В стране чайных чашек

Мина тоже почувствовала, как подступают к глазам жгучие слезы. Она считала себя отчасти виновной в смерти бабушки, ведь Меймени покупала гранаты для нее! Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы взять себя в руки. В конце концов, Дария не в первый раз оплакивала при ней гибель матери, и Мина считала, что это не повод идти на уступки, как бы глубоко она ей ни сочувствовала.

– Потому что, Мина… – Дария отняла ладони от лица и подняла голову. Щеки ее были мокры от слез, но глаза смотрели спокойно и печально. – …Мама преподнесла мне самый лучший подарок, который только мать может сделать дочери. Мне тогда было всего девятнадцать, и я была слишком молода и глупа, чтобы понять, какой это подарок. Моя свадьба состоялась только потому, что в те времена девушка не могла идти наперекор воле родителей. Прошло много лет, прежде чем я поняла, что мама поступила правильно. В конце концов моя жизнь сложилась очень счастливо, и этим я обязана ей.

Мина подумала о мужчине, который сейчас сидел в ванной на полу и выдавливал на шпатель розовую затирку для межплиточных швов. Она представила себе его поредевшие волосы, неровные зубы и выпирающий живот, вспомнила его кассеты с записями уроков самопомощи и то, как он постоянно путал слова, когда слушал по радио американские песни. И это – счастье? Это – дар, который Меймени преподнесла дочери? Неужели теперь и Дария желает ей чего-то в этом роде?

– Это нелепо и смешно, – заявила Мина. – Нельзя выбрать для человека идеального супруга. Откуда ты знаешь, что именно ему нужно? Кто подходит ему лучше всего?..

Дария усмехнулась.

– Браки по сговору существовали в нашей стране много веков. Это давняя, освященная временем традиция. То, как заключаются браки здесь, в Америке, – вот это действительно смешно! Как может человек, в особенности молодой и неискушенный в жизни, выбрать себе мужа или жену? Сама посуди: разве ты думала так же, как сейчас, когда тебе было пятнадцать? И я уверена, что, когда тебе будет тридцать, ты будешь смеяться, вспоминая свои нынешние мысли и стремления. В молодости человеку кажется, что он сам все знает и способен принимать правильные решения. Мама говорит: ешь овощи. Мама говорит: рыбий жир полезен. Мама говорит: надень куртку, на улице холодно, но ты не слушаешь, ты отказываешься. Тебе кажется, что и куртка, и рыбий жир – все это не обязательно, но это не так. В конце концов настанет день, когда ты поймешь, что мать знает тебя лучше, чем ты сама. Именно поэтому она – твоя мать.

– Может быть, ты думаешь, я не понимаю, что ты чувствуешь? – продолжала Дария, и рыжий пучок у нее на макушке несколько раз качнулся из стороны в сторону. – Вовсе нет. Когда-то я тоже плакала по ночам, как и ты сейчас, потому что не знала, как мне быть. Я не хотела выходить замуж, к тому же твой отец мне вовсе не нравился. Я хотела получить ученую степень и стать профессором математики. Я была уверена, что сумею сделать фундаментальное открытие, сформулировать важную теорему или найти решение проблемы, которое до меня никто найти не мог. Тогда мне и в голову не могло прийти, что каждую субботу я буду сидеть в гостиной с Кавитой и Юн-ха и решать уравнения, которые никто никогда не увидит. Я и представить себе не могла, что не стану знаменитым математиком, поэтому, когда мама познакомила меня с Парвизом, я его возненавидела. И Меймени я тоже возненавидела за то, что она навязывает мне совершенно незнакомого, малосимпатичного мужчину. В течение нескольких месяцев или даже лет я злилась и раздражалась и изводила всех, кто попадался под руку…

– Ну и?.. Что же произошло потом?

– Что произошло? Я повзрослела. К тому же твой отец… Он оказался совсем не таким, каким я его вообразила. Он ничего от меня не требовал, а только давал. Он неустанно и самоотверженно трудился, стараясь сделать меня счастливой. Однажды утром я проснулась, посмотрела на него, посмотрела на свой раздутый живот, на наш уютный дом и поняла, что на самом деле я – счастливая женщина. И когда несколько дней спустя я услышала по радио о какой-то женщине, которая получила международную премию в области математики, я только рассмеялась. Мне было все равно. Моя жизнь переменилась, я стала другой. Кроме того… Когда умерла Меймени, я пережила это только потому, что рядом был Парвиз. Я осталась жива только благодаря ему. А вот если бы я была профессором математики… Не думаю, что математика могла бы меня спасти.

В задумчивости Дария взяла с туалетного столика щетку для волос и принялась вертеть в руках.

