К Библии от науки

А отсюда следует, что проще и точнее – не обвинять понятия в не истинности, а просто создавать новые (правильные, читай – более точные) теории о происходящем уже без использования «плохих», «неверных» понятий.

А на рождение всякого нового понятия возможно следует накладывать самые серьёзные ограничения (вплоть до уголовных) именно потому, что окончательно похоронить понятие можно только вместе с последним его носителем. Но, и после похорон, «Забыть Герострата» получается далеко не в каждом случае.

Таким образом, читатель, ты наблюдаешь попытку (возможно не совсем удачную) показать, что избыточность, ненужность понятия установить много проще, чем его не истинность, ложность. Особенно, если это понятие кому-то импонирует или тем более, если это понятие уже обзавелось легионом нуждающихся в нём для моделирования приятных представлений.

Другими словами, если мы в состоянии обходится без какого-то понятия, то так и следует продолжать это делать до тех, пока обходится можем.

Оккам бесконечно прав. Не умножайте сущностей. Сущности нежелательно живучи.

Вот и всё про истину, пожалуй.

Точнее – всё, что мы можем в плане установления и оформления истины, чтобы там так много не писали диалектические материалисты.

Немного о культуре

Если кому-то показалось, что выше мы говорили только о науке, то добавим, как бы, и о культуре. В первом приближении.

Как мы знаем, при слове культура кто хватается за пистолет, кто за цитаты из классиков, кто обращает взор к полотнам, кто выкрикивает частушки, а кто… что…

Бывает, все это мешают в винегрет и, подозрительно косясь на результат, величают блюдо гармонией.

А истинная гармония встречается, к сожалению, до обидного редко. Любая гармония – это прежде всего предельный комфорт. Если гармония в общении – то лишь необходимое и достаточное для концентрации внимания и точности передачи как логической, так и эмоциональной составляющих смысла. Потому гармония – это трудно и ответственно как любой эталон совершенного.

Культура же определяется не столько объёмом накопленных знаний, сколько развитостью умений и приёмов его использования в становлении и развитии межличностных отношений. Здесь всё – и культура накопления знаний, и культура формирования чувств и эмоций, и культура их проявления.

Поэтому, как это ни банально, но не лишним, думается, будет повторить строки знакомые моему поколению с детства, что никакая гармония (ни изложения, ни восприятия) невозможна без обогащения личного опыта знанием всех интеллектуальных богатств, выработанных человечеством. В том числе и знанием универсальных законов естественных наук.

И самое главное в культуре – неистребимое желание получения знаний и потребность в их систематическом совершенствовании.

В противном случае мы обязательно столкнёмся с невежеством, с серостью. А серость, страшна не незнанием. Нет человека, который знает всё. Невежество, серость – есть амбициозная убеждённость в непререкаемой самодостаточности для принятия безапелляционных решений в любой области. Без учёта чьего бы то ни было опыта и мнений.

Невежде чужд синдром Сократа. Невежда знает, – что он знает всё. С трудом усвоенный набор примитивов преподносится окружающим как таинства мировой мудрости. Всё то, что вне его понимания – не имеет права не существование.

С невежеством нет и не может быть диалога. В лучшем случае – монолог вдвоём. Это ладно, – когда он исполнитель. Здесь только трудности человеческого контакта. А когда он на уровне принятия решений? Это уже бедствие.

С феноменом невежества, серости можно столкнуться везде. И в семье, и на работе, и на улице, и в музее, и в литературных редакциях, где «культура», казалось бы, витает повсеместно – абажуром над каждой лампочкой, нимбом над каждой головой.

И здесь даже мой небогатый опыт общения позволяет усмотреть определённую тенденцию – чем дальше от точных наук, тем плотнее вышеназванный феномен.

Хотя я не исключаю, что число «общений» с моей стороны было недостаточным для столь общих выводов. Но опыт есть опыт. И он настораживает.

Дело немного проясняется, когда понимаешь, что во многих видах человеческой деятельности, в том числе и «культурных по определению», напрочь отсутствуют объективные критерии результата. Если в технике машина или формула, то против неё что? Написал, изобрёл, и все её видят. Плохой ты, хороший, любят тебя, не любят – это другой вопрос. А результат – вот он. И любой может проверить и увидеть – кто молодец.

А, если эстетика, бомонд? Тут критерий один – чтоб по вкусу, чтоб понравилось.

А вкус, как известно, параметр шаткий. Здесь главное – угодить. А если точки над всеми «i» расставлять, да глаголом жечь, говорить одну правду, то, когда и кому это нравилось. Даже в технике.

Отсюда и трудности восприятия этой самой правды. Да и способы преодоления этих трудностей.

Ведь, если правда голая, то её легко и в порнографию списать, а поборника, соответственно, в маньяки.

Так и списывали. Основных учителей. А без учителей какая школа?

Я не знаю учёного, который бы чурался художественной литературы и не имел бы по прочитанному собственного мнения. И мнения не на публику, – чтобы выглядеть, а мнения-для-себя, дисциплинирующего страсть и воображение, без которых невозможна ни формула, ни теорема, ни закон. Но я встречал работников «культуры», не прошедших школу жёсткого мышления.

Дело опять же не в незнании. Его всегда можно восполнить. Дело в воинствующем самомнении о сверхдостаточности того мизера, что сложился под прической. В отсутствии стремления развивать, напрягаться ещё и ещё. Быть постоянно готовым к диалогу и не утомляться в первые семь минут общения, не всегда достаточных даже для уточнения терминологии. Я уже не говорю о продуктивной дискуссии без переходов к эмоциям и на личности. С брызгами.

