Серьга удачи знаменитого сыщика Видока

Обитая под самой крышей с Большим Жаном, Люсиль и представить себе не могла, что их маленькая каморка может быть не просто жалким пристанищем для ночлега двух обездоленных бродяг, а любовным гнёздышком. Рудольф, прочно занявший место арестованного приятеля, словно осветил жизнь Модистки ярким светом. Он выполнял все капризы и прихоти Люсиль, возил к портнихе, башмачнику, покупал цветы и пирожные, и целую неделю женщина чувствовала себя королевой. Лишь однажды ощутила себя несчастной, да и то ненадолго. Как-то вечером Люсиль вслух заметила, что больше всего на свете любит круассаны со взбитыми сливками, и была немало озадачена, когда рано утром Рудольф стал тайком одеваться, передвигаясь по комнате на цыпочках, чтобы её не разбудить. Люсиль притворилась спящей, полагая, что надоела возлюбленному и он собирается её бросить. Стараясь ступать неслышно, Рудольф прокрался к двери и выскользнул в коридор, и только тогда Люсиль залилась слезами. Но каково же было её удивление, когда через четверть часа любимый вернулся с корзинкой свежайших круассанов и подал выпечку ей в постель! С тех пор Рудольф каждое утро уходил за круассанами со взбитыми сливками. А когда возвращался, они, смеясь и целуясь, завтракали в постели. Потом одевались и покидали мансарду на весь день, чтобы, взявшись за руки, бродить по городу, пить кофе в уютных кофейнях и любоваться красотами Парижа. Обратно на чердак поднимались лишь к ночи и предавались безудержной любви.

Люсиль старалась, как могла, обустроить их не слишком-то уютное гнёздышко. Купила сафьяновую оттоманку на буковых ножках, на которую давно засматривалась, проходя мимо магазинчика на углу, и к ней кофейный столик, чудесным образом преобразивший их убогое жилище. Застелила постель сатиновым бельём и завела фарфоровые тарелки и покрытые тонким слоем серебра приборы. И вот, когда их чердачный быт был совсем уже налажен, деньги закончились, и нищета снова протянула к влюблённым свои костлявые пальцы. Как-то утром, сидя на застеленной новым бельём кровати и поглаживая Люсиль по плечу, Рудольф проговорил:

– Мы не можем жить без денег, малышка. Тебе необходимо хорошо питаться. И нужно заказать зимнее пальто. Сведи меня с друзьями Большого Жана. Мы с парнями сделаем дельце, и монеты снова зазвенят у нас в кармане.

Мужчина накрутил на палец длинный каштановый локон Люсиль и, склонившись к девушке, нежно поцеловал её в губы. Она страстно ответила на поцелуй. Она уже больше не замечала ни сутулой спины любимого, ни косящего глаза, ни изрытого язвами носа, ни ужасающего шрама, обезображивающего его лицо. Она видела только любящего заботливого Рудольфа, её Рудольфа, преданного ей без остатка, целиком.

– Но, Рудольф, я думала начать жить честно, – жалобно протянула Модистка, отстраняясь от его объятий. – Я хорошо умею делать шляпки и могла бы принимать заказы на дому…

– Даже слышать об этом не хочу, – сердито перебил подругу Рудольф. – Принимать заказы? Чтобы твои прелестные глазки ослепли, а стройная фигурка согнулась и спина превратилась в безобразный горб? И думать об этом забудь!

Чтобы не расстраивать любимого, Люсиль покорно кивнула, с восторгом принимая ласки необычайно нежного Рудольфа, который, несомненно, заботился исключительно об её благе. Ну что же, если Рудольф хочет, она сведёт его с нужными людьми. Тем же вечером Люсиль подтянула шерстяные чулки, перетянула поясом талию пунцового платья, накинула на плечи серую шаль с белой каймой, поправила около зеркала волосы и одним ловким движением сбила набок косынку, покрывавшую голову, что придало ей шаловливый и кокетливый вид. После всех приготовлений неразлучная парочка отправилась в трактир к тётушке Буше.

