Расстрелянный народ

– Мой отец Захар Михайлович Пиастро родился в 1900 году в Ялте. Как и большинство крымчаков, он был ремесленником-шапочником. После Революции перебрался в Евпаторию и устроился на канатную фабрику, заведовал цехом. 2 марта 1929 года здесь, в Евпатории, я и родился. Учился – в «греческой школе». Располагалась она недалеко от главпочтамта в центре Евпатории, на берегу моря. Помещение, в котором мы учились, по словам наших учителей, принадлежало до революции «греческой церкви». Поэтому и школу назвали «греческой». Сама же церковь к тому времени уже была закрыта.

– А после войны в этой церкви был спортзал, и я занимался там классической борьбой у Георгия Калашникова. Потом, на моих глазах, БэТээРом сносили колокольню, – подсказываю я собеседнику. – Мне запомнилось, как БэТээР от непосильной нагрузки «вставал на дыбы», задирая передние колеса вверх. Возились они долго, но колокольню все же снесли.

– Это уже было при твоей жизни, – улыбается Михаил Захарович. – А до войны, мне рассказывали родители, у крымчаков был свой молельный дом «Къаал», потом его превратили в крымчакский клуб. Я там тоже был несколько раз с друзьями. Кстати, здание это стоит до сих пор. Вот только переулок теперь носит название Степовой, а мы его всегда называли крымчакским. Еще до Революции на этой бывшей окраине города крымчаки возводили свои дома. Причем строили добротно, на века, и они хорошо сохранились до наших дней. Вот только крымчаков ты сегодня там не найдешь. Всех, кто раньше там жил, расстреляли фашисты во время войны.

– Я пытался найти на довоенной карте Крымчакский переулок, но его там не оказалось. Да и о молитвенном доме вместных архивах нет ни одной бумаги.

– Крымчакский переулок был, его все так называли, хотя в документах он мог именоваться как-то иначе. И крымчакский клуб был там, я ничего не путаю, хотя найти подтверждения моим словам будет непросто.

Михаил Захарович надолго умолкает, смотрит на белую пену морских волн, бьющихся о бетонную набережную, и летящих над самой водой белоснежных чаек.

– Крымчаки до войны жили дружно. Все знали друг друга. Мои родители придерживались крымчакских традиций. Мама готовила кубетэ, пастэль – пирог с мясом и овощами, сузме – небольшие мясные пельмени, подававшиеся в ореховом соусе. Запомнилась мне одна предвоенная история, —продолжает Михаил Захарович. – Моего дядю призвали в армию на действительную службу. Воинская часть его располагалась в районе Пересыпи, у трамвайного кольца. Солдат кормили тогда хорошо: борщами, кашей, давали белый хлеб. Но мама сильно волновалась, не голоден ли сын, и однажды испекла кубетэ и понесла к нему в часть. Через КПП передать пирог она не смогла, подошла к забору, вызвала сына и вручила ему еще горячее кубетэ. У солдат, а там служило много крымчан, в этот день был настоящий праздник.

А потом началась война. В сорок первом я перешел в пятый класс. В первые дни войны мой отец ушел в ополчение, а мать – операционная медсестра одного из евпаторийских санаториев, была призвана в армию и работала в военном госпитале. Вскоре объявили об эвакуации, и нас, троих детей вместе с бабушкой, мама отправила на Кавказ, подальше от фронта. Путь этот оказался непростым.

Вначале остановились мы на Кубани, в Кореневке, – это была небольшая железнодорожная станция, мимо которой  проходили все поезда, следовавшие с фронта. Там в школе был  развернут военный госпиталь, где проходили лечение раненные бойцы. Их привозили санитарные поезда. К каждому такому поезду я прибегал и искал свою маму – медсестру. Я надеялся на чудо. Никакой связи у меня с родителями не было, но было чувство, что мы должны непременно встретиться на этой станции. И вот однажды я услышал, что в Кореневку прибыл эвакогоспиталь из Крыма. Я пошел по вагонам и стал спрашивать, нет ли в поезде мой мамы. Но мамы там не оказалось, а один из бойцов, услышав фамилию Пиастро, сказал, что в поезде есть раненный с такой фамилией. Я подбежал к вагону и увидел своего отца. У него было тяжелое ранениев голову.

Отца поместили в местный госпиталь и вскоре —комиссовали. Так мы вновь оказались вместе. А я продолжал ходить на станцию и в каждом вновь прибывшем поезде искал свою маму. И однажды поиски увенчались успехом. Мне сказали, что в санитарном поезде, который прибыл из Крыма, есть медсестра по фамилии Пиастро, но выйти ко мне она не может, так как занята на операции. Я стоял у вагона и не мог поверить, что через несколько минут смогу увидеть свою маму. Наконец, операция закончилась, и мы встретились. Так на станции Кореневка я смог отыскать своих родителей.

