Учат в школе

–Я жду объяснительную по каждому пункту из этого интервью. А потом подумаю, что с тобой делать, – с этими словами шеф вытолкал меня за дверь.

Глава 3. Знакомство с Валькой

Я долго думала с чего начать писать объяснительную. Начинать всегда надо с начала, а мое «начало» уходило в далекое прошлое. В советские годы, когда судьба людей была предопределена. Например, если человек хотел стать хирургом, то он учился на хирурга, становился хирургом и потом всю жизнь работал хирургом. Но моя юность угодила 90-е, которые внесли серьезные коррективы в советскую стабильность. В юности, как и все выпускницы консерватории, я мечтала стать Аллой Пугачевой. Но столкнувшись с первыми особенностями развала СССР, поняла, что на новом рынке труда «Аллы Пугачевы» не пользуются спросом вообще. Раньше, после обучения, их распределяли по деревням и весям, внося, тем самым, искусство в русскую глубинку. А сейчас мои сокурсницы очутились в многообещающем бизнесе «Гербалайф», и я последовала за ними. Посещение компании принесло мне удачу. Я познакомилась с перспективным, как мне казалось, трубачом, мечтающим стать Луи Армстронгом. Однако уже в начале 90-х коллективы оркестров учились работать без денег, за идею. Лишние Армстронги им были не нужны – своих кормить нечем. Поэтому после консерватории, мой «Луи» затарился продукцией «Гербалайф» и, не сумев продать ее, отправился трудиться на стройку. Якобы временно, пережидая, когда страна снова повернётся лицом к великому искусству. А «Аллу Борисовну» с грехом пополам родители вытащили из «перспективного бизнеса», пристроив в обычную школу Организатором детского движения. Таким в 90-е после утраты пионерии, было новое название старой должности пионервожатого.

–Ну, привет, проходи. Музыкант, значит? – радостно потёрла ладошки моя первая в жизни начальница, завуч по воспитательной работе. – Это хорошо, что ты музыкант. А я Валентина Петровна. За глаза меня зовут все «Валька», но я не приветствую панибратство. Хотя тут всем клички дают. Школа ж, блин.

От такой тирады я замерла в дверях, не зная, что делать дальше.

– Да ты проходи, – добродушно распорядилась она. – Вот твой стол, правда, стула нет. Но он пока и не нужен. А потом украдёшь где-нибудь.

Повинуясь, я вошла в кабинет и встала за стол, готовая простоять за ним весь рабочий день. Неизвестность всегда пугает. И я, как и все музыканты, будучи человеком тонкой душевной организации, откровенно боялась новой непонятной работы, столпотворения безумных детей и начальницу.

– Да ты не бойся, – словно прочитала мысли Валентина Петровна. – Наша работа ответственная и динамичная. Скучно здесь точно не будет. Посмотрела на свой стол? И хватит. Вот первое задание. Пока урок не закончился, обойди  все классы. Познакомься с детьми и учителями. А заодно объяви о  том, что завтра в школу надо прийти на час пораньше и принести с собой цветные мелки. Проведём с тобой конкурс рисунков на асфальте. Как тебе идея?

Я открыла рот, чтобы попросить Валентину Петровну сходить со мной хотя бы в один класс. Показать, как правильно знакомиться. Но она посмотрела на часы.

– Шевелись быстрее, пока урок не закончился. На перемене разбегутся – не соберёшь.

Завуч не поленилась поднять со стула толстый зад. Подбежала ко мне и бесцеремонно вытолкала из кабинета, демонстративно закрыв за мной дверь.

Я осталась одна в длинном школьном коридоре с множеством дверей, за которыми шёл волшебный процесс обучения. Но, несмотря на мой дикий ужас, знакомиться, оказалось, не так уж и страшно. Учителя не ругались за то, что я прерываю урок, а наоборот, радовались моему появлению. Дети почему-то шумно хихикали надо мной. Но при этом старательно записывали в дневник, что завтра в школу надо прийти за час до уроков и принести цветные мелки для участия в конкурсе. Как бы позитивно не проходило наше знакомство, что-то меня напрягало в нем. То и дело где-то глубоко в подсознании мелькала мысль о несуразице происходящего. Перед очередным кабинетом я притормозила и задумалась. По алгоритму вроде все верно. Захожу в класс, извиняюсь перед учителем, здороваюсь, представляюсь и доношу информацию о конкурсе. Что же меня настораживает? Успокоив себя, что выполняю поручение строго по инструкции, решила не паниковать. До звонка обошла все классы на втором этаже, на котором и располагался наш с начальницей кабинет.

– Управилась, – отчиталась Валентине Петровне. – Правда, остался ещё третий этаж, но туда пойду после перемены.

– Молодец, – похвалила начальница, не отрывая головы от какой-то писанины. – Третий этаж обходить не надо. Там дети не учатся. Сплошные подсобные помещения и швейный кооператив. Так что сегодня можешь быть свободна, а завтра придёшь на час раньше – конкурс провести.

– Вы тоже придёте?

– А мне, зачем приходить? Тебя для чего сюда взяли? – обозлилась она.

– Так я же даже не знаю, что они рисовать должны…

– А тебе и не надо знать, – отрезала Валька. – Этот конкурс у нас проходит постоянно. Дети знают что рисовать. Что захотят, то и нарисуют. А завтра комиссия будет. Вот и увидят, что воспитательная работа у нас ведётся на высшем уровне.

Я стояла с открытым ртом и не понимала. Вопросов в голове крутилось великое множество, но ни один из них не получалось четко сформулировать.

– Чего встала как пень? Иди домой пока я не передумала, и не мешай мне работать.