Наука такая же мощная опора здания общечеловеческой культуры, как и всё остальное. Думается, что опора даже главная. И пока в понятие общей культуры не будет входить способность необходимо долго поддерживать конструктивный диалог в жёстком временном режиме с учётом всех областей знания, нам придётся с сожалением наблюдать как в Петербургской Лавре какой-нибудь «интеллигент», помочившись у мстительно заткнутых в угол надгробий великим Эйлеру и Ломоносову (подарившим ему то, без чего нельзя существовать цивилизованно) с благоговением во взоре спешит с цветочком к камню Гончаровой Натальи.

Так что, если говорить о смысле нашего бытия сегодня (о чём мы собственно уже и говорим), то надо знать и Пушкина, и Толстого, и много больше, чем они, и много больше, чем учёные в их время, а лучше всего – все что знает человечество на текущий день. О чём, к великому сожалению, остаётся пока только мечтать. Хотя возможно – только пока.

И надежды здесь не только на науки естественные.

Конечно, о понятиях можно и нужно говорить много больше. Мы выделили лишь ту мизерную часть, без которой понимание задач и решений этой книги будет крайне затруднительным или просто невозможным.

И, конечно, это наша не последняя понятийная экскурсия, но уже достаточная, чтобы перейти к главам следующим, где и рассмотрим несколько достойных понятий, требующих отдельного обсуждения.

Глава 2. О БИБЛИИ

Так почему именно слово «библия» использовано в заглавии нашей книги? Ведь ещё в школе учили, что наука и религия – суть два антипода. С одной стороны – борьба за реальное, земное, за всё лучшее, что человек может изобрести и построить сам без необоснованных надежд и беспочвенных прогнозов. С другой стороны – опиум народа на этом свете и иллюзорное счастье без труда и забот на том.

Тем не менее, это понятие выбрано не напрасно. И конечно не потому, что оно наполнено божественной содержательностью, освящено божьей благодатью или источает его духовность.

Подход будет утилитарным – как всё от науки. И потому понятие «религия» нам предстоит использовать как нормальное рабочее понятие, – как форму, в которой истина, как её содержание, должна быть доступна всем.

Вера

В своё время я с интересом для себя обнаружил, что различие в научном «убеждён» и в религиозном «верую» прослеживается скорее на эмоциональном, но никак не содержательно-логическом уровне. И заключается это отличие, пожалуй, только в степени убеждённости и предрасположенности отстаивать своё убеждение. Когда произносится: «Верую» – ощущается некоторая бесполезность дальнейших дискуссий.

И не потому, что верит человек и все тут. Вера без убеждений не вера. Это конформный фанатизм для плохо тренированных или хорошо промытых мозгов.

Так уж человек устроен. Прежде чем начать действовать он обязательно должен поверить в возможность достижения желаемого результата. Человек не может жить, не веря в собственное будущее. С потерей этой веры, веры в необходимость существования своего завтрашнего «Я», приходит смерть. И как показывают наблюдения над заключёнными в жёстких условиях концлагерей – в течении буквально двух-трёх недель.

Так что без веры никому не обойтись. Выбирать можно только саму веру. Во что, и как верить. И в этом плане, сознательно выбранную Веру можно определённо считать критерием развитости мышления и степени его конформности.

Кому-то совершенно достаточно авторитета гуру или живого «бога» Кузи. Кому-то ссылки на догмат очередной «Библии», а кто-то хочет все осмыслить сам, опираясь на возможности собственного интеллекта, бесконечно веруя в успех и окончательную победу собственных начинаний.

А нужно ли «верить» или ненужно – не вопрос. Если вы хотите наполнить жизнь хоть какой-то содержательностью и испытывать уверенность, что вы все делаете правильно, то какую-то религию, какие-то принципы-критерии вам придётся исповедовать.

Не может человек без Веры, без цели-символа слияния со вселенским сущим, без осмысленного первоисточника побуждений, без объяснения самому себе смысла собственного существования и желательно счастливого конца.

Другими словами, без мобилизующей веры в победу невозможна никакая мотивация, ни какой энтузиазм. И, если хотите, – одержимость, столь необходимая для серьёзных свершений, предполагающих героизм и самопожертвование. И героизм не в отдельном поступке, а в рутинном систематическом каждодневном следовании тем или иным принципам и предписаниям.

Потому под индивидуальной Верой будем понимать не просто уверенность в правильности мыслей и правоте поступков, а выстраданную убеждённость, располагающую аргументацией, необходимой и достаточной для убеждения других. Что обязательно предполагает наличие некой собственной теории.

И пусть эту теорию называют религиозной. Ведь религиозная теория (в том числе и атеизм), как известно, ничем не отличается от научной. Ничем, кроме, пожалуй, подхода к основным аксиомам и гипотезам. Считается, что в случае религии гипотезы объявляются догматами, после чего последние не подлежат никаким изменениям и пересмотру, даже если их противоречие имеющимся фактам самоочевидно.

Возможность существования догматов даже в условиях полной очевидности их несостоятельности заложена, как правило, уже в самом содержании. Это могут быть указания на неисповедимость путей господних, ссылки на безоговорочные авторитеты личностей или книг, софистические самоопределения понятий друг через друга или даже неважно что, но обязательно что-то убедительное для верующего.