– Кроме того… – продолжила она после небольшой паузы. – Помнишь, когда тебе было восемнадцать, мы пошли в универсальный магазин и я купила тебе джинсовую рубашку? Помнишь, как ты не хотела ее надевать? Ты терпеть ее не могла, а теперь ты носишь ее чуть не каждый день!

– Мистер Дашти не рубашка.

– Он очень хорошо одевается, а его рубашки – настоящий образец вкуса.

– Мама!!! – Внезапно Мина почувствовала под ложечкой что-то вроде щекотки. Это ощущение спускалось все ниже, вплоть до кончиков пальцев на ногах, и она сначала хихикнула, а потом расхохоталась в голос. Она просто не могла ничего с собой поделать. О чем они только спорят?! Какой идиотизм! Мистер Дашти носит стильные рубашки. Ее отец – драгоценный дар… На мгновение она представила своего отца, перевязанного крест-накрест красной атласной лентой с огромным бантом, и расхохоталась еще громче. Ну и ну!.. Слезы потекли у нее по щекам, когда она подумала о диаграммах и графиках, с любовью и тщанием составленных Дарией. Вот эта зазубренная кривая – это мистер Джаханфард, а эта унылая синусоида – мистер Бидар. А вот и мистер Дашти: его линия напоминает очертаниями не то Эверест, не то собор Парижской Богоматери. Бред!..

– Ой, не могу больше! – Мина схватилась за живот. Ей и вправду казалось, что она вот-вот лопнет от смеха.

И снова Мина подумала об отце. Парвиз Резайи – подарок! Подарок Дарие от бедной мертвой бабушки! О Аллах, всемилостивый и милосердный!

Говорить Мина не могла. Согнувшись пополам, она каталась по кровати, чувствуя, как горят щеки и сводит судорогой живот. Сквозь слезы она взглянула на мать. Широко расставив пухлые ноги, Дария стояла над ней в своем розовом домашнем халате, сжимая в одной руке папку с досье мистера Дашти, а в другой – щетку для волос. Надо лбом Дарии белели седые корешки отросших волос: похоже, ей пора было краситься. Когда их семья сумела вырваться из Ирана, Дария поклялась, что покрасит волосы в рыжий цвет, если им удастся добраться до страны, где никто не будет заставлять ее носить хиджаб. И она сдержала слово. Чуть не в первый день их пребывания в американской гостинице Дария на полчаса исчезла в ванной комнате, а когда вышла (ее мокрые волосы были замотаны полотенцем), Парвиз встретил жену громкими аплодисментами и восторженными воплями. Пока Дария медленно разматывала полотенце, он смотрел на жену с нескрываемой гордостью и любовью, а потом безропотно отправился в ванную, чтобы смыть со стен и раковины пятна ярко-красной краски. Точно так же он когда-то собирал по всему рынку окровавленные обрывки ткани и все, что осталось от Меймени, после того как иракский летчик сбросил бомбу на магазин, куда та пришла покупать для внучки лучшие в мире гранаты.

Смех Мины прекратился так же внезапно, как и начался. Еще несколько раз она судорожно вздрогнула, но уже беззвучно, потом встала с кровати и повернулась к матери. Дария молча смотрела куда-то в сторону.

– Ах, мама!.. – Мина усадила ее на кровать и вынула щетку из неподвижных пальцев. – Я вот что подумала… Как тебе кажется, может, когда я буду встречаться с мистером Дашти, мне стоит надеть к лавандовому платью белый кардиган?.. – С этими словами она коснулась щеткой седых корешков на голове Дарии и принялась медленно расчесывать ей волосы.

2. Жених в бежевом костюме

Настало воскресенье, и Мина спустилась в подземку, чтобы доехать до дома родителей (ее машина была в ремонте). У дверей она позвонила, словно была гостем. Дверь открыл Парвиз, одетый в свой лучший костюм-тройку. На шею он повязал галстук с черепашками, купленный в музее Метрополитен (ручная работа!). Волосы у него были еще влажными после душа, к тому же от него исходил густой запах «Олд спайса».

Дария тоже вышла в прихожую. На ней был пошитый на заказ кремовый костюм с юбкой, отчего ее светло-карие глаза казались зелеными. Пучок был в идеальном порядке, губы подведены блеском. При виде дочери, одетой в джинсы и белую рубашку и подпоясанной кардиганом, она слегка нахмурилась, но ничего не сказала.

Потянув носом, Мина уловила доносящийся с кухни запах риса басмати и аромат подливки гормэ-сабзи[2 - Гормэ-сабзи – одно из национальных блюд Ирана. Эта подливка включает в себя зелень, петрушку, пажитник и шпинат, иногда свеклу, фасоль и красное мясо.]. Похоже, чай с мистером Дашти обещал превратиться в полноценный обед.