Дважды выгонять меня не пришлось. Я схватила сумку и покинула кабинет. В целом, Валентина Петровна мне понравилась. Она казалась добродушной и простой тёткой, которая в лоб говорит все, что думает. Такая не будет сплетничать за спиной, и обсуждать по углам учителей. Вывалит все в лицо, и живи с этим. Даже сердилась она по-доброму, совсем не злобно. По крайней мере, так мне показалось в свой первый рабочий день.

Глава 4. Челендж на асфальте

В семь утра у школы собрались ученики. Много учеников. Я даже удивилась столь активной явке. В годы моего обучения школьники были ленивыми. Зазвать нас на общественное мероприятие можно было, но лишь пообещав пятерку по какому-нибудь сложному предмету.

– Здравствуйте, дети! – поприветствовала их я.

– Гы-гы-гы, – такой была обратная реакция, и в общем гомоне вряд ли кто меня услышал.

Абстрагировавшись от шума, я решила выполнять свою работу несмотря ни на что.

– Дети, достаём мелки и рисуем на асфальте, – я замолчала, потому что не знала, что именно надо рисовать.

– Что рисуем-то? – раздался в общем гуле чей-то громкий бас.

– А рисуем то, что захотим! Яркие, позитивные картинки!

К моей радости многие школьники и, правда, достали мелки. Разложили их на асфальте, стали рисовать. Кто-то, судя по дыму, курил в кустах. Может даже не школьники. Девочки разбились на кучки. Одни нарочито громко обсуждали моду. А другие, встав в кружок, копировали учителей, жутко гримасничая и кривляясь. На асфальте рисовали преимущественно мальчики, что меня немного озадачило.

«Все правильно, все верно. Среди художников всегда были одни мужчины. Да Винчи, Босх, Шишкин, Шагалл», – подумалось мне. В свое успокоение, я не могла вспомнить ни одну женщину-художницу. А парни рисуют активно. Их рисунков вполне хватит украсить вход в школу.

Следить за творческим процессом, мешая детям самовыражаться в художестве, я не стала. Пока школа была пустой, надо было провернуть важное дело. По распоряжению завуча украсть где-то стул. Я же не буду всегда стоять за рабочим столом. А более удобный случай может и не представиться. На втором этаже чудом нашла незапертый класс, украла стул. Взяв у сторожа ключ от нашего с Валькой кабинета, втащила добычу и порадовалась. Стул удачно подошёл к моему столу. И по высоте, и по цвету. Я подумала, что для солидности надо приобрести блокнот и записывать в него все Валькины поручения, чтобы ничего не упустить. Да и стол он украсит – будет не так пусто.

Мои мысли прервал резкий крик. Глянув в окно, я увидела Валентину Петровну. Она стояла одна на разрисованном асфальте и истошно орала. Что именно орала не позволяли расслышать окна. Рядом с ней не было ни одного школьника. Куда они так быстро исчезли? Будто и не приходили вовсе. Хорошо хоть художества свои оставили. Заперев кабинет, я выбежала на улицу.

– Ты где шляешься? – накинулась на меня начальница. – Где дети? Что здесь было?

Не понимая, чем вызвано ее негодование, я попыталась четко ответить на все поставленные вопросы, отрапортовав о выполненных заданиях.

– Я искала себе стул. Дети закончили рисовать, и ушли отдохнуть перед уроками. Здесь был конкурс рисунков на асфальте, как вы велели.

– Какой здесь был конкурс? – Валька злобно прищурилась, и ее тон не сулил ничего хорошего.

– Конкурс рисунков, – хотела повторить я, но осеклась, видя, как начальница пыхтит от гнева.

Она непедагогично выругалась.

– Ты видела, что эти уроды намалевали? Где глаза твои?

К слову сказать, глаза мои всегда видели плохо. Близорукость была бедой почти всех консерваторских музыкантов, которые сутками напролёт разучивали произведения, не отрываясь от похожих на блох мелких нот. Поэтому для изучения сути детских художеств, я нагнулась. От ужаса увиденного застыла в этой неестественной позе. Асфальт школьного парадного входа был украшен примитивными набросками объектов подростковых сексуальных фантазий. Многие из них дети лаконично подписали, конкретизируя название изображения для тех, кто не понял.

– Но вы же сказали, дети знают, что рисовать, – пытаясь оправдаться, промямлила я.

– Дети-то знают, – передразнила мою интонацию Валька. – А уроды – нет. Судя по рисункам, ты позвала на конкурс именно уродов.

В чем была разница между детьми и уродами, как отличать их, я не знала. Не поняла и где в школе учатся дети, которых следовало бы позвать на конкурс. Ведь я обошла все существующие классы, и, как выяснилось, в них учатся сплошные уроды.

– А ты что, по второму этажу ходила? – внезапно прозрела Валька.

Я кивнула.

– Так дети же учатся на первом этаже, в другом крыле здания. А у нас здесь только старшие классы. Ты что, сообразить не могла, что это детский конкурс, для малышей?

Сообразить-то может я и могла. Только как было догадаться про другое крыло, если я впервые бродила по незнакомому зданию школы. Зато теперь стало понятно, что не давало мне покоя, когда я знакомилась. Очень странно было звать подростков на конкурс рисунков на асфальте. Но и поручение было дано без уточнений. Я его выполнила, отчиталась, и начальницу все устроило. В этот момент мне показалось, что Валька почувствовала свою вину.

– Значит так. На первый раз спасу. С урока снимешь пятые классы. Они хоть не очень взрослые, но еще адекватные. Заставишь их преобразить этот позор в цветочки и кораблики.

– А мелки у них есть? – уточнила я.