– Она была не со мной! Мы оказались на соседних местах, вот и обменялись мнениями о фильме.
– Какие мнения можно составить о фильме, сюжет которого сводится к погоне продолжительностью в час двадцать и к трогательным объятиям в конце?
– Ты мешаешь мне работать!
– Ты битый час таращишься на ту брюнетку, что сидит в дальнем конце читального зала. Хочешь, я тебе помогу? Попрошу у нее номер телефона, спрошу, не замужем ли она, скажу, что мой приятель мечтает сводить ее на архаусный фильм. «Великая красота» Паоло Соррентино, шедевр Висконти, старая лента Фрэнка Капры… что ты выберешь?
– Я правда работаю, Хоуп, и не моя вина в том, что эта девушка попадает в поле моего зрения, когда я думаю.
– Тут я с тобой согласна: когда человека настигает любовь, глупо винить в этом попутный ветер. Кстати, о чем ты думаешь?
– О нейромедиаторах.
– А, о всяких норадреналинах, серотонинах, допаминах… – принялась насмешливо перечислять Хоуп.
– Помолчи немного и послушай меня. Уже признано, что они способны мобилизовать мозг на определенные действия, усиливать внимание, память, влиять на циклы нашего сна, на наше пищевое и сексуальное поведение… Например, мелатонин играет важнейшую роль в возникновении зимней депрессии.
– Лучше подскажи, какой нейромедиатор вызывает летнюю депрессию в тот момент, когда надеваешь купальник. Я сразу же выдвину тебя на Нобелевку!
– Что, если молекулы действуют двояко? Предположим, нейромедиаторы накапливают информацию о том, как они воздействуют на нас в течение жизни. Представь, а вдруг они играют роль частиц живой памяти и накапливают все наши достижения, формируя и меняя наш характер? Никто не знает, где именно в мозгу гнездится наше самосознание – то, что превращает каждого из нас в уникальное существо. А теперь предположим, что нейромедиаторы, совсем как сеть информационных серверов, тоже образуют сеть, а она и есть человеческая личность!
– Блестяще! Даже гениально! Как же ты намерен это доказать?
– Зачем, по-твоему, я занимаюсь наукой о нейронах?
– Чтобы соблазнять девушек! Уверена, первый же профессор, которому ты поведаешь о своих революционных идеях, предложит тебе переквалифицироваться в юриста, филолога, в кого угодно, лишь бы ты больше не болтался среди его студентов!
– А вдруг я прав? Ты понимаешь, какие могут быть последствия?
– Если представить, что твою туманную теорию удастся обосновать, а в один прекрасный день расшифровать содержащуюся в этих молекулах информацию, это обеспечит мгновенный доступ к человеческой памяти.
– И не только: еще можно будет ее переписывать и – почему нет? – воспроизводить человеческое сознание в компьютере.
– По-моему, кошмарная идея! Собственно, зачем ты со мной об этом толкуешь?
– Чтобы ты подключилась к моему проекту.
Хоуп расхохоталась так громко, что соседи по читальному залу укоризненно на нее покосились. Смех Хоуп всегда улучшал Джошу настроение. Даже когда она поднимала на смех его самого, что случалось нередко.
– Для начала угости меня ужином, – зашептала она. – Только чтобы никакой несъедобной дряни с доставкой на дом! Я про настоящий ресторан.
– Давай ненадолго отложим, а? Сейчас я на мели, но к концу недели ожидаются кое-какие поступления.
– От твоего отца?
– Нет, я подрабатываю репетитором, натаскиваю одного балбеса, родители которого воображают, что он в конце концов возьмется за ум.
– Ты злобный сноб. Ладно, я сама заплачу.
– На таких условиях я, так и быть, согласен пригласить тебя на ужин.
* * *
Джош и Хоуп познакомились на первом курсе. Дело было ранней осенью, Джош и Люк курили на краю лужайки не очень законную сигарету, одну на двоих, и делились своими любовными разочарованиями. В нескольких метрах от них, прислонившись к стволу вишни, сидела Хоуп и готовилась к занятиям.
