Противодействие диффамации по российскому гражданскому законодательству

Вполне закономерно, что подходы к содержанию института диффамации неодинаковы для стран континентального права и стран общего права. В данном случае основные различия заключаются в возможных видах ответственности за диффамацию. В странах континентального права диффамация может рассматриваться одновременно и как уголовное преступление, и как гражданское правонарушение, при этом традиционно предпочтение отдавалось практике уголовного преследования. В государствах с общим правом диффамация чаще определяется как деликт (гражданское правонарушение), хотя в ряде случаев лицо, причинившее вред путем распространения заведомо порочащих сведений, может стать объектом уголовно-правового преследования[22 - Дикман С. С. Проблемы ответственности за диффамацию: зарубежный опыт и международные стандарты. Пределы правового пространства свободы прессы (российские споры с участием СМИ в контексте мировой практики): [сб. ст.] / Юристы за конституц. права и свободы; сост., отв. ред. и авт. вступ. ст. А К. Соболева. – М., РИО «Новая юстиция», 2008.]. Однако в последние годы в странах Британского содружества наций и США практически не было ни одного случая уголовной ответственности за диффамацию[23 - Арапов М. Законы против диффамации и свобода выражений мнений // http://www.hrights.ru/text/inter/b4/Chapter81.htm – Официальный сайт Института прав человека.].

Кроме того, как отмечалось выше, при случае диффамации в СМИ неизбежно возникает конфликт двух прав: на свободу слова, с одной стороны, и на защиту чести, достоинства и репутации – с другой, поэтому поиски баланса между этими правами тоже являются одной из особенностей и расхождений в научной доктрине и правоприменительной практики не только в рамках правовых семей, но и даже в рамках различных национальных правовых систем.

Так, например, внутри семьи общего права английская и американская доктрины сформировали противоположенные позиции по приоритету права на свободу слова и права на защиту чести.

В английском праве в первую очередь охраняются и защищаются честь и достоинство, порой в ущерб свободе слова. Часто сколько-нибудь критическое высказывание в адрес конкретного лица сразу же приводит к судебному иску и письму с требованием об опровержении. Американские акценты в данном случае расставлены иначе, здесь в соответствии с первой поправкой к Конституции первостепенное значение имеет свобода слова (в том числе в печати). Американское право предоставляет широкую защиту авторам диффамационных публикаций, особенно в случаях отсутствия их умысла. Дело доходило до того, что американские суды отказывались выполнять постановления судов Великобритании (чего, как правило, не случается) на том основании, что они противоречат Первой поправке к Конституции США. В частности, суды Соединенных Штатов не могли признать такой особенности английского права, как перекладывание бремени доказывания в делах о диффамации на ответчика с последующим возможным возложением на него компенсации ущерба за публикацию, в достоверности которой он не сомневался и которую разместил без всякого злого умысла[24 - Дикман С. С. Указ. соч.].

Необходимо отметить, что на данный момент диффамационная доктрина США наиболее разработанная и прогрессивная по сравнению с наполнением остальных национальных правовых систем.

В целом американское диффамационное законодательство представляет собой отдельные собственные законы каждого штата, а не общий федеральный нормативно-правовой акт. Однако существует единообразная система определяющих критериев и принципов диффамационного права, которыми руководствуются во всех без исключения штатах:

1. Сведения должны носить фактический и дискредитирующий характер по отношению к определенному индивиду. Причем истец должен доказать в суде, что критическое утверждение нанесло ущерб его репутации[25 - Дикман С. С. Указ. соч.]. Американский юрист Роберт Вандерет – специалист по диффамационному праву – по этому поводу пишет: Диффамация – это утверждение, являющееся ложным и не защищенным привилегиями, порочащее репутацию человека, побуждая других людей осуждать или ненавидеть его или нанося ущерб бизнесу этого человека»[26 - Потапенко С. В. Проблемы судебной защиты от диффамации в СМИ: Автореф. дисс. д-ра юрид. наук. – C. 68.].

2. Факт распространения сведений, т. е. донесение информации до третьих лиц.

3. Должно быть понятно, о ком конкретно распространенные сведения, т. е. персонифицированный характер сведений.

