Повелитель и пешка

Приоткрыв один глаз, Обр-Лекса с удовольствием наблюдал, как дядька Северин, какой-то пожилой здоровяк из Косых Угоров и Шатун-старший волокут прочь с поля последнего опасного противника. Противник орал и вырывался, но справиться со всеми сразу все-таки не мог.

– Эй, парень, ты как, живой? – Обр даже глядеть не стал, кто спрашивает, лишь снова застонал тихонько. Мол, в обмороке я, ничего не вижу, ничего не слышу. Почувствовал только, как его осторожненько перекладывают на воняющий рыбой плащ и волокут куда-то в сторону.

Пока Хорт изображал из себя беспомощную жертву, его оттащили к лесу и оставили в холодке под соснами. Он дождался, когда все сердобольные и сочувствующие убрались подальше, перекатился на живот и уткнулся лицом в землю. Уф! Может быть, если избавиться от рыбной вони, запаха кислого пота и крови, висевших над растерзанной поляной, наконец, перестанет мутить. Земля была колючей от хвои, пахла сыростью, вереском, грибной прелью. Хорош ударчик у этого костолома! Повезло, что все зубы целы. Обр осторожненько попробовал языком. Точно, целы.

Что-то скользнуло по волосам, тихонько поползло по спине. Он сердито передернул лопатками.

– У кошки боли, у собаки боли, у нашего мальчика…

Хорт повернул голову и совсем близко увидел влажные серые глаза, окруженные слипшимися от слез ресницами. Только этого еще не хватало. Он щелкнул зубами, едва не прихватив покрасневший кончик Нюськиного носа. Нюська отпрянула, но руку не убрала.

– Уйди отсюда, – прошипел Обр, – не мешай прикидываться.

– Как прикидываться?! – всхлипнула Нюська. – Ты же головы поднять не можешь!

– Я все могу, – просветил ее Хорт. – Могу. Но не буду.

– Почему?

– Чтоб не приставали. Дальше пусть сами разбираются, без меня.

– Ой, ты такой!.. Такой…

– Какой такой? – заинтересовался Обр. Выходит, дурочка все видела. Это было почему-то приятно.

– Такой стра-ашный!

– Чего?!

Он тут подвиги совершает, родное войско спасает от поражения, а она – «страшный». Ну, сказала бы, «сильный» или «храбрый».

Но дурочка гнула свое.

– Дерешься ты очень страшно.

– Ну да, я ж разбойник, чудище опасное и ужасное. А другие прям голуби нежные белоснежные.

– Другие дерутся оттого, что весело им, сила играет, себя показать хотят или, наоборот, боятся, чтобы трусами не ославили. А ты будто горох молотишь.

– Ну, ты и ляпнула. При чем тут горох-то?

– Ты не злишься, не лютуешь. Ты бьешь, будто они неживые вовсе, куклы, соломой набитые. Аж мороз по коже!

– Ну страшно, так и не глядела бы. Зачем ты вообще сюда притащилась? Сидела бы дома.

– Сосед нас с тетенькой позвал за детьми присмотреть. А у тебя опять все лицо в крови.

– Это чтоб еще страшнее было, – фыркнул обиженный Обр, но все же утерся рукавом.

– Нет, – вздохнула Нюська, – только хуже размазал. Дай-ка я!

– Ты совсем убитый или не совсем? – раздался рядом тонкий голос.

– Что, добить хочешь? – огрызнулся Обр.

– Нет, я за Нюсей пришел. Папанька говорит, домой пора, потому что закончилось все, а плясать нам не положено. Маленькие еще.

– Закончилось? А кто победил? – поинтересовался Обр-Лекса.

– Наши победили. Дядя Жила с Ропшей Шатуном последними в поле остались. Нюсь, пойдем, папанька ждет, и Костылиха ругается.

– Иди, а то она, чего доброго, тебе голову откусит, – посоветовал Обр и снова уткнулся в землю, давая понять, что разговор окончен.

Нюська снова вздохнула, неслышно поднялась и ушла. Хорт повалялся еще немного, пока его не нашел растерзанный, но очень довольный Родька. Пришлось вставать и идти к своим. Хотя какие они свои? Своих у Обра на этом свете не было.

Правда, тут его считали героем, хлопали по спине, радостно ржали, вспоминая, как он свалил здоровяка-наемника и едва не подвернулся под кулак расходившегося Мокши.

Краем глаза он успел заметить, как дурочку уводят с поляны под строгим конвоем. Один белобрысый ребенок держится за юбку, другой вскарабкался на закорки. Слева прямая, как жердь, тетка Костылиха, справа незнакомый мужик средних лет, широкий, как сарай, и тоже с ребенком на руках. Видно, тот самый сосед.

* * *

На поляне вновь разгорелись костры, бабы достали угощение, из кустов выкатили пузатый бочонок, заходили кружки. Хорт тоже пригубил в надежде, что проклятые ребра и слегка свернутая челюсть будут болеть поменьше. Бражка оказалась не такой уж противной, да и боль отпустила. Можно бы принять и по второй, но он удержался. Никаких своих у него здесь нет. Кругом чужие, и забывать об этом нельзя.

Заиграла сиплая дудка, девки потянулись, завели хоровод. Скоро плясали все, у кого была охота и достаточно трезвая, чтоб управлять веселыми ногами, голова. Обр и пикнуть не успел, как его тоже втащили в круг.

Через час последыш Хорта начал думать, что усольские бабы знали, о чем говорят. Должно быть, он и вправду смазливый. Ни разбойничья рожа, ни волчья повадка, ни распухшая нижняя челюсть здешних девок нисколько не пугали. Обра то и дело выбирали в «Золотых воротах», норовили задеть плечом, прижимались мягким боком. Пересмеивались, поглядывали со значением. Вначале он слегка удивился, но потом решил, что это ему, пожалуй, нравится. Особенно Верка в тонкой рубахе с кружевными прошвами, сквозь которые просвечивали круглые сдобные плечи.

Танцевать Хорт сроду не умел, но послушное тело быстро переняло все, что надо, и скоро он вертел девок не хуже других. Не труднее, чем шестом махать. Правда, каждая опускала глазки и спрашивала, кем ему приходится Нюська. Обра так и подмывало брякнуть: «Женой. Скоро девочка родится, Федей назовем». Но он сдерживался. Выдавать себя из-за таких пустяков было бы глупо. Поэтому всем подряд он нудно твердил одно и то же: «Соседка – с детства знаю – подрядился в город отвезти – унесло в море – едва не потонули». Девки хихикали, делали вид, что не верят.

В конце концов, от всего этого ему стало не по себе. И хихиканье, и томные взгляды, и Верка, вившаяся возле него, как муха у меда, показались чем-то вроде сладковато-липкого, вязкого болота. И приятно вроде, а дух замирает, знаешь ведь, что тонешь.

Хорт не выдержал и сбежал к костру. Здесь, среди пьяных парней, которые, пересмеиваясь, подкалывая друг друга, травили байки, было привычнее, спокойнее. Ну, в точности, как в Укрывище. И разговоры почти те же самые.

Разобрали по статьям девок, потом привязались к младшему Шатуну, поминая какую-то Дуньку Корягу. Тот отбрехивался, краснел и надувался, но, к изумлению Обра, в драку не лез. В Укрывище после таких слов давно бы уже схватились за ножи, а здесь ничего. Никто даже с места не сдвинулся. Никто не мешал глядеть на бледное пламя, тянувшееся к зеленоватому беззвездному небу, слушать вполуха или не слушать вовсе.