Законы безумия – 3. Одна любовь

Они не вдвоём, и это разряжает атмосферу.

Мою точно. Там, конечно же, её папаша, эта его побл*душка-женушка и ещё какая-то парочка, которую я не знаю.

За час их посиделок я успеваю упиться почти в хлам. Такое мерзкое состояние, когда злость тает, заменяя себя дикой потребностью. Потребностью к ней прикоснуться.

Умка поднимается из-за стола и чешет в сторону холла. Делаю пару глотков из горла и, накинув на башку капюшон, прохожу через зал за ней.

Она идёт в конец коридора. Я чувствую её напряжение. Стук ее каблуков отдаётся в моих ушах. Гера заворачивает за угол, и у меня окончательно сносит крышу. Хватаю её за плечи, прижимая к себе, и чувствую, как её кожа обжигает мои пальцы. Вдыхаю и, как последний наркоша, улетаю в дикую нирвану. Гера не сопротивляется. Но мне некогда думать, я не думаю об этом, потому что вижу какую-то дверь и заталкиваю её внутрь, защёлкивая замок изнутри.

Разворачиваю к себе и больше не чувствую эту щемящую душу боль. Нет. Смотрю в её глаза и вижу, как в них отражается ярость моих. Слепая, непокорная ярость.

Умка протягивает ладонь, касаясь моего лица, а меня перекашивает от злости. Тошнит от её предательских, лживых прикосновений. Я им не верю. Они искрятся ложным обожанием, раскаянием. Но я не верю. Мне плевать на эти касания, чувства. Мне нужно её тело. Только оно. Да.

С пониманием, что делаю ей больно, зажимаю её запястье пальцами, не отводя взгляда. Глаза в глаза. Хочу, чтобы видела, чувствовала. Всё.

Убираю её руку от моего лица, в после подношу вновь, вдыхая её запах. Её невероятный, заставляющий слететь с катушек запах. Притягиваю ее к себе, закидывая ногу на своё бедро. Разрез на шикарном платье трещит по швам, но мне плевать. Меня не остановить, впрочем, она и не пытается.

– Я тебя ненавижу, терпеть не могу!

– Я знаю, мой хороший, знаю.

Эти слова убивают и возрождают одновременно.

Глава 4

Герда.

Ставлю Теину сумку с игрушками на диван, невольно бросая взгляд на столик с целой кучей лекарств. Рука сама тянется к этим коробочкам. Успокоительное, снотворное ещё и ещё…

В кухне слышится Тейкин смех. Возвращаю всё на место и иду на голоса. Мама держит малышку на руках, что-то шепча ей на ушко. Улыбаюсь от этой картины. Но и печалюсь одновременно…

Я знаю, как тяжело моей матери. Она так и не смогла окончательно оправиться от развода с отцом. Она до сих пор его любит, а я просто не понимаю, за что можно любить этого человека… не понимаю.

– Герда, – поднимает на меня взгляд, – ты чего, доченька?

– Всё хорошо, мам, – сажусь напротив, – ты опять пьёшь снотворное?

– Не могу уснуть.

– У тебя же сердце… нельзя так. Это же опасно…

– Не беспокойся за меня, у меня всё хорошо, – робко улыбается, ставя Тею на пол. – Останетесь сегодня?

– Я нет, но Тейку у тебя оставлю.

– Правда? Если они узнают… ты же сама понимаешь, я не здорова.

– Это всё ерунда. Я в это не верю. Ты нормальная, а они просто хотят сделать из тебя такую, о которой твердят. Слышишь? – всхлипываю.

Для меня это очень больная тема. До ужаса. Я столько лет ненавидела свою мать, что, когда поняла, насколько она слаба и несчастна, хотелось биться головой о стену. Как? Как я, родная дочь, могла этого не замечать? Он же издевался над ней, всю её жизнь… унижал, втаптывал в грязь, ненавидел. Он делал с ней то же, что сейчас Назаров делает со мной. А я жила с ней в одном доме и ничего не замечала. Он такой же больной садист, как Гриша. Только с одним исключением – все его пытки моральные. Он не поднимал на неё руку, в отличие от…

– Ты такая хорошая мать. Не то что я… если бы у меня только было столько силы духа, как у тебя, всё бы было по-другому… абсолютно всё.

Вздрагиваю. Мы почти не касаемся этой темы. Потому что виновны в этом все. Я, отец, она…

Мама не смогла уйти от него сама, и он выбросил её, как собачонку. Ему нравилась её больная любовь ровно до тех пор, пока в его мозгу что-то не перещёлкнуло и он не нашёл Дашку. С ней он себя так не ведёт… и это странно. Я не за то, чтобы она испытала это на себе, просто я не знаю, чего от него ещё ожидать.

Мама страдала по отцу. Любила его. Смирялась со всем и, наверное, делала бы это до сих пор. Она слаба. Впрочем, как и я. Я ничего не могу и не могла сделать. Меня вынудили и закрыли в золотой увешанной жучками клетке.

Тогда я боялась навредить любимым людям, даже своему отцу… хотя сейчас жалею об этом. Очень. Но в любом случае беды было не миновать. Лукьян, который вроде как партнер Назарова, очень страшный человек. Он слишком высокопоставлен, чтобы с ним бороться. Возможно, я бы смогла что-то сделать с Назаровым, не будь всё так охвачено. Гриша творит что хочет и наслаждается своим беспределом. Он просто прихлопнет меня, а потом всех, кто мне дорог. Избавится.

Я не раз слышала эти крики в подвале загородного дома. Они мне снились. Я видела, как ночью оттуда вытаскивали чёрные мешки, мельком видела этого Лукьяна, встреть его на улице, я бы, наверное, его даже не узнала. Ни имени, ни фамилии, ничего. Человек вроде есть, а вроде его и нет. Призрак с выдуманным именем.

Я не могу так рисковать. Не могу ради ребенка, ради мамы, ради себя, в конце концов. Я не хочу, чтобы кто-то из нас оказался в этом чёртовом чёрном пакете.

– Не говори ерунды, мам. Всё хорошо. Так что? Приютишь Теону у себя сегодня? Не хочу оставлять её с этой нянькой, она мне не нравится. Её Гриша притащил.

– Конечно. Только… ты не сделаешь хуже?

– Нет.

Встаю, поднимая Тею на ручки.

– Завтра к обеду я её заберу. Мы едем в какой-то новый гольф-клуб. Там…

Мама включает телевизор, а меня парализует. Смотрю на это когда-то родное лицо, и сердце замирает. Шелест. Красивый, холёный, но всё такой же дерзкий и милый. Он даёт какое-то интервью для спортивного канала.

Мама тянется за пультом. Я знаю, что она хочет сделать.

– Стой, – повышаю голос, – не надо.

Смотрю на экран, а по щекам льются слезы. Я стараюсь ничего о нём не читать и не просматривать. Стараюсь ограждать себя от любой информации о нём. Потому что это больно. Так больно видеть его там. В другой жизни. В нормальной жизни.

– Герда…

– Всё хорошо, – вытираю слезы.

Тея начинает капризничать. Нервничать. Прижимаю ее крепче и выхожу из кухни.

***

В восемь я поправляю завитый локон упавший на лицо, и, забрав у администратора карту, покидаю салон красоты. На парковке касаюсь пальцами тонкой бретельки своего нового чёрного платья с разрезом почти по всей правой ноге от Валентино и, как можно выше задрав голову, иду к ждущему меня автомобилю.

Пока иду, морально стараюсь отстраниться от всего, как в школе. Стать холодной, избалованной и не живой.

Гриша присоединяется ко мне на полпути. Машина тормозит где-то посреди дороги, уже за городом.

– Прекрасно выглядишь, – пробегает глазами по моему декольте и разрезу на юбке, – шикарно, – его губы касаются моей шеи.