Я обязательно уволюсь

Мы в твоих услугах больше не нуждаемся и не видим причин продолжать работать с тобой. Твоя безынициативность вредит нам, а профессиональные компетенции оставляют желать лучшего.

С этим согласны все в компании. Так что мы разрываем сотрудничество с тобой с этого дня.

Этот текст впечатлил меня в первую очередь враньём. Сколько я ни спрашивала про свою предшественницу у разных коллег, никто не мог сказать, почему она ушла и когда. Видимо, это было единоличное решение Ангелины. Её игра с властью.

Увольнение стало моим страхом, моей навязчивой мыслью. На каждый чих Ангелины или взгляд в мою сторону я думала – ну вот всё, сейчас я останусь без денег и работы. Искать что-то новое параллельно с ежедневным офисным трудом у меня никак не получалось. Тревога только нарастала. Любое недовольство Ангелины доводило меня до слёз, и я уходила плакать в туалет. Спустя две недели я решила сбежать.

Я написала эйчарке, что хочу уволиться. Мы созвонились, я кратко сказала о несовпадении с Ангелиной. Эйчарка ответила, мол, ну да, так бывает и ничьей вины в этом нет. А я была уверена, что кое-чья вина была и что она, эйчарка, знает о проблемах Ангелины с гневом и корпоративной этикой. Но она была подругой Ангелины, а значит, сообщницей. Наверняка Ангелина голубилась с эйчаркой, только чтобы та не рассказывала гендиректору всю правду об Ангелининых приступах бесячки.

Спустя пять минут после разговора с эйчаркой мне пришло десять сообщений от Ангелины. Пересказать их можно двумя словами: ты неблагодарная. Я стала собирать вещи, взяла несколько корпоративных ручек, все свои таблетки, одну выпила, чтобы живот болел вялой болью, которую можно терпеть долго. Я двигалась медленно, прощаясь с офисом, который так и не стал мне родным. Я объяснила Ане ситуацию, хотя в голове крутилась картинка, как она сидит за столом с Ангелиной и обсуждает, какая я плохая и неблагодарная. Аню было жаль оставлять, Аню было просто жаль – я могла с уверенностью сказать, что через пару лет Аня превратится в Ангелину. Я уже замечала в ней опьянение властью и слышала, как она прикрикивает на младших сотрудников.

В последние мои минуты Ангелина зашла в офис мрачная и недовольная. Она не смотрела на меня, безмолвно говоря: «Ты теперь тут пустое место». Я с ней спорить не хотела и уже направилась к выходу. Она бросила мне на прощание:

– Ты не умеешь расставаться.

Так могла бы сказать брошенная девушка. Мне даже уже так говорили пару раз, но в контексте чувств и романтических отношений. Ангелина умела удивить. Я развернулась, посмотрела на неё пристально и сказала:

– Прощай, Сатанина.

Я умела расставаться.

Глава 2

1

Из Люберец можно уехать в Тамбов. Об этом сообщила женщина около метро. Может быть, мне нужно было сейчас оказаться в Тамбове? Я не знала.

После увольнения две недели я болела и не могла встать с кровати из-за ангины. Кошку Окрошку это не радовало: она громко кричала и разбивала кружки с морсом, которые соседка приносила как знак соучастия и заботы. Или хотела, чтобы я поскорее поправилась, нашла работу и вовремя заплатила за аренду. После Ангелининых заискиваний перед теми, кто выше её по должности, я привыкла во всём видеть корысть.

В температурном бреду я бесконечно увольнялась, но Ангелина не отпускала меня. Я выбегала из офиса, она бежала следом, догоняла, хватала за руку. Везде горел огонь, воздух переливался перламутром, а мы с ней шли по сказочной дороге работы и труда. Когда температура спала, сны об увольнении прекратились. Пора было брать жизнь в ежовые рукавицы – искать новую работу.

Сразу после выздоровления я стала ездить в Люберцы к другу-которому-нельзя-выходить-из-дома. Рядом с ним я успокаивалась, собирала тревожные мысли в кулак. Друг работал по системе помидора: 25 минут работаешь, 5 минут отдыхаешь. Только мы обычно использовали более жёсткий вариант: 45 минут работаешь, 6 минут отдыхаешь. Друг работал, а я изучала рынок труда. У меня были низкие ожидания от себя: я старалась откликаться хотя бы на две вакансии в день. Сначала приходилось долго искать что-то хоть немного подходящее, потом долго-долго придумывать мотивационное письмо – абзац обманов и туманов. «Я всегда мечтала работать именно у вас», «Я бы хотела развиваться как лидер», «Опыта работы у меня нет, зато есть другие преимущества». Единственной настоящей мотивацией были деньги.

Друг всё время работал. Уверена, даже во сне он напряжённо думал. Деньги его мотивацией не были, но он и не бедствовал. Напротив – он зарабатывал немало: у него дома всегда был полный холодильник, и друг угощал меня дорогими намазками, дорогим хлебом, дорогими сладостями. А я старалась приносить ему угощения из внешнего мира.

Кем работал друг, я не знала. Он занимался чем-то таинственным и очень опасным. Деталей я не уточняла: он не рассказывал, я не спрашивала. Мы были друг другу нужны не для обсуждения работы.

