Метро 2033: Призраки прошлого

– Еле-е-ена, – протянула доктор. – Меня так уже лет двадцать никто не называл. Поди ж ты, царевич-королевич. Только вот, как бы ни хотела я тебе помочь, ничего не выйдет. Лекарств у нас нет. Ни аспирина, ни вазелина, как говорится. Так что, дружок, по старинке, баночку выдам, в баночку пописаешь, этим и намажешься. Уринотерапия. Лучше, чем ничего.

Дима с отвращением скривился.

– Неужели ничего нет вообще? – тихо спросил он. – Как же вы тут живете?

– В дерьме живем! – внезапно злобно ответила Лена. – Ты на нашу голову свалился – жрать дадим, спать положим, а ему тут царских почестей подавай! Не нравится – сиди так!

Юноша, не ожидавший такого напора, отшатнулся.

– Я понял, Елена, не кричите. Как скажете, так и сделаю.

Доктор склонила голову набок и поджала губы, внимательно разглядывая незваного гостя.

– Ишь ты, поди ж ты. Я его – матом, а он мне «Елена», да «как скажете», – задумчиво выговорила женщина. – Извини, что ли, не обижайся. Чем богаты. Садись к столу, вон, Галка похлебку несет. Поешь, поспишь, авось само пройдет. Не знаю я, чем тебе помочь. Хоть режь меня, не знаю.

Леночка устроилась на табуретке, внезапно погрустнела, погрузившись в свои мысли.

Перед Димой стояла дымящаяся паром миска, но он никак не мог заставить себя съесть хотя бы ложку, хотя желудок сводило от голода. Варево не только выглядело отвратительно, но и пахло. Считалось, что хуже, чем в карцере полковника, кормить не могут. По сравнению с тем, что принесли ему хлебосольные жители Нагорного, похлебка для заключенных была деликатесом. Дима с тоской вспомнил жестяную кружку, наполненную супом из грибов и моркови, которую принес солдат на ужин три дня назад.

Трое суток без пищи давали о себе знать. Дима зачерпнул ложку и проглотил, стараясь не дышать. На вкус это было еще хуже, чем на запах. Но в животе моментально потеплело, поэтому юноша ел.

«Я не хочу знать, из чего это. Не хочу!»

– Ну, как? – участливо спросил один из ребят, сидевших на противоположном конце стола. – Ты ж не местный, такого нигде не попробуешь. Жаркое из уховертки по фирменному рецепту от Галочки!

Юношу едва не вывернуло наизнанку. С огромным трудом он сдержал рвотный рефлекс, но заставить себя хотя бы посмотреть в миску больше не мог.

– Не нравится? – расстроенно спросила Галочка, опершись подбородком на скрещенные пальцы.

– Очень вкусно. Привык мало есть, спасибо за отличный ужин! – попытался улыбнуться Дмитрий.

Взгляды всех присутствующих были направлены на него, каждый из жителей успел рассмотреть его с головы до ног, не стесняясь своего чрезмерного любопытства.

– А ты чего это с номером? Зэк, что ли? – бесцеремонно спросил проигравший в карты Васятка, тыкая в белую нашивку на обгоревшей рубашке.

Диму передернуло, и это не укрылось от десятка внимательных взглядов. Послышались перешептывания.

– Не надо домыслов, дорогие друзья. Поверьте, мне нечего скрывать от вас, но сейчас я не в состоянии вести беседу. Извините, – беспомощно улыбнулся юноша, пятясь из-за стола.

– Э, ну нам же интересно! Ты откуда такой взялся-то?

– А ну, ша! – гаркнул Бугай, появляясь позади Димы. – Сказки, что ли, не читали, неучи? Сначала накорми, потом баньку истопи и спать уложи, тогда и спрашивай. Завтра все узнаем. Спать идите, нечего полуночничать. А ты давай за мной.

За хлипкой картонной дверью, ведущей из зала, оказался коридор с несколькими комнатками-отсеками. Мужчина завел парня в одну из них. Там стояла неимоверно грязная чугунная ванна, на дне которой плескалась мутная теплая вода.

– Ты это, мойся тут давай, а я тебе сейчас одежду принесу какую-нибудь. И это, Ленку послушай, не кривляйся, все свои, никому не расскажем. Банку на.

– Спасибо, – обреченно выговорил Дима.

Бугай ободряюще улыбнулся и скрылся за дверью. Парень стащил с себя превратившуюся в лохмотья одежду и вдруг поддался внезапному порыву и с ненавистью оторвал нашивку с номером, разорвал ее на несколько частей и выбросил в угол.

В бункере было прохладно. Видимо, отопления, как и электричества, здесь не водилось. Юноша переминался с ноги на ногу, стоя босиком на ледяном кафельном полу, не решаясь прикоснуться к покрытым пятнами и какой-то слизью бортам ваны.

– Не хочу… Боже, за что?!

