Паутина. С миру по нитке

бежит его войско, бежит во всю прыть;

построили церковь (а, может быть, две!)
и дом для сирот; окрестили татар;
поставили бани чуть ближе к воде,
иначе их вновь уничтожит пожар.

Замёрзшие птицы лежат на снегу,
зарезаны овцы, пусты закрома,
как будто деревни достались врагу, —
в забытой губернии снова зима.

III. Древнее село

Разбиты окошки, распахнута дверь,
нетронутый снег на крыльце,
глядит на проезжих покинутый зверь
с улыбкой на сером лице.

Покой, тишина в этом древнем селе —
рассыпались все кто куда…
Порою среди перекошенных слег[11 - Слега – толстая жердь, располагавшаяся поперёк стропил.]
чуть слышно бормочет вода.

Киров

Поэт и купец

На Синичьей горе ветер в листьях шумит,
тишина у крестов разомлела,
примостился на камне проезжий пиит —
пригласило чернильное дело.

У церковных камней землю давит плита,
то могила купца Соколова,
в девятнадцатом веке он отбыл туда,
где, надеюсь, так мало земного.

Книги пишет поэт, деньги копит купец,
все, конечно же, – разные люди.
Сам решай, что важней, пока, наконец,
не свершилось Пришествия чудо.

Великий Новгород

Церковь Петра и Павла на Синичьей горе (1185 – 1192).

Исцеление от болезни

«Постыдное второрожденье…»

(В. В. Щировский)

И вот опять – перерожденье:
стал обывателем поэт.
Брожу по улицам весь день я
и наблюдаю белый свет.

Явились люди, птицы, кошки,
включился шум больших дорог,
толпу заметил понемножку,
услышал шелест её ног.

Прекрасны тёплые котлеты!
Заманчив ласковый уют!
Не кормят жаркие сонеты,
а лишь тревожат и гнетут…

Петергоф

Размышления перед бокалом с ядом

Если завтра я умру,
что я буду делать?
Превратится в мишуру
молодое тело.

Черви тихо поползут
по остывшей плоти,
обретут во мне уют,
как тростник – в болоте.

Люди будут иногда
плакать надо мною,
но потом, через года,
станут перегноем.

Потускнеет солнце вдруг
и поникнут травы…
Нет, не завтра я умру.
Вылейте отраву.

Петергоф

Укроп

Суббота. Плацкартный. Шестнадцать ноль два.
Не очень торопится «Мурманск – Москва».
На нижней, я слышу, журчит разговор
старушек, что видели Евы позор: