Когда ты станешь моей. Книга 1

– Блин, еще рука болит, синяк будет.

– Марина, ты у меня тридцать три несчастья.

– Ага. Мам, а покушать есть что-нибудь?

– Щи будете? И я там пирогов с морковкой напекла.

– И то, и то, – забираю у Баженовой зеленку, чтобы открыть, иначе через минуту она вся будет состоять из раствора бриллиантовой зелени, – на, – протягиваю обратно.

– Спасибо. Я только чай и пирожок.

– Саш, а ты?

– Я буду все.

– Ладно, через пару минут приходите в кухню. Ты ходить-то сама можешь? Раненая моя?

– Думаю, да. Да и вообще, тут вон Доронин есть, донесет.

– Марина, прекрати издеваться над Сашей. Я бы на твоем месте, – поворачивается ко мне, – в кино с ней сегодня не пошла.

– В кино? – свожу брови, не понимая, о чем речь.

– В кино, в кино, – вклинивается Маринка, – забыл, что ли? Мы с тобой сегодня на вечерний сеанс собирались.

– Забыл, – улыбаюсь ее матери.

Как только теть Ванда уходит, смотрю на Баженову, ожидая объяснений.

– Мы с Сережечкой договорились в кино, но ты же знаешь, отец меня вечером с незнакомым ему парнем не отпустит. Вот я и приукрасила. Чуть-чуть. Мы же друзья.

– С тем Сережей, которому в прошлый раз наши местные пендалей надавали?

– Не смешно вообще-то. Он, между прочим, хороший, в институте моем учится.

– Учителишка.

– Фу, Доронин, как грубо. Донесешь?

– Сама дойдешь.

Выхожу из комнаты, понимая, что начинаю злиться. Сережа, бл*дь, какой-то. Достала уже со своими хахалями. Саша, прикрой, папа не отпустит! Бесит.

На кухне мою руки и сажусь за стол. Маринка приковыливает следом, а в дверь раздается звонок.

– Я открою, ешьте.

Ванда Витольдовна идет в прихожую, откуда я слышу знакомый голос. Вскоре запыхавшаяся Людка появляется в дверном проеме с кислой миной на лице.

– Чего? – откладываю ложку.

– Тебе повестка пришла. Мама там плачет, – выдает сестра, сползая по стеночке на корточки.

Маринка роняет на пол пирог, который сжимала в руке, и застывает, сидя с открытым ртом.

Эпизод первый: Встреча. Глава 1

Прошло 2 года.

– Баженова! Ба-же-но-ва!

– Да иду я, – ворчу, открывая дверь.

Подружка залетает в квартиру с горящими глазами, скидывая туфли у комода, и нагло прет на кухню.

– У меня таки-и-и-ие новости, закачаешься. Мой Доронин возвращается из армии, – заявляет, усаживаясь на стул. – Людка сказала, что Саня сегодня приезжает.

– Когда он успел стать твоим? – наливаю в чашки заварку.

– Всегда им был, – хмурит бровки, – вернулся мой Сашенька.

– Я тебя поздравляю, – забираюсь на подоконник, сжимая в руках кружку, и делаю небольшой глоток.

– Ты за меня совсем не рада?

– Очень рада, – улыбаюсь, но, наверное, не очень искренне.

Меня бесит эта ее приставочка «мой», потому что не ее он совсем.

Анфиса продолжает болтать, а я смотрю сквозь нее, крепче сжимая фарфор в своих ладонях. Ее бестактность дико раздражает. Впрочем, мы же с ним просто друзья. Да, именно они, но почему-то сейчас этот факт меня дико напрягает. Возможно, потому что, пока он был в армии, я регулярно бегала на почту за письмами, до сих пор чувствую то предвкушение, с которым я их распечатывала.

Прошло целых два года, а я все еще с замиранием сердца вспоминаю, как убегала ночью из дома тайком от родителей, чтобы прогуляться по ночному городу. Как он тащил меня с карьера шесть километров, когда я свалилась с горы, он тогда рассказывал мне дурацкие анекдоты и дул на разбитые колени. А я ревела и смеялась.

Мы не встречались, нет. Даже не целовались, мы дружили. А потом его забрали в армию, так быстро, словно по щелчку. Я заболела в самый неподходящий момент, и, когда я лежала с температурой под сорок, папа, решивший навестить нас с бабулей, не пустил меня на проводы, и я прорыдала полночи в подушку, слыша из окна песни под гитару и крики Доронинских друзей во дворе. Я так с ним и не попрощалась…

Через неделю, как только мне отменили постельный режим, я купила конверт, села за стол и долго не знала, что написать, было так много мыслей, что позже невозможно было остановиться. Исписав четыре листа, я оправила лишь один.

Два года его службы мы обменивались письмами, которые были моей отдушиной. Они были наполнены позитивом и возвращали во времена беззаботности. Я писала только о хорошем, как и он. Я писала о том, как мне нравится учиться, а сама рыдала над этим письмом, смотря на фото умершей матери. Я ничего ему не рассказала, ни о том, как ее не стало, ни о том, как в моей жизни появился Боря. Долгое время никто не знал о наших отношениях с Яковлевым, нет, мы ничего не скрывали, все это вышло само собой. Когда умерла мама, он очень сильно меня поддержал, не знаю, что бы со мной стало, не будь его рядом.

– Так, на вечер ничего не планируй, я все придумала.

Анфиска вернула мена на землю своим заявлением, а дверь в прихожей открылась. Я спрыгнула на пол и направилась туда, оставляя Мартынову наедине с ее безумными идеями.

– Бабушка! – забрала у нее пакет. – Зачем ты все это таскаешь? У тебя же сердце.

– Прекрати, я не беспомощная, Марин.

– Конечно нет, но я переживаю.