Отзывы о книге Сторона Германтов
wondersnow
Отзыв с LiveLib от 9 марта 2022 г., 21:00
«Мой сон и моё утреннее лежание в постели на другой день обращались в прелестную волшебную сказку, прелестную, – может быть, также и благодетельную. Я говорил себе, что и от жесточайших страданий есть прибежище, что всегда можно, за недостатком лучшего, найти покой. Эти мысли меня заводили очень далеко».
____Вот почему спустя почти год после прочтения второго тома «В поисках утраченного времени» я наконец взялась за третий: когда необходимо убежать и скрыться от внешнего мира, этот мягкий и звучный словесный поток помогает как ничто другое, унося туда, где царит одно сплошное ничто, таящее в себе покой и безмятежность. «Я вдыхаю воздух Комбре того года, того дня, смешанный с запахом боярышника» – мечтательно делился своими воспоминаниями Рассказчик, вновь смешивая настоящее с прошлым, и, читая эти строки, невольно сама переносишься не столько в его былые дни, сколько в свои собственные, на миг забывая обо всём насущном и погружаясь в то приятное время, когда всё было иначе... Опасная прустовская ловушка. Впрочем, так ли она опасна? Возможно, в ней заключается самое настоящее спасение? «Всякое воспоминание, всякая печаль подвижны. Бывают дни, когда они уходят так далеко, что мы едва их замечаем, мы считаем, что они нас покинули» – и мы мастерски возрождаем их и переписываем своё собственное прошлое, разукрашивая его пейзажи иными красками, и вот и печаль уже кажется не столь всеобъятной, и будущее видится намного более оптимистичным. Только вот настоящее... Что же тем временем происходит с ним?____Рассказчика не волновало ни настоящее, ни будущее, всё, что занимало его думы, было связано с прошлым. Хоть об этом и говорится не так много, но он, как и его создатель, был тяжело болен, и во время приступов он только этим и спасался – бегством в былые дни, что были окрашены мечтательными мазками. Всё бы ничего, но это состояние распространялось и на всё остальное. «Моя мечтательность окружала обаянием всё, что способно было пробудить её» – а это, надо понимать, опасный путь, потому что в таком случае человек живёт одной лишь своей мечтательностью, полностью при этом игнорируя реальность. Почитающий историю, герой приходил в волнение от знатных фамилий и, встречая представителей древнего рода, он в первую очередь видел поместья, замки и короны, а не живых людей со своими слабостями, пороками и изъянами, когда же при общении с ними спадала завеса и он понимал, что они ничем не отличаются от остальных "простых" людей, его одолевало глубочайшее разочарование, которое, впрочем, не длилось долго, ибо воображение брало своё и избавляло воспоминания от всего неприятного. И так – со всем. Подобные взгляды на жизнь очень сильно влияют на отношения с другими людьми, что наглядно демонстрировало общение героя с его близкими. Тесно общаясь с Робером де Сен-Лу и получая от него поддержку, он тем не менее считал само понятие дружбы ничтожным и постоянно обижался на товарища из-за мелких недоразумений. Являясь любимым сыном и внуком, он уставал от своих родных и постоянно выказывал им своё негодование, и даже потеря любимой бабушки не то чтобы сильно сказалась на нём, ему не было особо жаль ни её, ни страдающую мать, он думал лишь о самом себе. Стоит ли удивляться тому, что он был не особо любим обществом и был прозван полуистерическим льстецом? «Для неё была бы выносимой какая угодно встреча, только не встреча со мной» – признаться, тут я понимающе фыркнула, потому что с таким человеком даже здороваться не особо хочется, не то что общаться. Про его отношение к женщинам я и говорить не хочу, всё было сказано в рецензиях к предыдущим двум книгам, герой нисколько не вырос в этом плане: «Как ужасно обманывает любовь, когда она у нас начинается не с женщиной, принадлежащей внешнему миру, а с куклой, сидящей в нашем мозгу» – довольно распространённая проблема, надо сказать. Люди влюбляются не в человека, а в тот образ, что сами же и выдумывают, а когда эта блажь рассеивается, они почему-то сердятся не на самих себя, а на объект своих былых страстей. Обозвав дурой даму, к которой он охладел, Рассказчик не понимал, что если кто и являлся дураком, то лишь он сам. Жалкое зрелище, надо признать, жалкое и неприятное.