Приятелей Большого Жана Модистка увидела сразу же, как только вошла в прокуренный смрадный зал. Хромой Луи и Этьен Красавчик сидели с двумя гулящими девицами, подосланными к клиентам хозяйкой. Люсиль устроилась неподалёку от воров, усадив рядом Рудольфа, и стала ждать, когда мадам Буше подойдёт к ним, чтобы принять заказ. Выставив вперёд необъятный живот, владелица кабачка неторопливо приблизилась к их столу.

– Что желаете, голубки? – вульгарно подмигнула толстуха.

– Кувшин вина, – коротко бросил Рудольф.

– Только и всего? – В голосе хозяйки прозвучало недовольство. – А что-нибудь пожевать?

– Не нужно ничего. И девок своих забери от Этьена Красавчика и его приятеля, мне необходимо переброситься с парнями парой слов.

Кабатчица упёрла кулак в жирный бок и немигающим взором уставилась на спутника Модистки.

– Кто ты такой, чтобы мне приказывать? – визгливо возмутилась она. – Каждый залётный каторжник будет ещё мной командовать!

– Делай, что тебе говорят, если не хочешь, чтобы красный петух потоптал твой погребок, – недобро прищурился Рудольф, и от его угрожающего голоса холодок пробежал по спине Люсиль. Модистка и не подозревала, что её возлюбленный может быть так жесток.

Сердитый окрик подействовал. Подобрав юбки и боязливо оглядываясь на Рудольфа, хозяйка так быстро, насколько позволяли её необъятные телеса, устремилась к столу друзей Большого Жана. Усадив девиц на колени, мужчины сипло хохотали под пронзительный визг кабацких красоток. Наваленные горой объедки возвышались на залитом вином столе, не прибиравшемся, должно быть, с самого утра. Старуха приблизилась к пирующим и принялась торопливо собирать грязную посуду.

– Матушка Буше! Принеси-ка нам ещё вина! – распорядился Хромой Луи.

– Не видишь, толстая, нас мучит жажда! – подхватил приятель, вынимая изо рта комок жевательного табаку, именуемого «черносливом», и галантно отправляя в рот сидящей у него на коленях подружке.

– Будет вам вино, – пробурчала хозяйка и, глядя на разрумянившихся девиц, распорядилась: – Эй вы, обе! А ну-ка пошли вон! Отправляйтесь в кладовку и приведите себя в порядок! Растрепались так, что смотреть противно!

– Да брось, старая, они и так нам нравятся! – отмахнулся Красавчик, бесцеремонно залезая в широкий вырез своей подруги и сгребая в пятерню её роскошные груди.

– Марш к себе, я сказала! – гаркнула старая мегера, и кокоток как ветром сдуло.

Виртуозно балансируя стопками грязных тарелок и захватанных стаканов, хозяйка двинулась в сторону кухни. А вместо неё перед столом воров, точно из-под земли, возник Рудольф.

– Эй, приятель, не будет ли табачку для трубки? – развязно обратился он к Красавчику.

Тот пристально взглянул на подошедшего и выдохнул, усмехнувшись:

– У меня не табачная лавочка, друг. Купи табаку у тётушки Буше.

– Звенели бы в кармане монеты, – процедил сквозь зубы каторжник, – Рудольф не стал бы одалживаться.

– Рудольф? – оживился собеседник, перестав ухмыляться. – Я знаю тебя, парень. Видел в Бисетре. Ну, чего вылупился? – Он с силой хлопнул Рудольфа по плечу. – Напряги-ка мозги! Я Гевив! Этьен Гевив, прозванный Красавчиком!

– Красавчик, ты? Не забыл старину Рудольфа? – Возлюбленный Модистки сделал вид, что безмерно удивился и обрадовался, повстречав знакомого.

– Твою, парень, чумазую физиономию сложно забыть! – хлопнул Рудольфа по спине хромоногий приятель Красавчика. – Я тоже тебя признал. Я Луи.