«Ты знаешь, за что. Ты прекрасно это знаешь. За полторы минуты на умывание и отправление нужды, за один сортир и пятнадцать минут на двадцать человек. За то, что концлагерь устроили, и ты оказался не с подопытными внизу, а наверху, и даже чуть выше, значит, согласился и принял. Значит, и сам такой же. Теперь лезь в эту грязь и ожоги уринотерапией лечи, заслужил!» – жестоко одернул его внутренний голос.

Дима выдохнул и залез в ванну. По крайней мере, вода была теплой, ноги перестали неметь, а кожа потихоньку возвращалась к нормальному цвету.

Юноша смыл с себя пыль и гарь, стараясь не касаться ожогов, вымыл слипшиеся в сальный ком волосы.

Потом вытерся куском грязной тряпки, лежавшей на краю ванной, выбрался на пол, оглядывая себя. Ему хотелось плакать. От тела отвратительно пахло, ему казалось, что до принятия ванны он был куда чище, чем сейчас.

Через пару минут вернулся Бугай с одеждой. Дима с омерзением взял у него джинсы и рубашку, которые, как ему показалось, не стирались вечность.

– Ты это, поворачивайся, натру тебя, а то сам не достанешь, – из добрых побуждений предложил мужчина, забирая со стула баночку.

«За что, за что, за что?» – чуть не плакал юноша, ощущая себя обитателем общественного сортира.

«За то, что заставлял провинившихся чистить унитазы голыми руками. За то, что использовал для «лечения» своих подопытных самые нетрадиционные способы. За то, что вколол Жене транквилизатор, подписав ему приговор. И если за остальное ты еще можешь оправдаться, что Доктор Менгеле тебя заставил, то последнее решение ты принял сам. Это был твой выбор, и ты за него расплачиваешься!»

– Ну, вот и готово. Одевайся, да иди отдыхать, авось к утру полегчает, – улыбнулся Бугай. Несмотря на внешнюю грубость, улыбка у него была добрая, открытая. Он искренне поделился с гостем всем, что имел, всеми силами стремился помочь. Диме хотелось быть ему благодарным, но он не мог.

Мужчина привел его в отдельную комнатку. На столе плясала рыжим огоньком настоящая свеча, в углу лежал такой же грязный, как и все в этом бункере, матрас, но в отличие от других, прикрытый одеялом.

– Это моя комната, ты сегодня тут поспи, попривыкни, а я в общем зале лягу. Гостям всегда лучшее, – Бугай продолжал улыбаться, довольный, что смог угодить.

Дима с трудом выдавил «спасибо», растягивая губы в оскал. Он чувствовал, что его сейчас разорвет от душащих рыданий, и когда мужчина закрыл за собой дверь, слезы хлынули рекой.

Юноша скорчился на матрасе, переполненный отвращением и брезгливостью, и плакал, плакал, плакал, жалея себя.

«Они жили так десятилетиями. Те, кто обитал в сером зале, хуже того – те, кто был в самом низу, и твои подопытные, и все остальные, кроме нескольких десятков тех, кто вовремя подсуетился и дал себе право распоряжаться человеческими судьбами. Они не сдавались, вам пришлось их ломать, насильно, с болью, с издевательствами, а ты за пару дней распустил сопли и упиваешься жалостью к себе. Ты недостоин жалости. Ты недостоин сочувствия!»

– Но почему я? Почему именно я? Почему те, кто делал то же самое, погибли при взрыве, даже не проснувшись? А я по-прежнему жив и страдаю? – шептал Дима вслух, но внутренний голос, именуемый совестью, был непреклонен.

«Почему ты? А почему тогда ты решал, кто будет просто мыть полы, а кого ты отправишь в лабораторию, на долгие муки? Ты выбирал, ты вершил судьбы, личный помощник Доктора Менгеле, будущий начальник бункера – ты ведь туда метил, не так ли? Так чего же ты хочешь теперь? Что заслужил…»

– Я не виноват… – простонал Дима, задыхаясь от слез. – Почему я засомневался? Чего мне не жилось в сытости и достатке? Почему пытки от рук бывшего учителя, почему это все – вонь и грязь, и насекомые на ужин? Почему?

«Потому что ты знаешь, что поступил правильно, – ответила совесть голосом Марины Алексеевой. – Раскаянье не бывает слишком поздним, хуже, если его не будет совсем. Будь мужчиной, мой друг, ты – ученый, ты со всем справишься. Оставайся ученым на благо выжившим, но не во вред. Ты искупишь свою вину, и тогда сможешь вздохнуть спокойно. Ты забрал жизни – для баланса мироздания ты можешь их вернуть, спаси жизнь тем, кто помог тебе в трудную минуту, и ты будешь прощен!»

Глава 3

Исповедь

«Спаси жизнь тем, кто помог тебе в трудную минуту, и ты будешь прощен!» Дима проснулся и рывком сел. Ему снилась Алексеева, она держала за руку Женю, и они улыбались, счастливые и свободные. Спасти жизнь и получить прощение. Каким образом спасти?

В комнате было темно, свеча догорела и оплавилась на столе лужицей парафина. Из-под двери пробивалась пульсирующая полоска света от лучины в коридоре.