– Это кто?
– Это… погоди, так тебя зверье отмудохало? Если это зверье, то они еще вернутся, можешь не сомневаться. Жизни не-да-дут, – дергает указательным пальцем взад-вперед.
– Давай без страшилок, значит, звери…
– Кстати, если хочешь, по старой дружбе могу замолвить за тебя словечко перед Аккордом, за услугу, конечно.
– В другой раз, – поднимаюсь на ноги.
– Заходи, я всегда готов к сотрудничеству. Хотя стой, – хватает за локоть и сразу разжимает пальцы, прочувствовав мое недовольство, – может быть, ты из-за Людки все это спрашиваешь?
– А при чем здесь она…?
– Ты не знаешь? – смотрит на меня выжидающе, а я молчу. – Серьезно? Твоя сестрица полгода как на Герцена обслуживает.
– Ты сейчас мою сестру шлюхой назвал? – сжимаю кулаки, вставая с ним нос к носу.
– Не кипятись, я правду говорю. Ее все видели и знают. Маратик там часто баб снимает, но тебе не рассказал. Интересно, совсем или еще?
– Рот закрой, – хватаю его за горло футболки.
– А я что? Я правду сказал, Доронин, ту, которую друзья твои говорить не захотели.
– Пошел ты! – отталкиваю Веню к стенке и, круто развернувшись, вылетаю в прихожую.
– Дверь входную за собой прикрой, – доносится следом.
По лестнице сбегаю, убрав руки в карманы, во дворе задираю подбородок, мельком смотря в Венины окна. Пинаю валяющийся камень, заворачивая за угол.
То, что он сказал, не укладывается в голове, потому что этого просто не может быть, Людка не такая. Да, она изменилась, стала более отстраненной, озлобленной, холодной, но это ничего не значит. Просто не может значить. Я верю в то, о чем думаю, искренне верю, но все равно иду к Маратику, чтобы вытрясти из него правду. Правду, которая мне понравится, или ту, что изменит мой мир окончательно.
Позвонив два раза в дверь коммуналки на Восточной, дергаю ручку, слыша недовольный ор по ту сторону. Лукьянов не спешит, соседи нервничают, а я пребываю в натуральном бешенстве. Пару минут спустя Марат открывает, а брови на его лице ползут вверх. Затаскиваю его в длинный коридор коммунальной квартиры, припечатывая к стене. Фиксирую локоть на его шее, вынуждая встать на цыпочки.
– Доронин, – сквозь кашель, – ты сов…
– Людка бывает на Герцена?
Марат перестает сопротивляться, и я чувствую, как расслабляются его мышцы.
– Остынь, поговорим.
Раздраженно убираю руки, сверля спину Лукьяна глазами, пока мы идем в его комнату.
В его хате накурено, на полу валяются какие-то шмотки, а у кровати пара пустых бутылок. На столе банка с рассолом, в углу телевизор и шкаф, сюда он приходит только спать.
– Неплохо вчера посидели, – садится на стул, – курить будешь? – вытаскивает пачку.
Киваю.
– Не думай, что я зассал рассказывать, нет, – чиркает спичкой, – я думал, что тебя нужно как-то подготовить.
– К такому можно подготовить? – затягиваюсь, выдыхая дым, запрокинув голову.
– Не знаю…
– То есть это правда?
– Да. Откуда узнал?
– У Вилейкина был.
– Веньки? А зачем ходил?
– Не в этом суть.
– Из-за драки?
– Маринка?
– Яковлеву рассказала. Помочь тебе хочет.
– Гуманно.
– Тупо. Яковлеву сюда лезть не стоит.
– Согласен. Вечером будет нужна твоя помощь.
– Какая?
– Увидишь.
Тушу окурок, краем глаза замечая рукоятку ствола, торчащую из-под кинутой на стол футболки. Марат прослеживает мой взгляд, спокойно.
– Как она там оказалась? – опираюсь плечом на стену.
– Не знаю.
– Врешь.
– Правды не знаю, но говорят, звери на счетчик поставили.
– Звери? – сглатываю, отводя взгляд в сторону. – За что?
– Она в гостинке на Советской работала. Это Лёвина шарага теперь. Говорили, что Людка под шумок кассу вынесла.
– Ты в это веришь?
– Я верю только в то, что вижу своими глазами. Я предлагал ей помощь, деньги, но она меня послала. Возможно, ты мне сейчас вмажешь, но, Саня, я тебе зуб даю, ей нравится такая жизнь, она подсела.