– Луи! И ты, бродяга, здесь! – просиял Рудольф. – Вот повезло так повезло! Искал я Большого Жана, а нашёл, парни, вас.

– Большого Жана стараниями Видока, будь он проклят, упекли в острог, – помрачнел Этьен Красавчик. – Его девчонка надолго осталась одна. Люсиль Модистка, может, слышал?

– Не только слышал. Я взял Люсиль под свою защиту, – приосанился Рудольф. – Теперь она со мной.

– Постой, – насторожился Луи, – а разве ты не должен быть на каторге? Когда мы с Красавчиком выходили на волю, ты вроде бы ещё тянул там лямку…

Оглянувшись по сторонам, Рудольф подсел к приятелям и, приблизив свою бритую голову к их пышным шевелюрам, сердито зашептал:

– Трепись, дружок, поменьше! Повсюду рыскают ищейки Видока! Да и сам этот продажный пёс горазд переодеваться так, что сроду не узнаешь, кто перед тобой сидит! А ты болтаешь: «должен быть на каторге»! Видок услышит – и мне тогда каюк!

Приятели с пониманием кивнули. Эжен Франсуа Видок, начальник сыскной полиции, и в самом деле наводил немалый ужас на весь преступный Париж. Этот непредсказуемый тип словно не имел лица, стремительно меняя маски и представая кем угодно – молоденькой девушкой, почтенной матроной, грязным клошаром или благородным господином из самого высшего общества. Видок не знал ни страха, ни устали, с утра до вечера выслеживая преступников по самым злачным парижским закоулкам. О нём слагали легенды, многие из которых очень походили на правду.

– Я дёру дал с галер, – шёпотом продолжал Рудольф. – Но только об этом не стоит много трепаться. Молчок, понятно? Держите язык за зубами. Так вы не в курсе, где раздобыть деньжат? С неделю назад жена старины Расиньяка вернула мне должок, и мы с Люсиль отлично погуляли. Но денежки закончились, и надобно срочно что-то предпринять.

Воры переглянулись, и Этьен Красавчик протянул:

– Мы всегда смотрели на тебя, Рудольф, как на доброго парня. И знаем, что на твоём, братец, веку было много несчастий. Но ведь не всегда тебя будет преследовать злополучный рок, – он почесал пышные бакенбарды и пристально взглянул в глаза Рудольфу. – Коли хочешь, можем дать тебе кое-что заработать.

– Было бы неплохо, – обрадовался каторжник, бесцеремонно угощаясь табаком из лежащей тут же, на столе, табакерки. – Признаться, я отощал, как щепка.

Подождав, пока он набьёт трубку и закурит, воры перешли к обсуждению.

– Есть на примете одно дельце, – понижая голос, проговорил Хромой Луи. – Ты готов пойти с нами к антиквару на улицу Верьери?

– Есть чем поживиться? – Рудольф выпустил из ноздрей густую струю дыма.

– Даже не сомневайся, товар отменный. Веснухи, скуржаны да сверкальцы[2 - Часы, серебро, драгоценности.]. И скинуть тырман[3 - Ворованное.]можно сразу – есть надёжный перекупщик.

– Когда идём?

– Да хоть сейчас.

Сидя в отдалении, Люсиль с тревогой наблюдала, как мужчины поднялись из-за стола и направились к выходу. В дверях Рудольф замешкался и, подбежав к Модистке, высыпал на стол две монеты по одному франку – всё, что у него осталось от денег мадам Расиньяк. И, вынув трубку изо рта, склонился к самому лицу подруги.

– Как следует поужинай, малышка, и отправляйся спать, – нежно проговорил он. – За меня не волнуйся, к утру я вернусь.

И, торопливо поцеловав Люсиль в губы, выбежал из зала. Женщина допила вино, съела порцию паштета и, расплатившись с хозяйкой, вышла на промозглую улицу, чтобы отправиться в их коморку на чердаке и там, изнемогая в тревожном неведении, дожидаться возвращения любимого.

Москва, конец 80-х