Вскоре фашисты перешли в наступление, и мы уже всей семьей отправились на Кавказ. Беженцам выделили три подводы. На подъеме мы толкали их, помогая лошадям, а на спуске – придерживали, чтобы не свалились в пропасть. Когда шли по военно-грузинской дороге, нас обстреливали фашистские самолеты, хотя летчики прекрасно видели, что по дороге идут мирные жители, а не военные. Во время одного из таких обстрелов погибла группа беженцев и осталась на дороге раненая лошадь. Она подошла ко мне, показала свою ногу, а там осколок торчит и все гноится. Мать вытащила осколок, засыпала рану стрептоцидом, и со временем у бедняги все бы зажило. Эта лошадь осталась с нами, я на ней ехал верхом по той дороге. Но от судьбы не уйдешь. Десять дней я восседал в импровизированном седле, как заправский джигит, а на одиннадцатый – заметил нас немецкий летчик и открыл пулеметный огонь. Я не успел соскочить на землю, как очередь прошла по телу лошади. В тот день я чудом остался жив.

Потом поездом мы доехали до Кировабада. Там я окончил железнодорожное училище. Специальность у меня была монтер по освещению. А практику учащиеся техникума проходили на военном заводе. Мы делали для фронта снаряды, мины, патроны. Там я стал играть в оркестре, и меня взяли воспитанником в армию. После того, как фашистов изгнали из Крыма, мы поехали домой.

Трое суток гауптвахты за женитьбу

В Евпаторию Михаил Пиастро вместе с родителями вернулся в 1944-м году. Город был сильно разрушен. Особенно пострадали от фашистской оккупации построенные перед войной здравницы в курортной части Евпатории.

– Вначале нас поселили в одном из домов на улице Пролетарской, а потом дали квартиру на территории санатория имени Розы Люксембург, – вспоминает Михаил Захарович. – После войны я работал в «Военфлотторге», мастерские которого располагались в здании нынешнего Дома быта на улице имени Дмитрия Ульянова.

Днем жестянщик Пиастро ремонтировал примуса, а вечерами играл в духовом оркестре. Это было трудное, голодное время, но люди не унывали, тянулись к прекрасному. В Евпаторию часто приезжали известные артисты, музыканты, театральные коллективы.

– Мой отец был большим любителем музыки, не пропускал ни одной оперетты в театре, – продолжает рассказ Михаил Захарович. —И когда я, став музыкантом, играл дома какую-нибудь мелодию – отец безошибочно называл, какая ария звучала и кто композитор. У него был абсолютный слух, и он поощрял мои занятия музыкой. Вообще-то среди крымчаков было много талантливых музыкантов. Они играли на свадьбах, в оркестрах. В основном это были музыканты-самоучки. Но я не припомню, чтобы кого-то из крымчаков после войны отправляли на учебу в консерваторию. Лично для меня «главной музыкальной школой» стала советская армия.

В Евпатории я прослужил три года в оркестре при Высших офицерских курсах. Это было единственное подобное подразделение в СССР, где проходили переподготовку офицеры ПВО страны. Потом в этом здании на проспекте имени Ленина был один из корпусов санатория ПВО. Проходили переподготовку там не только наши офицеры, но и иностранцы из стран Варшавского договора.

В оркестре нашем было 30 человек. Мы играли не только в части, но и на набережной, и в городе. Частенько площадкой для выступлений нам служил оставшийся после войны ДОТ (долговременная огневая точка). Располагался он недалеко от Центральной курортной поликлиники (ЦКП), у самого пляжа, там, где сейчас построили ротонду. Люди приходили на набережную послушать музыку, мы играли там концертную программу.

Разговор наш переходит на армейскую тему. Михаил Пиастро мало чем отличался от своих друзей – послевоенных солдат. Ходил он и в самоволки, благо в родном городе переодеться в гражданскую одежду было не сложно, и с командирами спорил, демонстрируя свой независимый характер.

– Самое большое наказание я получил от своего командира… за женитьбу. В конце 53 года перед увольнением из армии я уже довольно долго встречался со своей будущей женой. И вот однажды, находясь в увольнении, я ей предложил расписаться. Мы пошли в исполком. Нас там спрашивают, а документы у вас собой. Мы говорим, да, и нас там сразу и расписали. Без свадьбы, без ничего. Об этом узнал командир подразделения. Вызвал меня к себе и давай кричать: «Как ты посмел жениться, находясь на действительной службе?».

Я пожимаю плечами и спрашиваю: «А что тут такого?». А он мне за то, что я женился без разрешения командования, объявил трое суток гауптвахты. Я говорю, что мне трое суток отпуска надо дать на свадьбу. А он и говорить об этом не хочет. Но не посадили. Вот так из армии я вернулся домой с женой, – улыбнулся мой собеседник.

Но недолго Михаил Пиастро наслаждался гражданской жизнью. Хорошие музыканты оказались нужны для службы в войсках, размещенных в Германии. И это была не просто служба, а главные «музыкальные институты» нашего героя. В течение девяти лет старшина Михаил Пиастро руководил оркестром ансамбля песни и пляски группы советских войск в Германии.

