Слепая бабочка

Захаживали и в соседние заведения. Туда пускали неохотно. Могли и прогнать. Но ничего, на хлеб зарабатывали. Так прошла зима. Весной Бенедикт, чтобы сэкономить, решил перебраться в повозку. Арлетта обрадовалась. На крыше мягко, просторно, блохи не донимают. Фиделио, всегда готовый поделиться своими блохами, влезать наверх всё-таки не умел. Он спал под телегой в компании Бенедикта. Даже на крышу доносился их общий могучий храп. Вчера Бенедикт вернулся очень поздно. Арлетта устала ждать, заснула и ни за что не проснулась бы, если бы не колокола.

Лежать неподвижно, не крутить финты, не считать было счастьем. Канатная плясунья нежилась до тех пор, пока солнце не поднялось над городской стеной. Сначала по крыше разлилось приятное тепло, потом стало жарко. Тогда она, завернувшись в одеяло, вяло сползла прямо на козлы по нарочно протянутой Бенедиктом верёвке и нырнула в повозку одеваться. Нарядов у неё было три: трико и короткая юбка для работы, старые, латаные-перелатаные юбка и кофта для дороги и, наконец, настоящее платье для города. Новое, почти неношеное, цвету, как сказал Бенедикт, немаркого, фасона скромного. С длинными узкими рукавами, с рядом пуговиц до самого подбородка. Летом в нем было жарко, зимой холодно, но зато все приличия были соблюдены.

Одевшись, Арлетта повязала передник и принялась, как порядочная горожанка, заниматься хозяйством. Во-первых, оказалось, что нужно идти за водой. В бочонке было пусто. Что ж, за водой, так за водой. Стать спиной к повозке и тридцать шагов до городской стены. Сто двадцать шагов вдоль стены направо до трактирной коновязи. У коновязи колодец. Вода невкусная, мёртвая, но в городе всегда так. Назад с хлюпающим кожаным ведром возвращаться труднее. Шаги получаются короче. Но тут помог проснувшийся Фиделио. Шёл рядом, пихал толстым боком в нужную сторону.

За водой пришлось ходить два раза. Уж очень хотелось смыть с себя вчерашнюю пыль. Арлетта нащупала на обычном месте медный таз, попискивая от холода, вымыла и лицо, и плечи, и голову. Открыла сундук и расчесала волосы, сидя перед зеркальцем, закреплённым внутри сундучной крышки. От зеркала ей не было никакой пользы, но так всегда делала мама Катерина.

Настало время подумать о еде. Вчера до того устала, что до сих пор есть не хочется. Но скоро проснётся Бенедикт. Уж он-то наверняка голодный.

В повозке всякая вещь годами жила на одном месте, том самом, куда её клала мама Катерина, так что с готовкой и уборкой Арлетта управлялась легко. Топориком из номера «Дева и разбойник» наколола щепок для жаровни. В ящичке для провизии нашлись кусок мягкого овечьего сыру, три яйца, бобы. Не было только хлеба. Но это не беда. Хлебом дозволялось торговать и в воскресенье. Пекарня была в начале Монастырской улицы. Надо перейти всю площадь. Арлетта, вздыхая, снова натянула тесные башмаки, проверила, все ли пуговицы застёгнуты, пригладила ладонью причёску, чтоб ни один волос не выбивался из-под скромного платка, и свистнула Фиделио. Пёс нехотя вылез из-под телеги.

– Хлеб, – сказала канатная плясунья.

Фиделио взбодрился, подошёл, толкнул под коленку, позволил ухватиться за лохматое ухо. Таким порядком двинулись через площадь, но далеко не ушли.

– О, да это сама госпожа Арлетта.

– Доброе утро, ваше величество, – милым голосом пропела Арлетта и сделала маленький книксен.

Фиделио зарычал, но слегка. Мол, узнать узнал, но особо не доверяю. Королю вообще мало кто доверял. Было его величеству семнадцать лет, и под его тяжёлой королевской дланью ходили все малолетние воришки Соломенного торга. Под кем ходит сам Король, Арлетта не интересовалась. Мало ли в городе ночных братьев. Меньше знаешь – дольше живёшь. Смотрящему Соломенного торга Бенедикт платит исправно, и будет с нас.

