Викинги

– Я сказал, да пребудут с тобой Господь и Мария. А ты мне должен ответить: диа’с Майрэ дуйт агус Падрайг, да пребудут Господь и Мария с тобою и с Патриком.

Пошарив возле себя, он протянул Хельги сверток:

– Одевайся… высохло на ветру.

Хельги подумал немного и понял, что встретил ирландца. Штаны и рубашка оказались сухими и теплыми, видно, кто-то позаботился о них ещё до дождя. Хельги затянул тесёмки на сапогах и спросил:

– Куда идет этот корабль?

Ирландец опять усмехнулся:

– Тебя, верно, в первую голову интересует, что будет с тобой. Так вот, Ракни конунг решил взять тебя в плавание, поскольку парень ты крепкий, а Кольбейн Лошадиная Грива напился пьяным и утонул, и людей на корабле не хватает. Ракни сказал, тебе полезно будет проветриться. А идём мы… Слыхал ты когда-нибудь про Свальбард?

Свальбард!.. Холодные Берега!.. Хельги проговорил медленно:

– Кто как, а в нашем роду верят, будто вправду есть на севере такая земля. Мой дед Виглаф мечтал её повидать. Это в Утгарде, за краем мира. Там живут великаны.

Ирландец пригладил растрепавшиеся волосы и захохотал:

– Близко ты расположил край мира, приятель!.. Впрочем, это всегда так получается: пока кто-то один делает дело, остальные гадают, что выйдет. Надобно тебе знать, некий смельчак уже проложил дорогу на Свальбард, а Ракни задумал проверить, правдивы ли его рассказы и так ли велики и богаты новые земли… Ну что, ты не будешь просить, чтобы тебя выпустили на берег?

Тут к ирландцу подобрался другой человек. Широкоплечий, с длинными руками, способными, кажется, раскрошить в щепы упругое корабельное весло, он был очень сутул – словно бы попытался когда-то поднять непомерную тяжесть, да разогнуться так и не смог. А лицо у него было широкое и большое, но кто-то словно горстью собрал все его черты – нос, рот, глаза – в самую середину, оставив порядочно места по сторонам… Он не понравился Хельги с первого взгляда. Он и одет был заметно хуже других. Ни серебряной пряжки на поясе, ни запястья на левой руке… Он сказал:

– Брось морочить парня своим Свальбардом, Луг! Ты бы лучше объяснил ему, что того храбреца морехода зовут Вагн сын Хадда из Вика, и прошлой зимой его троюродный брат убил внучатого племянника Ракни на торгу в Скирингссале. Наш Ракни поклялся, что не забудет обиды. Он надеется повстречать Вагна на Свальбарде, куда тот сулился поехать. Вагн – лучший человек в том роду, и поистине велика месть, за которой едут столь далеко!

Ирландец Луг отозвался недовольно:

– Всё это так, Карк, но я-то не просил тебя рассказывать вместо меня. А ты, прыгун со скал, поди теперь к Ракни. Пусть он даст тебе весло.

Хельги поднялся, ища глазами вождя. Ракни сидел на корме, держа правило, и смотрел вперёд, поверх всех голов. Хельги шагнул к нему и услышал, как Карк проворчал:

– Больно велика честь для беглого, сразу сажать его на весло. Пусть бы сперва повозился с ведёрками в трюме, как мы!

Хельги остановился.

– За тебя сказать не могу, – ответил он Карку, – а я не раб и никогда не был рабом. И мне случалось не только грести на длинном корабле, но и стоять у руля!

Карк насмешливо покивал:

– Сперва зашей дыры на своей рубашке, свободный. Ты заслуживаешь, чтобы мы назвали тебя Скрюмиром – Хвастуном.

Корабельщики начали оборачиваться… Примолк на носу весёлый рассказчик, и даже игроки подняли головы поглядеть, что стряслось. Хельги сказал негромко:

– Ты подавишься этими словами. Или пускай не снесет меня ни крепкая палуба, ни конский хребет.

Карк-вольноотпущенник был вдвое больше него. Он не сразу поверил, что гибкий телом мальчишка осмеливался угрожать.

– Всыпь ему, раум! – засмеялся кто-то из викингов; кажется, это был Оттар. – Выкинь его рыбам, тогда, может, мы благополучней дойдём до Свальбарда и назад!

Они собирались развлечься, и, может, даже сам Ракни, занятый на руле, разок бросил взгляд на дерзкого новичка… Хельги не оглядывался по сторонам, он смотрел на Карка и ждал. Честь, это такое богатство, за которое не жаль умереть. Нельзя её ни подарить, ни отнять, можно лишь потерять или обрести самому…

Меч Карка лежал вместе с другими под палубой, в сундуке; но вдоль пояса висел тяжёлый боевой нож с длинным клинком и изогнутой рукоятью. В умелых руках такое оружие беспощадно. Карк поднялся и пошёл к Хельги, молча перешагивая через скамьи. У него были тёмные глаза, и в них тлел злой огонек.

Хельги дрожал всем телом и не мог унять эту постыдную дрожь. Она всегда поселялась в нём перед дракой и немедленно пропадала, как только доходило до дела. Нет, он не боялся. Он тоже был не совсем безоружен. Теперь настала пора испытать умение в деле. Только и всего.

– Ты, щенок, разговариваешь совсем как взрослый мужчина, – сказал ему Карк. – Вот и я, Тор свидетель, буду поступать с тобой как с мужчиной. Ты уж не обижайся.

Викинги снова засмеялись – эти слова всем пришлись по душе. Кулак Карка взмыл вверх, целя сопернику в подбородок, но Хельги успел увернуться, а потом прицелился и ударил ногой, как учил брат. Это была добрая наука. Карк взмахнул руками и грузно сел на скамью.