В свое время именно в связи с этим критерием был создан один из самых известных мировых диффамационных прецедентов – дело 1964 г. New-YorkTimes v. Sullivan. Суть дела состояла в следующем: группа по защите прав человека 29 марта 1960 г. разместила в рекламном разделе газеты Нью-Йорк Таймс объявление, озаглавленное «Услышьте их голоса!», в котором среди прочего осуждались разгон полицией демонстрации в защиту гражданских свобод и равноправия чернокожего населения в Монтгомери, штат Алабама, а также преследования Мартина Лютера Кинга. Комиссар полиции Л. Салливан, в чьи обязанности входило в том числе осуществление надзора за деятельностью полиции в Монтгомери, посчитал это личным оскорблением, несмотря на то что его имя не упоминалось в публикации. Хотя имя Салливана не было ни разу упомянуто, он счел, что слово «полиция», содержавшееся в первом абзаце, относится также и к нему как комиссару Монтгомери, осуществляющему надзор за полицейским управлением.

Верховный суд США не согласился с этими утверждениями и установил, что, для того чтобы признать факт «проекции» слова «полиция» на конкретного ее представителя, необходимо подтверждение того, что именно с этим человеком ассоциируются конкретные утверждения, содержащиеся в объявлении. Иными словами, что именно этот человек понес «реальный ущерб». Фактически, суд провел тест на «понимание обывателем», т. е. проверку того, как высказывание может быть воспринято среднестатистическим гражданином[27 - Дикман С. С. Указ. соч.].

4. Следует отметить, что в этом же деле Sullivan был выработан еще один важный критерий, последовательно применяемый американскими судами и в настоящее время – принцип «фактического злого умысла»: бремя доказывания факта умышленного размещения в СМИ ложного материала или материала, в достоверности которого имелись серьезные сомнения, возлагается на истца, даже если дело рассматривается в порядке гражданского судопроизводства. Основной целью было предотвратить ситуацию, когда ложные утверждения по отношению к публичным фигурам приводили бы к судебным процессам лишь из-за ошибочных утверждений, неумышленно допущенных автором[28 - Дикман С. С. Указ. соч.], что опять же наглядно демонстрирует направленность диффамационного законодательство в первую очередь на охрану свободы слова.

Основным видом ответственности за диффамацию в США является компенсация нанесенного вреда. По американскому законодательству возможны две формы убытков: компенсационные, которые присуждаются за реально понесенный ущерб (в т. ч. моральный) и штрафные, назначаемые с целью наказания правонарушителя и предостерегающие его от будущих правонарушений. При этом в делах о диффамации согласно законодательству большинства штатов существуют ограничения для должностных лиц на право требования присуждения «штрафных» убытков»[29 - Дикман С. С. Указ. соч.], что опять же отражает «перевес» в сторону свободы слова и свободы СМИ в частности.

В определенный период английское законодательство стало догонять и перенимать американскую модель противодействия диффамации. В 1996 г. в Великобритании был принят Закон о диффамации (Defamation Act), который позволяет ответчику доказывать принятую им осторожность и осмотрительность, также отсутствие намерения опорочить истца своим публичным высказыванием (ст. 1). Кроме того, ст. 2 Закона предоставляет возможность лицу, обвиняемому в диффамации, опубликовать официальное извинение и предложить выплатить компенсацию. После этого бремя доказывания ложности информации, а также злого умысла автора сообщения перекладывается на истца. В случае если диффамационное высказывание было непредумышленным, данная норма помогает «невиновному» ответчику избежать длительной тяжбы и открытых дебатов с истцом в судебном процессе. Истец же, зная, что в случае проигрыша на него будут возложены все судебные расходы, понесенные ответчиком, получает хороший стимул принять извинения и предложенную компенсацию (хотя, конечно же, она будет во много раз ниже той, на которую он мог бы рассчитывать в случае выигрыша)[30 - Дикман С. С. Указ. соч.].

Необходимо отметить, что диффамация в понимании английского законодательства – это исключительно распространение не только порочащих, но и непременно ложных сведений, поэтому лучшей защитой от диффамационных исков является достоверность информации.

Однако, несмотря на начавшееся движение в сторону главенствования свободы слова в диффамационных спорах, в т. ч. и под воздействием принятой Европейской конвенции «О защите прав человека и основных свобод», Великобритания все же в большей степени продолжает оставаться защитницей чести и деловой репутации.

