Шах и мат

– Ладно! Там подумаем. Надо все-таки было бы узнать, куда они направляются на этой самой «Акуле».

Кэлли пожал широкими крепкими плечами:

– Вечером узнаю. Я устроил себе небольшой проспект вверх, он, конечно, уже Бродвэя, но для меня достаточно. Прямо над нами…

– Ну…

– Салон самого Хорлэя. Вечером проберусь в гости к нему.

Они молчали. В этот момент тяжелая дверь, которой запирали трюм, заскрипела.

– Лезь в ящик, – быстро сказал Кэлли.

Через мгновение, когда в трюм вошел боцман с тремя матросами, там никого не было, только молчаливо чернели ящики с сухарями, конденсированным молоком, шоколадом и прочими припасами.

Боцман сплюнул:

– Что этому старому дьяволу все мерещатся безбилетные пассажиры? Жалко ему, что ли. Никого нет!

– И не было, боцман. Давай покурим.

Боцман посмотрел на матроса:

– Ты мне должен говорить «мистер боцман», я твое начальство.

– Ладно, мистер боцман, давай закурим.

Они закурили маленькие прокопченные трубки и уселись на ящиках.

– Уильстон, – сказал боцман, – куда мы, собственно, мчимся на этой дьявольской яхте?

– Говорят, что…

– Дураки те, кто говорят. Я кое-что знаю, но…

– Но что?

– Но ничего не скажу.

– Ладно. Боцман, здесь есть ящик с виски. И очень недурным виски. Закон о трезвости, «сухой билль», хе-хе, их не касается, этих дьяволов.

Боцман невольно прищелкнул языком, но спохватился и сказал:

– Мне нельзя пить с тобой, Уильстон, я твое начальство, тысяча чертей…

Уильстон прищурил правый глаз.

– Да ведь никто не видит, боцман. И чем больше мы здесь пробудем, тем лучше, значит, искали безбилетных пассажиров. Правда, ребята?

Два другие матроса подтвердили:

– Сущая правда, мистер боцман.

Боцман повернул к ним свое багровое лицо с фиолетовым носом:

– Это настоящая бестия, этот Уильстон, хо-хо. Не успеешь опомниться, а он уже уговорил. Тебе надо было бы быть адвокатом. Уильстон, хо-хо.

Уильстон сказал, подмигивая:

– Я и сам так думал. Да не пустили. Ты, говорят, Уильстон мало пьешь виски, а настоящие джентльмены из суда, те никогда не просыхают.

Матросы покатились со смеху. Боцман, багровея и задыхаясь, сказал:

– Настоящая бестия, будь я проклят!

Через минуту послышалось два звука: один от выскочившей пробки, другой шел из горла боцмана и не оставлял сомнения в том, что бутылка быстро опустела.

В этот момент послышался третий звук, боцман оторвался от бутылки и спросил:

– Это ты чихнул, Уильстон?

– Нет!

– Это вы, ребята?

– Нет!

– Сто дьяволов с одним прихвостнем… Кто здесь чихает?

На честный вопрос боцмана никто не ответил, и четыре бутылки снова забулькали, опрокидывая в четыре горла живительную влагу.

Эти четыре бутылки опорожнились и были заменены ее четырьмя. Вторые четыре опустели так, как будто никогда не были полными, и снова были заменены новыми. Осоловевшие глаз боцмана прищурились от удовольствия, нос стал еще более темным, жидкость громко булькала в почтенном боцманском горле.

Три матросских горла поддерживали начальство.

В этот момент опять раздался странный звук, как будто в ящике рядом кто-то громко и сочно чихнул.

Бутылка опустилась, и пьяные удивленные глаза боцмана уставились на матросов:

– Бросьте штуки шутить, ребята, кто здесь чихает?

Все четверо прислушались. Но ничего не было слышно, кроме шуршания воды за бортом.

Боцман сказал хрипло:

– Ты чихнул, Уильстон?

– Боцман, не валяй дурака, я не чихал.