведь тоже нужны сказки. Чтобы добро побеждало, чтобы воры и садисты с административным ресурсом в руках были сами брошены в темницы, в которые они с наслаждением отправляли других. Взрослый не может увлечься рассказом про лягушонка с ужонком в общем домике под лопухом. Ему нужно что-то посерьезнее. А что может быть более серьезным, чем смерть?
– Это вы о чем?
– О детективных романах. А вы?
– Нет, я про другую сказку. Чтобы радовать людей внешним видом.
– Зачем?
Додон разочарованно посмотрел на обоих.
– Чтобы взять от жизни все.
Смородина буквально прочитал на лице у Жанны очень невежливую характеристику ума Додона. Но она сдержалась, не высказала свои мысли. Если бы она нахамила звезде, ей пришлось бы снова ходить по городу с протянутой рукой, деньги из которой не захочет взять ни один парикмахер. Разговор нужно было поддержать.
– Вам нужен еще один клиент в этом доме?
– Я обслуживаю генерала бесплатно. Таково мое летнее желание. Еще мы делаем маски, массаж головы. Укладывать его волосы не надо, потому что я использую авторскую технологию стрижки кудрявых волос.
Додон бесшумно поднялся и ловко подскочил к Жанне. Он запустил свои тонкие артистичные пальцы в ее шевелюру и поднял их.
– Какая линия! Какая шея!
Было ощущение, что он ее нюхает.
– Прекратите. Мне неприятно, – Жанна испуганно отшатнулась.
– Но это все можно подать очень красиво.
– И? Мне дадут самосвал с кабачками? Я уже, это… буду донашивать.
Этот короткий эпизод засел в голове у Смородины. В день знакомства Жанна приносила ему свое резюме, и название английской школы там было. Он нашел ее координаты и в понедельник позвонил. Ему вежливо рекомендовали написать официальный запрос. Ответ, который на него пришел, удивил чувствительного к слову адвоката. Когда послевкусие от первой реакции на ответ прошло, Смородина подумал даже, что все его усилия стоили того. Так аристократично его еще не посылали. Он даже скопировал себе текст на случай, если какой-нибудь англоговорящий человек захочет сесть ему на шею. Итак, фотографий Жанны подросткового возраста найти не удалось.
Чужие дела
На детективные сериалы у Смородины вечно не хватало времени, да и не любил он их. Схожие чувства мог бы испытывать умученный шахтер перед героическими образами на картинах Таира Салахова – нас восхвалять не надо, лучше уважайте и зарплаты прибавьте. По рассказам Ладушкина Платон Степанович был немного знаком с работой следователей. Отчасти он завидовал героям экрана. Людям нравилось смотреть на следователей в белых рубашках, которые неспешно раскрывают лихо придуманные убийства, не отвлекаясь на заполнение бумажек. Им не приходится вынимать трупы из выгребных ям, лавировать между творческими нововведениями самого высокого начальства, вбивающими колья в остатки здравого смысла.
Однако в воскресенье, приехав домой, Смородина так устал, что посмотрел три эпизода популярного детектива.
В первом серая мышка извлеченным из могилы мечом XI века с одного удара отрубила голову местному миллионеру на детском аттракционе «Трамвайчик ужасов», куда он от скуки заглянул. Так она оберегала любимого ею гея-паралитика от принудительной свадьбы.