В итоге нельзя не отметить тот факт, что главным ориентиром в формировании диффамационной доктрины стран общего права является прецедентное право, именно оно в большей степени и создает ту концепцию, на которой основывается весь процесс правоприменения.

В странах романо-германской правовой семьи диффамация может рассматриваться одновременно как гражданско-правовой деликт, так и уголовное преступление. В частности, в Германии законодательство закрепляет три вида диффамации: оскорбление, порочащее заявление и заведомо ложные измышления[31 - Арапов М. Указ. соч.]. В случае оскорбления не имеет значения правдивость информации, если сам оскорбительный характер заявления связан с формой подачи или обстоятельствами его распространения. Важным элементом немецкого законодательства о диффамации является характерное для многих государств нормативное разграничение фактических утверждений и выражения мнения, при этом последнее пользуется преимущественной защитой закона. Суды в своей практике пытаются найти баланс между защитой граждан от диффамации и конституционными гарантиями свободы прессы и правом общества получать информацию по вопросам, представляющим для него интерес[32 - Арапов М. Указ. соч.].

Во Франции вопросы диффамации отражены в Акте о прессе 1881 г., различающем диффамацию как гражданско-правовое правонарушение и как уголовное преступление. В соответствии с французским законодательством возможны два вида диффамации: оскорбление и клевета, последняя предполагает голословное утверждение или обвинение в деяниях, порочащих честь, достоинство и репутацию лица[33 - Арапов М. Указ. соч.]. В данном случае интересен тот факт, что во Франции чаще, чем в других странах Европы, применяется именно уголовное наказание, и значительное количество судебных решений в делах о диффамации выносится в пользу потерпевшего.

Ввиду особой значимости и общечеловеческой ценности объектов диффамации Европейский суд по правам человека (далее ЕСПЧ) также имеет многолетний опыт рассмотрения дел данной категории. В результате чего сформировались определенные принципы разрешения диффамационных споров, основанные в первую очередь на Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее ЕКПЧ).

Прежде всего важными являются критерии соотношения свободы слова и защиты чести, достоинства и деловой репутации. Здесь однозначно наблюдается перевес в сторону свободы слова, особенно в тяжбах с участием публичных лиц: политиков, должностных лиц, общественных деятелей, артистов и т. п. В частности, признается, что указанная категория лиц обладает меньшей степенью защиты от критических высказываний, чем простые граждане.

Необходимо отметить, что в подобных делах к весомой роли права на свободу слова присоединяется еще и право граждан на получение общественно значимой информации. Примечательным в данном случае выглядят два дела «Thorgeir Thorgeirson v. Iceland» и «Чемодуров против России» (№ 72683/01 от 31.07.2007 г.). Первое касалось обвинения журналиста в клевете на полицию в связи со статьей о жестокости полиции, ЕСПЧ однозначно установил, что обсуждение проблем, представляющих «значительный общественный интерес» (например, коррупция или отправление правосудия), должно быть защищено в большей степени, нежели репутация государственного органа[34 - Дикман С. С. Указ. соч.]. Суть второго сводилась к обвинению в диффамации журналиста в отношении губернатора Курской области на основании публикованной статьи в местной газете, где на конкретных примерах, подтвержденных документами, раскрываются механизмы «увода» крупными местными чиновниками бюджетных средств из областной казны, а также демонстрируется общественному мнению реакция на происходящее самого губернатора. Кроме того, резюмируя изложенные в статье факты, ее автор делает вывод о ненормальности поведения главного героя. Европейский суд в своем решении отметил, что критические оценочные суждения журналиста, высказанные в спорной статье, имеют серьезную фактологическую основу, факты, приведенные журналистом в публикации, не были оспорены истцом, а также были подтверждены журналистом в ходе рассмотрения дела в российских судах. Также ЕСПЧ подчеркнул, что при рассмотрении дела российские суды, по сути, проигнорировали контекст публикации, ее общественную значимость и дали неверное толкование слову «ненормальный», тем самым необоснованно ограничив право журналиста на свободу выражения мнения. Напомнив, что задачей прессы является распространение информации по вопросам общественной значимости, Европейский суд пришел к выводу, что употребление слова «ненормальный» в контексте описания поведения губернатора не преступает допустимых пределов критики[35 - Ковлер А. И. Прецеденты европейского суда по правам человека по России // Права человека. Практика Европейского суда по правам человека. – 2008. – № 2. – С. 200.].