Канатную плясунью Король не то чтоб уважал, но и за сявку тоже не держал. Не всякий способен порхать, как бабочка, на высоте городских башен. Храбрость он ценил. По правде говоря, все королевские подданные были её горячими поклонниками. Работать по карманам, пока Арлетта работает наверху, было сплошным удовольствием. Недаром говорят: шпильман вору первый друг.

Сама Арлетта Короля побаивалась, но старательно это скрывала.

Ничего-ничего. Пусть только попробует руки протянуть. Уж она ему спляшет. Мало не покажется.

– Куда направляетесь, госпожа Арлетта?

– За хлебом, ваше величество.

– Решка, проводи.

– Почему он? Я тоже хочу! – раздались мятежные голоса. Судя по звукам, бунт был быстро подавлен двумя-тремя оплеухами.

Решка, как истинный кавалер, скрутил руку кренделем, но росту он был пока небольшого, и Арлетта предпочла опереться на его плечо. Очень довольный, Решка довёл её до углового дома, насквозь пропахшего свежим хлебом, со всей возможной куртуазностью открыл дверь. Однако в лавку не вошёл. Вид у него был неподходящий. Арлетта скромно проникла в открывшуюся щель и снова сделала книксен, на этот раз глубокий, старательно склонила голову. Шпильманам в приличном доме не место. Сама не вспомнишь, так напомнят. Хозяйка булочной умела это делать мастерски. Её дочь – тоже. От замечаний про падших женщин, недостойных появляться в приличном обществе, не спасало ни скромное закрытое платье, ни причёска, зализанная, как у деревянной куклы. К счастью, в этот раз на звон колокольчика вышел сам хозяин и без лишних разговоров продал мягкий, ещё тёплый каравай и четыре пухлых булочки с маком. Деньги из протянутого Арлеттой кошелька отсчитал сам, не побрезговал, и ни на грошик не обманул. Добрый человек. Ещё и сухарик сахарный сверх прочего сунул. Арлетта тут же подумала, что сюда за хлебом больше не пойдёт. Знаем мы таких добрых. Попадёшь такому в лапы, а потом сама виновата окажешься. Потому быстренько сделала ещё один книксен и смылась от греха подальше.

Выйдя на улицу, канатная плясунья одну булочку сразу вручила Решке, другую деликатно надкусила сама, третью выхватил пёс. Внезапно есть захотелось ужасно, наверное, от хлебного запаха. Так бы и сжевала всё, как Фиделио, постанывая и чавкая от удовольствия. Но нельзя. На людях надо соблюдать манеры.

Фиделио, сожравший подачку раньше всех, упёрся передними лапищами в грудь Арлетте, надеясь получить ещё. Четвертая булка вот она, в руках у хозяйки и явно ничья.

– Перестань! – отпихнула его Арлетта. – Слышь, Решка, пойдём к Фердинанду.

– Пошли, – обрадовался Решка. Был он недавно из деревни и лошадей любил.

Фердинанд обитал в трактирной конюшне. Бенедикт всё ещё спал, так что пришлось самой и напоить, и накормить, и почистить. Арлетта старательно, с удовольствием водила щёткой по гладкой шкуре, коротко, по-свейски подстриженным хвосту и гриве. На ощупь выбирала, выискивала соломинки, колтуны, комочки грязи. За водой сбегал Решка. Навоз за два грошика обещался убрать здешний конюх. Может, и уберёт, тем более что грошик опытная Арлетта пока отдала один, а второй только посулила.

Фердинанд сдержанно обрадовался, булку не слопал, как Фиделио, а скушал аккуратно, по кусочку, нежно касаясь тёплыми губами хозяйкиной ладони. Намекнул, что хорошо бы прогуляться. Кататься на осторожном Фердинанде по улицам Монастырского холма Арлетта любила. Но нет. Сегодня только отдых.

