Город, который построил Я. Сборник. Том 5

И на протяжении трех или четырех лекций она что-то рассказывала, но ее уже никто не слушал.

Сальвадор Дали был полным идиотом и шизофреником, судя по его работам и автобиографической прозе. Он прожил восемьдесят пять лет. В свою очередь, Павлик Морозов совершил подвиг и ушел от нас, не достигнув пятнадцати. Почему?..

Американская звезда Мадонна не сочинила, не спела ни одной достойной песни, и оголив все прелести своего тела, стала мировым явлением. А вот, Владимир Холщевников – композитор, профессор, преподаватель полифонии и контрапункта, написавший не один десяток интересных и, возможно, новаторских произведений, остается непопулярным даже в узких кругах.

Так, почему же?..

У меня был в юности товарищ, который с трудом закончил восемь классов, отсидел по малолетке два года за фарцовку, сейчас в Израиле его бизнес процветает. А еще, один мой однокашник в шестом классе писал стихи и был безнадежно влюблен в мою соседку по парте. Недавно его встретил на рынке, но он явно терял человеческий облик.

Кто мне ответит, почему?..

Но никто ничего не знает, и знать не хочет.

В школе-гимназии №1 с немецким уклоном учителя решили для детей организовать культурное мероприятие, а именно экскурсию на завод по изготовлению кока-колы. Бедных детей на протяжении нескольких часов гоняли по этажам недавно выстроенного гиганта и, казалось, что индустриальная программа дня никогда не закончится. И вот, наконец-то, после утомительной прогулки на выходе из главного цеха, бледных и голодных первоклассников построили в ряд, и экскурсовод бодро спросила:

– Дети, а знаете ли вы имя человека, который придумал кока-колу?

Из толпы показалась тучная фигура наиболее усталого мальчугана:

– Знаем… Александр Сергеевич Пушкин.

Подхожу к зеркалу, и вижу в нем пикассовского Амбруаза Валлора. Отгибаю створки еще больше. В комнате полумрак. "Герника" – следующий этап трансформации. Я распадаюсь на осколки образов, бесчисленное множество идей, но это не отражения одного и того же, не механическое копирование, а каждая старается изо всех сил о себе заявить – Я есмь! Лицезрейте меня во всей красе!

Каждый персонаж – герой эпизода, соответствует моей сущности. Они то беснуются, то кричат от удушья, взывая о помощи, а кто-то выражает неподдельное самодовольство и экстаз от удачно найденной мыслеформы. Все они пытаются друг друга переорать и перещеголять в своей уникальности и неповторимости. Многим это удается, а в особенности тем, кто ближе всего расположен к точке золотого сечения. Но и это ненадолго. Громогласно и изощренно помитинговав, меняются друг с другом местами, чувствуя себя изрядно измотанными и опустошенными.

И вот, конечный этап претворения. "№5.1948" Джексона Поллока. Это то, к чему меня уже давно вело подсознание. Я превращаюсь в мириады блеклых мазков, черточек и точек, не имеющих ни центра притяжения, ни пространства для свободного парения. Безжизненные хаотические кляксы, без формы, идеи и содержания.

На прошлой неделе в нашем подъезде в лифте разбили лампу, и некому ее было заменить, хотя сам лифт работал исправно. И, бороздя, время от времени, просторы этажей, я подумал вот о чем:

– Да, действительно наступили смутные времена, но никакой зависти к мертвым я не испытываю.

И второе:

– Почему-то все неудачники и русские бабушки у подъездов так жаждут конца света и некоего преображения мира, надеясь, что кромешная тьма сможет обеспечить им успех и почитание.

Я начал писать прозу уже довольно давно (аж с ноября 2009 года), и никто об этом не знал, кроме самых близких. Но тут я набрался мужества и заявил об этом во всеуслышание.

Реакция была примерно такая:

– ................

Отхожу от зеркала и подхожу к окну. Вижу, как густые снежные хлопья первого снега ложатся на асфальт, и тотчас тая, образуют повсюду мелкие лужицы. Как женская фигура, подняв воротник, торопится домой, слегка оторопев от внезапно разбушевавшейся стихии. Вдали над соседним микрорайоном, пронеслась вереница птиц, видимо задержавшихся в нашем холодном городе. Они держат путь на юг, и легкая дымка на горизонте сулит им удачу.

Я подхожу к зеркалу, закрываю створки, выключаю свет и выхожу из дома. Как бы мне сейчас хотелось быть там, в той стае вестников такой далекой и почти неосуществимой свободы. И я иду инстинктивно по направлению их полета, в тот край, где нет ни великой цели искусства, ни талантов, ни гениев, ни понятий о целесообразности и пользе. Где нет обязанностей и долга, которыми мы напичканы с самого своего рождения, в конце концов, нет зеркал и нашего же отражения, от которого мы впадаем в уныние и несем этот груз на себе всю жизнь.

– Но к чему это он тут резонерствует! Кому нужна эта надуманная философия и фальшивые сантименты! – хотя бы так, должен был кто-то отреагировать на вышеизложенный абзац…

Но так никто ничего до сих пор не сказал.