____И если герой игнорировал собственные недостатки, то недостатки других людей он подмечал орлиным зрением; типичное поведение подобных личностей, но в данном случае оно было довольно увлекательным, ибо что-что, а раскрывать истинные натуры людей он умел. Самым главным достоянием этого тома является проникновение в высшее французское общество, и находиться в театрах, ресторанах и салонах с этими людьми было чрезвычайно занимательно, ибо скромный и молчаливый Рассказчик при помощи авторского скрытого – и не очень – сарказма демонстрировал, насколько же все эти люди смешны и нелепы, и что уверение героя в том, что фамилия – это всё, не стоит вообще ничего: если человек глупый, его не спасёт никакая родовитость. «Сказать, что она глуповата, будет, пожалуй, преувеличением, нет, она туманна» – со смешком заявила герцогиня Германтская, про которую смело можно сказать что она была не туманной, а именно что глупой с этим своим несуразным остроумием, которым она так кичилась, и дурными злословиями, коими она одаривала как врагов, так и друзей. Признаться, хоть следить за всем этим цирковым представлением и было интересно, время от времени меня охватывало сильнейшее раздражение, до того речи этих маркиз, герцогов и баронов были никчёмными, особенно когда они заговаривали об искусстве, в котором – само собой! – разбирались намного лучше самих творцов. Про их отношение к другим людям и говорить нечего, они с презрением относились вообще ко всем, в том числе и к себе подобным. «Его ненависть к снобам вытекала из его снобизма, но она внушала наивным людям, то есть всему свету, убеждение, что сам он чужд снобизма» – цитата, которую можно применить абсолютно к каждому герою сей книги, это просто какое-то сборище снобов (которые считают что они не снобы, разумеется), даже слуги и те пытались быть похожими на своих хозяев (умилил слуга Рассказчика, который воровал его книги и отсылал их своим родным в деревню, выставляя себя в письмах чуть ли не борцом и великосветским мучеником). Важным фактом являлась и главная тема, пронизывающая весь роман – дело Дрейфуса, отношение к которому говорило – и говорит и по сей день – о многом. «Таково наше общество, где каждое существо двойственно» – так-то оно так, но есть вещи, которые не могут иметь разных точек зрения, есть только одна правильная безо всяких "но", и когда видишь, как общество разрывается... Ну, тут сказать нечего. Зная, что за этим последует, испытываешь лишь тоску. Человечество не учится на своих же ошибках.____Ну так что же, таит ли в себе опасность та временная ловушка, в которую добровольно заключал себя Рассказчик, не желающий жить настоящим? «Мы вынуждены строить на развалинах прошлого, которое для нас открывается лишь путём случайных раскопок» – но нужны ли они, эти раскопки? Кажется, я начинаю понимать, каким вообще путём идёт герой; думается мне, под конец он, окончательно разочаровавшись в жизни и людях, основательно возьмётся за своё прошлое, дав ему новую жизнь на бумаге, как это сделал сам Марсель Пруст, и таким образом он совершит задуманное – он найдёт своё утраченное время. Но стоит ли оно того? «Если какое-нибудь воспоминание, какое-нибудь огорчение способны нас покинуть, так что мы больше их не замечаем, то бывает, что они возвращаются и иногда долго с нами не расстаются» – а всё потому, что человек не может окончательно с ними распрощаться и предать их забвению. Это сложно – отпустить былое, отпустить раз и навсегда, но строить свою – и не только свою – жизнь на его руинах, которые к тому же ещё и переписаны услужливым воображением, заведомо гиблая идея, которая способна привести к разрушению. Примириться, смириться и обрести мир – с прошлым, с другими и, что самое главное, с самим собой, – вот что способно пусть и не вернуть утраченное, но подарить что-то более драгоценное.«Поэты утверждают, будто мы обретаем на миг то, чем мы были когда-то, если нам случается попасть в дом или сад, где мы жили в молодости. Однако паломничества эти очень рискованны, и они приносят нам столько же разочарований, сколько удач. Надёжные места, свидетелей различных эпох нашей жизни, нам лучше искать в самих себе».
Yzzito
Отзыв с LiveLib от 25 ноября 2012 г., 20:58
Вспомнил на днях советы читающим "Улисса", оказавшие мне изрядную поддержку в своё время.