Внезапно она громко и отчетливо осведомилась, кто это поблизости страдает неизлечимым недугом, оправдывающим применение на свежем воздухе психотропного средства.
Люк встал и попытался определить, кто говорит: преподаватель или студентка. Заметив озабоченно озиравшегося Люка, Хоуп помахала рукой и сдула со лба челку, упавшую ей на глаза. Люк был очарован.
– На вид ты вроде не болен. Получается, при смерти твой дружок, считающий звезды средь бела дня. Тут явно замешан ваш ямайский табачок, даже меня от него мутит.
– Хочешь с нами? – спросил Люк.
– Спасибо, но мне и так трудно сосредоточиться. Из-за вашей искрометной беседы на тему женского пола я уже полчаса перечитываю одну и ту же строчку. С ума сойти, сколько глупостей способы нагородить про женщин парни вашего возраста!
– Что такое интересное ты читаешь?
– Профессор Юджин Фердинанд Олгенбрук, «Врожденные нарушения центральной нервной системы».
– «Хорошенькая девушка, тоненькая и непринужденная, с головы до ног сотворенная для того, чтобы выжить…» Раймонд Карвер, «О чем мы говорим, когда говорим о любви». У каждого своя культовая книжка, верно? Не хочешь просветить нас насчет женского пола? Этот предмет загадочнее любых патологий коры головного мозга и куда более захватывающий.
Хоуп бросила беглый взгляд на Люка, захлопнула книгу и встала.
– Первый курс? – спросила она, подходя к нему.
Джош поднялся ей навстречу, она замолчала, уставившись на его протянутую руку. Удивившись, что она не намерена ее пожимать, он снова сел.
Люк заметил, как они друг на друга смотрят, заметил огонек в глазах у Хоуп. Незнакомка успела его околдовать, но он понял, что свой выбор она остановила не на нем.
Хоуп всегда отрицала, что сразу же почувствовала влечение к Джошу, но Люк не верил ни одному ее слову и всякий раз, когда всплывала эта тема, вспоминал, что последующие события подтвердили его догадку.
Джош тоже клялся, что в тот день не заметил в Хоуп ничего соблазнительного, и добавлял, что она – из тех девушек, чья красота раскрывается, только когда узнаешь их поближе. Хоуп так и не сумела заставить его признаться, комплимент это или насмешка.
Познакомившись, они с удовольствием провели вместе этот теплый вечер бабьего лета. Джош был неразговорчив, а потому на вопросы Хоуп вместо него отвечал Люк. Джош тихо злорадствовал, наблюдая, как его лучший друг лезет из кожи вон.
* * *
К середине осени Хоуп, Джош и Люк превратились в неразлучную троицу. После занятий они встречались на площади перед библиотекой, если позволяла погода, или в читальном зале, если было холодно или дождливо.
Из них троих Джош работал меньше всех, но получал самые высокие оценки. После каждого экзамена Люк, сравнив результаты, признавал, что Джош превосходит их обоих интеллектом. Хоуп была более сдержанна в оценках: у Джоша, конечно, блестящий ум, но слишком уж часто он пользуется своей способностью очаровывать, причем жертвами его становятся и преподаватели, и многочисленные особы женского пола. Единственное, что она признавала за ним, – это более развитое воображение, зато считала его слишком несобранным.
Люк, по крайней мере, не позволял себе отвлекаться на любую семенящую впереди пару стройных ножек и, как она, был ориентирован на академический успех.
Однажды вечером в кафетерии – они штудировали конспекты – девушка за соседним столиком так нагло уставилась на Джоша, что он тоже стал коситься на нее. Хоуп, потеряв терпение, предложила ему не тянуть время, а просто отвести эту гусыню к себе в комнату и там ее поиметь, вместо того чтобы изображать усердие, прикрывшись тетрадкой.
– Какая реплика! Сколько изящества! – огрызнулся Джош.
– Счет один-один, – подвел итог Люк. – Можно вопрос? Почему вы все время друг друга подкалываете? Пора бы заняться чем-нибудь еще.