Ровно в четверть второго зазвонил дверной звонок, и Дария, бросив половник в раковину, бросилась открывать. Перед дверью она остановилась, несколько раз глубоко вздохнула и пригладила ладонями пучок и только потом повернула ручку замка. На пороге стоял невысокий коренастый мужчина с букетом белых и розовых роз, одетый в бежевый костюм. Он был чисто выбрит. Его глаза имели очень красивую миндалевидную форму, что, впрочем, было свойственно многим иранцам. Пряди редких волос были хитроумно зачесаны таким образом, чтобы максимально прикрывать лысину, однако как раз тогда, когда он наклонил голову в знак приветствия, резкий порыв ветра поднял их почти вертикально вверх.

– Мистер Дашти! Какая приятная неожиданность! – воскликнула Дария на фарси, словно приход гостя застиг ее врасплох. – Добро пожаловать! Проходите, мы ужасно рады вас видеть.

Мистер Дашти снова поклонился.

– Я тоже рад знакомству, миссис Резайи. Да сохранит Аллах вас и ваш дом. Мне очень неловко вас затруднять, поэтому простите великодушно, если я доставил вам неудобство.

– О, мистер Дашти, как вы можете так говорить? Гость в дом – радость в дом! Мы очень счастливы принимать у себя столь достойного человека. Очень любезно с вашей стороны почтить вниманием наш скромный кров. Сегодня у нас настоящий праздник. Пожалуйста, входите, все наше – ваше. – И Дария в свою очередь поклонилась.

Весь этот обмен любезностями представлял собой старинный персидский обычай, требовавший произнесения цветистых фраз, демонстрации уважения, лести, самоуничижения, ритуальных жестов и поступков и уклончивых ответов на необязательные вопросы. Дария и Парвиз виртуозно владели этим ритуалом и наслаждались каждым произнесенным словом или фразой, тогда как Мина терпеть его не могла.

– …Вы доставили нам огромное удовольствие, когда согласились посетить нас в нашем убогом жилище, – продолжала Дария. – Прошу вас, проходите.

Мистер Дашти наконец-то переступил порог и неуверенно огляделся. Заметив Мину, он сразу же отвернулся и стал смотреть на лестницу, которая вела на второй этаж, потом перевел взгляд на стену, потом – на свои сверкающие туфли. От дальнейшей неловкости его спас голос Парвиза, который донесся из-за все еще распахнутой входной двери.

– Очень, очень рад вас видеть, мистер Дашти, сэр! – воскликнул Парвиз, поднимаясь на крыльцо. – Добро пожаловать в наш дом! – И он принялся энергично трясти руку гостя, пока тот в свою очередь выражал свой восторг по поводу знакомства со столь достойным человеком.

Когда оба мужчины оказались в прихожей, Дария наконец закрыла дверь, повернулась и… встретилась взглядом с Миной. На мгновение она как будто даже растерялась, но тут же овладела собой и воскликнула:

– О, мистер Дашти! Позвольте вам представить… Это наша дочь, Мина.

Парвиз тоже обернулся, и в течение нескольких секунд он и Дария переводили взгляд с дочери на мистера Дашти и обратно, словно недоумевая, как получилось, что Мина оказалась дома в тот самый день и час, когда блистательный мистер Дашти почтил их своим присутствием. «Поразительное совпадение!» – подумала Мина не без сарказма.

Мистер Дашти повернулся в ее сторону, однако смотреть на нее прямо по-прежнему избегал. Его шея над воротником рубашки порозовела, потом краснота стала подниматься все выше, пока не достигла лысой макушки. Мистер Дашти поклонился.

– Счастлив познакомиться с вами, – сказал он мыскам своих ботинок.

Мина в отчаянии посмотрела на мать, потом на отца. Оба пытались подсказать ей что-то взглядами, но она никак не могла понять – что именно. Наконец Дария коротко кивнула, и Мина выпалила:

– Спасибо! Я тоже!

Парвиз жестом пригласил гостя в гостиную. Мистер Дашти на цыпочках пересек застланную ковром комнату и тяжело плюхнулся на диван, не рассчитав высоту сиденья. Дария тут же предложила ему орехи и сушеный нут, а Парвиз затеял с гостем светскую беседу. Он спрашивал, как прошел перелет, понравилось ли гостю в Нью-Йорке, как поживают его родственники в Атланте, а также отпустил несколько юмористических замечаний о нью-йоркской погоде и вопиющей некомпетентности городских таксистов. Мистер Дашти вежливо кивал, время от времени издавая согласное мычание, но Мина заметила, что его лоб и подбородок блестят от испарины.

– Что вы хотите, ведь нью-йоркские таксисты – сплошь иммигранты! – вставила Дария таким тоном, словно она была прямым потомком первопоселенцев, прибывших в Америку на борту «Мейфлауэра».