Постараюсь на имеющемся опыте прочтения Пруста сделать подобное с "Поисками утраченного времени".1. Будьте предельно внимательны. При "глотании" абзацев книга действительно может наскучить; рискуете пропустить 80% важных моментов, притаившихся в свойственных Прусту предложениях длиной с сорокалетнего диплодока. Соответственно, наказанием за подобные пропуски будет обрушившийся дождь из имён и событий как на описываемых светских приёмах, так и в размышлениях главного героя.2. См. п.13. См. п.14. См. п.15. Расслабьтесь и получайте удовольствие. "Великих книг не так уж много, и все они трудны. А что касается скуки, то человек как сущность действительно скучен...И если уж берёшься за Пруста, то наипервейшее условие - желание познать человека подлинного. А может ли быть человеческая подлинность глубже, чем в неторопливом человековедении Пруста?" (И. Гарин, "Пророки и поэты", т.2)Я боялся, что после первого и второго томов (особенно после части о Бальбеке из "Под сенью девушек в цвету") акцент "Германтов" на изображении светского общества вкупе с "генеалогическими лесами" рискуют уменьшить мой интерес к циклу, боялся, что придётся читать именно через силу. "Хвала Фортуне!", как сказал бы знакомый Марселя Блок - ничего такого не произошло, и даже дискуссии о деле Дрейфуса побудили найти дополнительную литературу о нём. Укрепляюсь во мнении, что первый том - своеобразный пропускной пункт, после которого обычно становится ясно, стоит читать ли цикл дальше. Нужно сказать ещё и непосредственно об издании книги. "Эксмо", как я считаю - большие молодцы: радует как внешнее оформление серии (в первых двух томах, объединённых одним изданием, очень к месту были картины Маке, здесь же - Беро и Менцель; краски не такие яркие, в чём мне видится тематический переход в цикле), так и наличие грамотных комментариев (если учесть что "Поиски" - ещё и солидное пособие по искусствоведению). Плюс ко всему - в этом издании перевод Любимова, который мне нравится больше других.
sibkron
Отзыв с LiveLib от 16 марта 2015 г., 13:13
Порой читая параллельно некоторые вещи, замечаешь их оживление, рифмование с основным чтением, их корреляцию. На этот раз вкупе с томиком "Германта" Пруста - это были пьесы "Кукольный дом" Ибсена и "Кто боится Вирджинии Вулф?" Олби. В первой - персонажи живут вроде бы обычной жизнью того времени, но в определенный момент героиня словно оказывается в кукольном доме, где она - марионетка. То есть происходит осознание искусственности жизни. Но ещё ближе пьеса Олби, где герои намеренно ведут игру, заставляя ожить симулякр отношений и поверить читателей, что они настоящие. Так вот, светское общество Пруста - это по сути те же играющие, где есть и марионетки, и свои кукловоды. Они намеренно живут искусственной жизнью, потому что стараются следить за тенденциями, модой, не важно - шляпки, платья, салоны в тренде, или громкие процессы - вроде Золя и дела Дрейфуса (которому, кстати, отведена изрядная доля романа). Для выросшего прустовского героя, оказавшегося в столь желанном салоне герцогини Германтской, многие разговоры светских людей кажутся скучными, малоинтересными. Единственное, что представляет важность - имена и родословные. Нет людей, есть некий симулякр человека, на котором стоит бирка - герцог, маркиз, принц, барон, граф, король и т. д. Чем древнее, тем лучше. И даже, казалось бы, поначалу искренние наставления барона де Шарлюса, совет не появляться в свете, на поверку оказываются лишь заигрыванием, формой флирта с юным желанным объектом (у Пруста отдельная глава отведена размышлениям о нетрадиционной ориентации барона, и отношению общества к таким вещам). В целом же, Belle Époque во всей красе, но уже с признаками зарождающихся будущих катастроф: войн, национализма, антисемитизма.
Vukochka
Отзыв с LiveLib от 7 сентября 2012 г., 11:40
Невообразимо поэтичный, проникновенный, воздушный, упоительный роман. Роман полный иронии (а иронии ли?) с привкусом миндаля:
Наиболее одаренные люди, которых я знавал, умерли в ранней молодости. Поэтому я был убежден, что жизнь Жьюпена скоро оборвется.
Метких, остроумных выпадов в сторону мелочных людишек и глупейшего снобизма:
Франсуаза, делавшая гримасу, когда ее называли кухаркой, питала к лакею, величавшему ее в разговоре "экономкой", особенное благоволение, каким принцы второго сорта дарят благонамеренных молодых людей, титулующих их «высочествами».Если кто-нибудь носит вашу фамилию, не будучи вашим родственником, он этим даёт вам полное основание его презирать.