Неоднократно ЕСПЧ высказывал свое отношение по поводу уголовной ответственности за диффамацию. В целом позиция Суда сводится к отсутствию необходимости ее в демократическом обществе. Отмечаю, что в данном случае нарушается принцип соразмерности наказания содеянному, так как за «правонарушение словом» в уголовным законодательстве остается факт судимости, который будет негативно сказываться на будущем лица, высказавшем общественности свое мнение.

При этом ЕСПЧ указывает, что проблема соразмерности и разумности наказания возникает всегда, не только в случае уголовного наказания. Суммы возмещения вреда или штрафа не должны быть настолько большими, чтобы могли привести к банкротству гражданина или юридического лица[36 - Виллем Ф. Обзор европейского законодательства о диффамации // КорталсАльтес. – 2004.].

Кроме того, ЕСПЧ последовательно отстаивает еще один важный критерий для диффамации – персонифицированность распространенных сведений. Данная позиция Суда проиллюстрирована в решении по делу «Дюльдин и Кислов против России» (№ 25968/02 от 31.07.2007 г.). В местной газете было опубликовано Обращение к Президенту РФ, Полпреду Президента РФ в Приволжском ФО и еще к ряду должностных лиц, содержащее следующие фразы: «корыстная и разрушительная политика губернатора и его команды», «областная власть начала гонения на независимую прессу», «постепенное превращение Пензенской области в частный холдинг, контролируемый губернатором В. Бочкаревым и его ближайшим окружением». В своем Постановлении по данному делу Европейский суд, в частности, отметил: «национальные российские суды признали за истцами – членами правительства – право на подачу иска о защите чести и достоинства, обосновывая свою позицию тем, что термины “региональные власти” и “команда губернатора”, которые использовались в Обращении, затрагивают любого государственного служащего, работающего в органе исполнительной власти Пензенской области»[37 - Ковлер А. И. Указ. соч. – С. 194.]. Однако Европейский суд считает, что решения национальных судов в данном случае не соответствуют стандартам ст. 10. «Суд вновь подтверждает, что основным принципом дела о диффамации является наличие конкретного лица, в отношении которого было сделано диффамационное заявление. Если бы все госслужащие могли бы подавать иски о диффамации по поводу любого критического замечания в их адрес, даже если должностное лицо не было упомянуто по имени, журналисты были бы засыпаны судебными исками. Таковое не только привело бы к тому, что на средства массовой информации легло бы чрезмерное и непропорциональное бремя, которое вызвало бы напряженность с их ресурсами и вовлекло бы их в бесконечные судебные тяжбы, но и со всей неизбежностью имело бы замораживающий эффект в отношении средств массовой информации в исполнении ими своей задачи распространителя информации и наблюдателя за процессами в обществе»[38 - Ковлер А. И. Указ. соч. – С. 194–195.].

Не сложно заметить, что этот принцип также направлен на защиту свободы слова, свободы выражения своего мнения, права получать и распространять информацию. В целом же можно констатировать, что в своих решениях ЕСПЧ всегда исходит из постулата: демократия без плюрализма существовать не может.

Говоря о сходствах в доктринах диффамации различных государств, можно с уверенностью назвать одно – объекты диффамации, в отличие от российского законодательства их только два – честь и репутация. Эту тенденцию отражают и нормы в важнейших международных документах – ст. 12 Всеобщей декларации прав человека и ст. 17 Международного пакта о гражданских и политических правах: «Никто не может подвергаться произвольному или незаконному вмешательству в его личную и семейную жизнь, произвольным или незаконным посягательствам на неприкосновенность его жилища или тайну его корреспонденции или незаконным посягательствам на его честь и репутацию. Каждый человек имеет право на защиту закона от такого вмешательства или таких посягательств».