Мина в обсуждении транспортных проблем Нью-Йорка не участвовала, и не только потому, что этого требовал обычай. На самом деле она с нетерпением ждала, когда гостя позовут к столу. «Мы пообедаем, потом, как полагается, выпьем чаю, а потом он уедет домой», – обещала ей Дария, и Мина надеялась, что эта программа будет выполнена в кратчайшие сроки. В конце концов, ей еще нужно было готовиться к завтрашнему семинару по финансовой отчетности. Пока же она исподтишка наблюдала за гостем, который то закидывал ногу на ногу, то снова садился прямо. Бежевый костюм был ему тесноват: мистер Дашти оказался грузнее, чем предсказывали таблицы Дарии. Почему-то Мине отчетливо представились жесткие черные волосы, растущие у него на пальцах ног. Она была уверена, что, женившись, он захочет иметь ребенка уже в первый год после свадьбы, причем непременно мальчика. С таким не поговоришь по душам, проснувшись среди ночи, да и вообще… Наверняка он захочет, чтобы она каждую неделю писала письма на фарси его родным в Иране, причем непременно авторучкой и обязательно – синими чернилами. Он будет требовать, чтобы обед ему подавали очень горячим, а его сын непременно должен будет стать нейрохирургом или знаменитым инженером и жить в Мэриленде со своей женой, которая будет ходить на занятия аэробикой, оставляя Мину присматривать за внуками.

Но Мина не хотела присматривать за внуками, да и Мэриленд ей не нравился.

Вымоченный в шафране золотистый рис был выложен на тарелки ровными рядками. Гормэ-сабзи, хуреш[3 - Хуреш – в иранской кухне вид тушеных блюд на основе мяса.] с бараниной, красной фасолью, петрушкой, кориандром, зеленым луком и шамбалой источал дивный аромат. На десерт были сушеные персидские лимоны, от которых рот заполнялся приятной кислотой. К тому моменту, когда обед закончился, мистер Дашти, Парвиз и Дария успели обсудить самых известных политиков (шарлатаны, все как один!), погоду (в Нью-Йорке достаточно солнечных дней, но настоящего тепла здесь почти не бывает), экономику (это важно), здравоохранение (это еще важнее!), химию (у них отыскался один общий знакомый – известный профессор, занимавшийся органической химией), иммигрантов (которые заполонили и вот-вот погубят Квинс), кабельное телевидение (абсолютно коммерциализированное вещание, ни уму, ни сердцу) и телепрограмму «Рецепт дня» (идея неплохая, но поварам, которые демонстрируют свои блюда, следовало бы почаще мыть ножи и половники и не пользоваться грязными разделочными досками). Участие Мины в застольной беседе свелось к тому, что она сказала «хорошо» в ответ на вопрос, как продвигаются ее занятия, «мне интересно» – когда ее спросили, нравится ли ей в бизнес-школе, и «да» – на предложение положить еще риса. Все три вопроса были заданы ее родителями, пытавшимися таким образом вовлечь ее в разговор. Мистер Дашти, впрочем, тоже становился на удивление косноязычен каждый раз, когда смотрел в ее сторону. На подмышках его бежевого костюма расплылись темные пятна, к тому же он то и дело вытирал лоб мятой салфеткой, которую крепко сжимал в пухлом кулачке.

Наконец Парвиз и Дария поднялись, чтобы убрать со стола. Мина бросилась им помогать, но мать с натянутой улыбкой сказала, что они справятся сами и никакая помощь им не нужна. Было совершенно очевидно, что избежать разговора с мистером Дашти ей не удастся. И пока Дария и Парвиз гремели посудой в кухне, Мина сидела напротив гостя и молчала, прислушиваясь к громкому тиканью старинных часов. Мистер Дашти заговорил первым:

– Э-э… мисс Мина… как поживаете?

Мина вскинула взгляд. До этого момента все говорили на фарси, но эти слова мистер Дашти произнес по-английски, и она удивилась, что в его словах нет ни намека на тот певучий персидский акцент, который отчетливо звучал в речи ее брата Кайвона (когда он этого хотел). Мистер Дашти говорил по-английски как стопроцентный американец.

– …Нормально… – машинально откликнулась она, тоже на английском. – То есть я хотела сказать – хорошо.

Гладкий лоб мистера Дашти еще сильнее заблестел в лучах солнца, проникавшего в гостиную сквозь окно. Он кивнул. В кухне заработала посудомоечная машина, и Мина представила, как отец вручную моет медные кастрюли, а мать заваривает для гостя чай.

Слегка прикусив губу, мистер Дашти пристально разглядывал персидские миниатюры на стенах, и Мина неожиданно подумала, что он чувствует себя так же неловко, как и она.