И озорного смеха:
По временам он останавливался, осанистый, пыхтящий и покрытый мохом, и зрители не могли бы сказать, страдает ли он, спит, плывет, собирается снестись или только переводит дух.
Глубокое погружение в мир искусства (в том числе и военного), многогранных характеров и аристократической пошлости, националистов, (традиционно) евреев, «психологии» тугодумов и дуболомов, и психологии людей утончённых, где «мы находим восприимчивость и ум, которые не служат практическим целям».
Беспримерная красота слога и точность форм, удивительный полёт мысли и глубина взора. Пруст заставляет верить, что любовь к нему сродни любви к воздуху: довольно единожды попробовать, и дышать (читать и перечитывать его прекрасные романы) вы не перестанете никогда!
-273C
Отзыв с LiveLib от 29 декабря 2012 г., 00:44
Читай Пруста, учись хорошим манерам. Пусть нам трижды плевать на всю аристократию с комбрейской колокольни, но все же как страшно и неловко было бы опозориться в таких салонах своим полным незнанием этикета и даже того, какой вилкой что есть. Все "светские правила приличия" - единственное, что осталось потомственной знати и в качестве рыцарского доспеха, и в качестве оружия, а наши мягкие тела, избалованные комфортом частной жизни, перед ними совершенно беззащитны. Однако виртуальное погружение в этот серпентарий хороших манер в сопровождении опытного гида обещает быть вполне себе безопасным. Ну а Пруст по-прежнему тот же и не изменяет себе - все то же плавное, медом текущее повествование, где так мало случается и так много происходит. Это, наверное, похоже на просмотр балета в замедленном воспроизведении. Причем это не просто просмотр, а глубокий и детальный анализ каждого оттенка каждого движения. В течение второй половины этого тома я прямо-таки переживал, успеет ли Марсель заглянуть к дяде Паламеду после 11 прежде, чем кончится книга? Спойлер: Марсель успел, но, кажется, толку от этого ему не было. Изложение Пруста даже чем-то напоминает голограмму, когда, казалось бы, отдельный небольшой кусочек текста вполне дает полную картинку происходящего (вот герой, он болтается по салонам и наблюдает за аристократией), однако чем больший объем страниц мы набираем, тем более выпуклым и резким становится видимое. Это уже не тихое салонное щебетание, это грохочущий бой барабанов, и имя одному барабану - Величие, а другому - Тщета. Даже удивительно, как Марсель, с его хрупкими нервами, может выдерживать этот оглушительный концерт.
А вот последняя сцена со Сваном - уж не предтеча ли это "Постороннего"? Столь много мотивов, позже детально разработанных Камю, внезапно вспыхнуло в этом небольшом эпизоде! И, думаю, это лишь верхушка айсберга, то, что выхватил мой неопытный глаз из бесчисленной череды сцен и отступлений, которые оказали влияние на всю последующую литературу...
Так что ощущения двойственные. С одной стороны, приятно, что уже перевалил за три тома, а с другой - так жаль, что осталось всего четыре!Для гурманов (хотя я сам и не люблю кипяченое молоко)Для гурманов (хотя я сам и не люблю кипяченое молоко)Человек совершенно глухой не может даже вскипятить молоко, не следя глазами за появлением на открытой кастрюле белого гиперборейского отсвета, напоминающего отсвет метели и заменяющего тревожный сигнал, которым опасно пренебрегать и по которому, подобно тому как Господь усмирил волны, нужно усмирить эту стихию, а для этого нужно выключить электричество; ибо яйцо кипящего молока, судорожно рвущееся кверху, после нескольких наклонных всплесков уже достигло предельной высоты, оно раздувает, округляет поникшие паруса, которые сморщила пенка, затем метнет один из них, перламутровый, прямо навстречу буре, и только выключение тока, если вовремя заклясть электрическую грозу, сначала закрутит их все, а потом заставит лечь в дрейф и преобразит в лепестки магнолий. Но если глухой, пока еще не поздно, не принял мер предосторожности, то вскоре после молочного прилива его книга и часы будут чуть видны на поверхности белого моря, так что ему придется звать на помощь старую служанку, и служанка, хотя бы он был знаменитым политическим деятелем или великим писателем, скажет ему, что ума у него столько же, сколько у пятилетнего ребенка.