Тем же порядком пошли домой. Решка остался, рассчитывая на порцию бобов с сыром, помог вытащить и разжечь жаровню. Перекусив и накормив Решку, Арлетта чинно уселась на козлах. Сидела, слушала город. Он урчал и стучал где-то наверху, нависал над повозкой шпильманов вонючей, шевелящейся кучей отбросов. Внутри этой кучи кишмя кишела «почтеннейшая публика». Здешняя публика была ещё сносной. По крайней мере, камнями в них с Бенедиктом ещё не швыряли.

Фляк Арлетта научилась крутить лет в пять. А то, что люди делятся на шпильманов и «добрую» публику, узнала гораздо раньше. Где ж это случилось? Должно быть, в свейских землях. Было холодно и больно. Так холодно, что воздух казался жёстким и вязким. Она не понимала, почему нельзя войти в тёплый дом и, наконец, согреться. Плакала, и слёзы замерзали на лице тонкой коркой. Она спрашивала, отчего их никуда не пускают. Мама Катерина прижимала её к себе, пытаясь согреть, но ничего не объясняла. Всё объяснил Бенедикт. Потом. Подробно и не один раз. В той свейской деревне их, презренных лицедеев, не пустили ни на постоялый двор, ни в один из добротно построенных домов на высоких подклетях. Как они тогда спаслись, Арлетта не помнила. Смутно помнился холодный лунный свет. Бенедикт нёс её, и ей было хорошо, потому что руки и ноги уже ничего не чувствовали. Бр-р-р. Аж дрожь пробирает, несмотря на жару.

Отзвонили отпуст. Уже кончилась поздняя обедня, а Бенедикт всё храпел. Сзади завозился Решка, будто ненароком пристроившийся поближе. Мамка у него померла недавно. С собой бы его забрать. Но Бенедикт не позволит. Да и Король не отпустит.

– О чём задумались, госпожа Арлетта?

Снова Король со своей свитой. Лёгок на помине. Сегодня тоже слоняются без дела. Нет торга – нет работы. Свита, судя по шороху, расселась прямо на земле. Король прислонился к повозке. Его величество явно скучало и жаждало развлечений. На колено легла жёсткая королевская длань. Арлетта сейчас же врезала ребром ладони по жилистому запястью обнаглевшего величества. Попала точно.

– Дура, – возмутился Король, – я ж работать не смогу.

Но руку убрал. Арлетту он, может, и не боялся, но брата смотрящего Соломенного торга, которому Бенедикт платил аккуратней, чем городским властям, боялся наверняка.

– Я шпильман, а не девка, – бесстрастно напомнила Арлетта.

– Зря ломаешься. Кому ты нужна, слепая-то. А я бы тебя приодел. Чепчик с розаном, башмачки по моде…

– Отвали.

– Ладно, ладно. Я ж по-хорошему.

– Так и я не в обиде.

Король хмыкнул, но не ушёл. Видать, скука воскресного дня совсем замучила.

– Слышь, Арлетта. Ты во фряжских землях бывала?

– Да.

– А в свейских?

– Бывала.

– Ну и как там?

– Да везде одинаково. В свейских землях холодно и подают плохо. Скучная публика. Во фряжских шпильманов много, потому доход маленький, а публика капризная. Чуть что, гнилыми яблоками швыряются. В Остзее стражники злые…

– Стража на площади! – из-за плеча пискнул Решка.

– Да чё… – озадаченно затянул кто-то. – Мы ж ничё такого.

Но Король был умнее.

– Зелёные ноги! – рявкнул он. В переводе с языка ночных братьев на человеческий это означало: «Спасайся кто может!»

Повозку качнуло, кругом слышался железный лязг и вопли, Фиделио надрывался от лая. Арлетта пихнула Решку внутрь повозки и сама собиралась нырнуть следом, но тут её грубо схватили под локти и сдёрнули с козел. Отчаянно заверещал Решка. Фиделио захлебнулся воем, кто-то выругался, нехорошими словами поминая проклятого пса.

– Бенедикт! – закричала Арлетта. Её тащили так быстро, что старые тесные башмаки едва касались земли.