Там молодой музыкант научился «правильно»играть на трубе, так, чтобы «не надрывать легкие». Этот особый метод игры и продемонстрировал мне Михаил Захарович прямо на своем балконе. Чистейший звук трубы летел над морем, заставляя оглядываться прохожих и улыбаться немолодому музыканту.

– В 1969 году я вернулся в Евпаторию и через полтора месяца создал духовой оркестр, который занял первое место в Крыму и второе в республике.

В подтверждении своих слов он протягивает пожелтевшую вырезку из газеты «Евпаторийская здравница» от 30 июля 1971 года. Заметка Н. Водопьянова называлась «Чарующие звуки».

И хоть говорят, что газета живет только один день, думаю, что сегодняшним читателям будет интересно узнать, как 35 лет назад журналисты писали о духовом оркестре и его руководителе Михаиле Захаровиче Пиастро.

«Аллеи парка имени Фрунзе огласились чарующими звуками музыки. Неотразимая сила воздействия произведений знаменитых композиторов привлекла к открытой эстраде их почитателей. Затаив дыхание, люди слушают полюбившиеся мелодии.

В тот теплый вечер выступал Евпаторийский духовой оркестр под управлением Михаила Захаровича Пиастро. Исполнялись фрагменты из балета «Лебединое озеро», отрывки из оперы «Евгений Онегин» и марш из балета «Щелкунчик» Чайковского, прелюдия №5 Рахманинова, марш и хор из оперы «Аида» Верди, увертюра из кинофильма «Дети капитана Гранта» Дунаевского.

Обладая большим музыкально-исполнительским искусством, мягкостью и плавностью переходов, инструменталисты раскрыли высокую идейно-художественную ценность музыкальной классики и тем самым покорили слушателей. В репертуаре оркестра – произведения Глинки, Римского-Корсакова, Моцарта, Россини, Гуно, Бизе, Шопена, Грига, Рубинштейна, Оффенбаха, многих советских композиторов. Более двухсот музыкальных произведений, включая танцевальный репертуар, имеет в своем активе наш городской духовой оркестр…».

Этот оркестр был не просто музыкальным коллективом, а визитной карточкой Евпатории. Пик популярности его пришелся на восьмидесятые годы, когда духовой оркестр работал в Доме культуры курорта. Для музыкантов пошили «гусарскую форму», и они устраивали целое представление, маршируя в такт музыке по набережной имени Горького. За ними толпами шли мальчишки и отдыхающие. Завершался этот необычный парад на летней площадке лектория парка имени Фрунзе, где музыканты исполняли серьезную концертную программу. В восьмидесятом году дирижер Михаил Пиастро стал лауреатом фестиваля самодеятельного художественного творчества трудящихся и был награжден серебряной медалью ВДНХ СССР.

В 2005 году Михаил Захарович создал ансамбль крымчакской песни «Кърымчахлар». Он хотел восстановить творческое наследие одного из древнейших народов полуострова – крымчаков. В этой работе Михаилу Пиастро помогал его ученик и племянник, известный в Крыму музыкант и аранжировщик Владимир Котов. Вдвоем они работали над созданием лазерного диска народных крымчакских песен.

Собирая материалы о музыкальной легенде Евпатории, талантливом музыканте и дирижере Михаиле Пиастро, я пытался понять, почему его труд на благо нашего города не был по достоинству оценен. Одни говорили, что звание «Заслуженного работника культуры» ему не присвоили из-за того, что у него не было специального музыкального образования, другие были более откровенны. Они считали, что во всем виной его независимый характер и привычка говорить правду, невзирая на должности и служебное положение оппонентов.

Михаил Пиастро на открытии фотовыставки в Евпаторийском краеведческом музее.

Фото Марка Агатова.

Звание заслуженного работника культуры АРК Михаилу Захаровичу Пиастро присвоили в марте 2009 года.

Караимское счастье

Поиски Крымчакского переулка для меня современем превратились в настоящий детектив. С одной стороны – старожилы города подробно рассказывали о «Къаале» и жилых домах, построенных крымчаками в начале прошлого века, а с другой – полное отсутствие хоть каких-нибудь документов, подтверждающих эти слова. Создавалось впечатление, что кто-то умышленно удалил документы, в которых хоть что-то могло напомнить потомкам об истории моего народа.

– А что ты хотел? – горько усмехнулся Давид Вейнберг, услышав мой рассказ об исчезнувших документах и архитекторе. – Одни, фашисты, расстреливали ни в чем не повинных людей у противотанкового рва. Другие служаки, после войны меняли в паспортах крымчакам фамилии и национальность. Мой друг Ачкинази стал грузином Ачкинадзе, а Юрия Пурима – записали в караимы. Возможно, поэтому и исчезли из города документы. Но ты их ищи, они не могли бесследно пропасть, а я тебе тоже кое-чем помогу. В Евпатории живет один караим, который знает все о Крымчакском переулке, потому что он там жил до войны.