– Другие люди, – сказал Хельги, – давно уже поняли, что со мной следует поступать как с мужчиной. И не ты будешь называть меня щенком.

Карк, раздосадованный болью от удара и насмешками, выхватил нож и прыгнул вперёд. Хельги поймал его руку своими обеими. Надо было бы вывернуть её, но нынче у него просто не хватило бы сил. Он дернул к себе, заставив Карка потерять равновесие. Нож глубоко вошёл в плотное дерево, а сам Карк оказался у пригнувшегося Хельги на плечах.

Навалившаяся тяжесть почти сломала Хельги, как когда-то на отмели, когда он один сталкивал лодку, всосавшуюся днищем в мокрую глину, и ведь тогда у него не болело плечо… Всё же Хельги выпрямился, и быстро. Быстрее, чем можно про то рассказать. Карк, не успевший ни за что ухватиться, перевалился через подветренный борт. Его голова с беззвучно раскрывшимся ртом исчезла в серой, шершавой от дождя воде, быстро мчавшейся за корму. Ничего не поделаешь: трудно, имея за душой одну только силу, тягаться с прирожденным воином… Хотя бы и был этот воин очень ещё юн.

– Поворот!.. – скомандовал Ракни, и люди бросились по местам. Викинги никогда не бросают своих. Это закон.

Хельги выдернул из скамьи нож, рассудив, что никто не оспорит добытого в схватке. И направился назад, к рыжему Лугу, но Оттар окликнул:

– Эй, парень, поди-ка сюда! Садись, будешь моим сменщиком.

Его скамья была на самом носу, и Хельги понял, что удостоился чести. Здесь садятся храбрейшие: когда корабли сходятся для битвы, на носу опасней всего. Он пошёл к Оттару, нырнув под толстую шкаторину паруса, переползавшего с правого борта на левый. Корабль возвращался подобрать Карка, махавшего рукой из воды. Хельги сел рядом с викингом и спросил:

– Это ты предложил выкинуть его рыбам? Мне показалось, совет был неплохой.

Когда же Карку бросили верёвку с петлей и вытащили его на палубу, он немедленно нашёл глазами Оттара и Хельги, и Хельги увидел, как враз окаменело его лицо. Тогда он понял, что здесь, подле Оттара, сидел раньше именно Карк.

6. Вагн не будет прятаться от врагов

Корабль стоял на якоре возле скалистого мыса. Мореходы развели костры и приготовили ужин, а потом улеглись спать, натянув над скамьями полог из раскрашенной кожи.

Хельги знал, что завтрашний день не покажется ему лёгким, что надо выспаться, пока можно, пока не начался этот переход к Свальбарду, длящийся несколько суток… однако сон не шёл всё равно.

Мать рассказывала, как она увидела отца после того последнего боя. Отца принесли к кораблю на огромном гардском щите. Воины опустили щит наземь так осторожно, словно боялись кого-нибудь разбудить, и мать увидела, что лицо отца осталось почти спокойным, только у ноздрей и на груди запеклась чёрная кровь, да открытые глаза были такими, что лучше в них не заглядывать. И вот тогда она поняла, что чужой воин, которого она боялась девять дней и ночей, никогда больше не обнимет её, не проведёт ладонью по волосам… и жизнь, остававшаяся ещё впереди, эта долгая жизнь без него стала вдруг жизнью без радости и без счастья…

Хельги перевернулся на другой бок и вздохнул. Ему казалось порой, будто он всё видел собственными глазами. Объятый пламенем погребальный корабль, медленно уходящий под парусом по великой реке, и мать, горько плачущую на берегу оттого, что её не положили рядом с отцом…

А потом она родила на свет сына и стала отказывать всем, кто желал взять её в жены и породниться с халейгами. А сватались к ней все достойные и славные люди и, уж верно, не плохо жилось бы ей хозяйкой в каком-нибудь богатом дворе…

Было дело прошлой зимой на празднике Йоль, когда съели жертвенного кабана и плясали вокруг костров во дворе. Хельги думал тогда, что это был последний для него Йоль в Линсетре, и веселился от души… когда сзади вдруг послышался сердитый шёпот матери и мужской голос, произносивший:

– Много женихов ушло отсюда ни с чем, но от меня-то ты не отделаешься так просто.

Хельги обернулся, оставив Вальбьёрг, с которой плясал. Там действительно стояла мать и с ней один из гостей, красивый и совсем не старый мужчина. Хельги знал, что ещё перед пиром он долго беседовал с матерью наедине, но не слышал о чем. Теперь его пошатывало от выпитого пива, и мать, не желая поднимать шум, тщетно пыталась выдернуть у него руку.

Хельги как на крыльях перелетел через костёр… Подоспевшие парни подняли неудачливого жениха и повели прочь, пока не разгорелась настоящая ссора. А мать подошла к Хельги и прижалась к нему, жалобно заглядывая в глаза, и ему показалось, что она впервые признала в нём своего защитника и надёжу, хотя Хельги давно уже стал выше её ростом и гораздо сильней… Она впервые не выбранила его за то, что он ввязался в драку, где вполне могли покалечить. Вот ты и вырос, сынок. Теперь уже не я присматриваю за тобой и оберегаю, а наоборот. Зачем же ты так скоро вырос, сынок, зачем я не могу всю жизнь присматривать за тобой и оберегать!..

Он пойдёт с викингами на Свальбард. Он станет суровым героем, привычным к сражениям и к веслу и очень похожим на отца. Он думал об этом так, словно им предстояло вернуться через много-много зим, а не нынешним же летом… Все так, но ему отчаянно хотелось домой, в тихий Линсетр, и чтобы мать погладила по вихрам и назвала Мстиславушкой… А то ещё посидела с ним, как всегда, когда он был маленьким и болел…