1.3. Правовой режим защиты чести, достоинства и деловой репутации в российском гражданском законодательстве

С самого начала своей биологической жизни человек наделяется нематериальными благами: жизнь и здоровье, достоинство личности, личная неприкосновенность, честь и доброе имя, деловая репутация, неприкосновенность частной жизни, личная и семейная тайна, право свободного передвижения, выбора места пребывания и жительства, право на имя, право авторства, иные личные неимущественные права и другие нематериальные блага, – они принадлежат гражданину от рождения или в силу закона, неотчуждаемы и непередаваемы иным способом (п. 1 ст. 150 ГК РФ). И это далеко не исчерпывающий список.

Нематериальные блага «следуют» за человеком всю его жизнь, обладают уникальностью, неповторимостью, характеризуют его как личность. Их утрата будет означать биологическую или социальную смерть.

Нематериальные блага обладают следующими признаками:

1. Они лишены материального (имущественного) содержания, их нельзя оценить в денежном выражении. Разве можно оценить жизнь или честь? Но они оцениваются как абсолютные, не размениваемые ценности, причем оцениваются равными субъектами, и в этом как раз и состоит причина того, что они является объектами гражданских прав.

2. Они неразрывно связаны с личностью их носителя, что означает невозможность их отчуждения или иной передачи другим лицам ни по каким основаниям.

При этом в действующем российском законодательстве отсутствуют сами понятия «честь», «достоинство», «деловая репутация». Считается, что это связано с тем, что «моральное пространство гораздо шире правового»[39 - Потапенко С. В. Правовая позиция Верховного Суда РФ по диффамационным спорам // http://www.vsrf.ru/print_page.php?id=2601 – Официальный сайт Верховного Суда РФ.].

Как справедливо подчеркивает А. М. Эрделевский, в силу характера нематериальных благ они не могут быть предметом гражданского оборота, поэтому роль гражданско-правового регулирования отношений, связанных с обладанием этими благами, сводится к их защите способами, соответствующими существу этих благ и последствий их нарушения[40 - Постатейный научно-практический комментарий части первой Гражданского кодекса Российской Федерации / под общ. ред. А. М. Эрделевского. – М.: Библиотечка РГ, 2001. – C. 210.].

Несмотря на то что понятия «честь», «достоинство», «репутация» по существу совпадают, определяя моральный статус личности, ее самооценку и положение в обществе, они имеют разный «правовой вес». Рассмотрим каждое из них подробнее.

Сразу отметим, что «честь» и «достоинство» – понятия достаточно близкие по своему содержанию.

В Древнем Риме понятие чести (existimatio) смешивалось с идеей гражданского полноправия; честь принадлежала человеку лишь постольку, поскольку он пользовался правами гражданства; не бывшие римскими гражданами не пользовались и честью. В русском древнем праве понятие чести сливалось с понятием служило-родового достоинства.

То есть изначально честь определяющим образом сказывалась на статусе человека, его месте и положении в обществе.

В дореволюционной юридической литературе честь (гражданская честь[41 - Понятия «гражданская честь» – являло собой понятие чести в праве. Категория «честь» здесь совпадала с понятием нравственного долга. См. Гамбаров Ю. С. Гражданское право. Общая часть – C.-Петербург, 1911.]) относилась к одному из условий, влияющих на правоспособность человека: «Гражданская честь состоит в признании за человеком доброго имени, того достоинства, которое считается принадлежностью всякого гражданина, не запятнавшего себя никакими неблаговидными деяниями»[42 - Трубецкой Е. Н. Лекции по энциклопедии права. – М.: Т-во Типография А. И. Мамонтова, 1917. – С. 226.]. В литературе и на практике зачастую использовали такие понятия, как «вступить за честь» (поручиться за кого-либо), «клянусь за честь» (из клятвы). Честь называлась одним из основных благ человека наряду со свободой и жизнью[43 - Курс правоведения по Народной энциклопедии. Т. 1. Общественно-юридические науки. – М., 1911.]. Честь определяли и как совокупность свойств, необходимых человеку для выполнения его специфических целей.

В праве понятие чести выступало в трех главнейших формах: во-первых, как условие приобретения и пользования теми или другими правами, насколько эти последние предполагают обладание незапятнанной честью; во-вторых, как атрибут личности или нераздельного с ней идеального блага, поставленного под защиту юридических норм против посягательств третьих лиц, и, в-третьих, предмета наказания, в смысле лишения этого блага тех, кто вызывает против себя общественное осуждение или совершает известные преступления.