К нему часто приходили в гости друзья-коллеги: они шептались на ужинах, тихо обменивались новостями и секретами. Я пыталась не запоминать то, что слышала, и из-за этого запоминала ещё лучше. Такие тайны я бы никогда и никому не рассказала, если бы спросили. Но никто не спрашивал.

Иногда за ужинами, когда шёпот заканчивался, мы разговаривали. Все были светлыми головами, гуманитарными словами. Разговоры велись в первую очередь о чёрном настоящем, об украденной молодости, о несправедливости. Конечно, мы смеялись, подкалывали друг друга, щекотали словами до слёз. Все мы прятали за шутками разрушенные надежды.

На одном таком ужине друг яростно критиковал богатых за обман и желание наживаться. Он предлагал изменить устройство мира, перераспределить блага. И ненавидел корпорации, эксплуатирующие бедных, не желал иметь с ними ничего общего. Я соглашалась с другом, но исподтишка думала, что понимаю корпорации, хоть сочувствие им – логическая ошибка. У корпораций деньги на еду были, а тема денег единственная меня волновала. Хотелось оправдывать богатых. Я так и делала, когда отправляла резюме в странные и спорные фонды, компании и организации. Однажды я спросила мнение друга об одном таком фонде, он жутко раскритиковал его и сказал, что фонд спонсируют очень плохие люди. Больше я ни о чём таком друга не спрашивала. Я предпочитала остаться в неведении. Мне, как и богатым, хотелось денег, так отчаянно хотелось денег, что сил думать об этике не было совсем. Какая этика, когда нечего есть!

Голод и смерть были близко, за плечом, и мы все это знали. Мы несли на себе коллективное чувство вины за наше блестящее настоящее, за зарплаты, гонорары, гранты, которые всегда были в три раза больше зарплат тех, кто не жил в Москве. Хоть у меня не было блестящего настоящего, я была частью моего окружения, а значит, была заодно с зарплатами, гонорарами и грантами. Я не могла сказать этим успешным людям, что я не с ними, что бедность не за моим плечом, что она оказалась совсем рядом, обняла меня, сжала и не могла отпустить. Мне бы не поверили.

2

Рынок труда каждый день менялся, а может, менялись мои настроения. Будни напролёт я искала работу, а в выходные отдыхала (тревожно ходила по комнате и гладила кошку). Постепенно у меня сформировалось расписание, которому я следовала каждую неделю.

В понедельник я тревожилась. Требования и обязанности меня ужасали. Требования обязательно были такие: опыт работы от шести лет; стрессоустойчивость; многозадачность; креативность. В моей голове это расшифровывалось так: «Вы в таком отчаянии, что уже согласны на любую работу, несмотря на вашу квалифицированность и экспертизу. На вас будут иногда орать, вам будут давать задачи, которые не входят в ваши обязанности. Вы будете перерабатывать, и вами всегда будут недовольны, ведь вы должны придумывать лучше и работать больше».

Кроме того, были опциональные требования. Профильное образование. Начитанность. Любовь к работе с текстом. Любовь к рутине. Настойчивость. Трудолюбие.

Обязанности звенели в ушах. Подбирать ресурсы. Управлять процессом. Взаимодействовать. Анализировать. Мониторить. Контролировать. Искать варианты. Подготавливать. Уметь чувствовать. Поддерживать связи. Придумывать и реализовывать.

От всех этих слов у меня начиналась паника. В панике я смотрела рилсы: как сделать правильное резюме, какие вопросы нельзя задавать на собеседовании, как правильно обсуждать будущую зарплату.

Во вторник я собирала себя в руки и искала положительные моменты. Быстрый карьерный рост, гибкий график, удалённый формат работы, спортивный зал, ДМС, надбавки. «Наш коллектив – большая семья». Комфортный офис в пяти минутах неспешной прогулки от метро. Прогрессивный стиль менеджмента. Фитнес, обеды, проезд на транспорте для иногородних. Детский лагерь и детский сад. Отсутствие дресс-кода, корпоративный психолог, билеты в музеи. Удовлетворение от круто сделанного продукта.

Я могла бы наконец пойти на терапию, ходить в музеи, могла бы вставать в 12, подкачать обвисшее тело, бесплатно питаться. Нашла бы друзей по интересам и стала бы карьеристкой. А ещё я могла родить детей, они бы бесплатно ездили в детский лагерь, мне не пришлось бы стоять в очереди на детский сад. На новый год и восьмое марта им бы дарили конфеты. Плюсов было немало.

В среду я начинала сомневаться и заново придумывала, кем могла бы быть. Начинала с простого – с менеджеров: ивент-менеджер, пиар-менеджер, СММ-менеджер, проджект-менеджер, контент-менеджер. Если в запросах ничего подходящего не находилось, я двигалась дальше. Дальше были библиотекарь, музейный смотритель, корректор, личный ассистент, копирайтер, помощник маркетолога, продавец кофе, флорист. В основном вакансии были в странных местах. СММ-менеджер для районного бассейна. Фонды не пойми чего для не пойми кого. Ивент-агентства специализировались на многозадачных людях и обновляли вакансии раз в две недели, потому что люди не специализировались на многозадачности за тридцать тысяч рублей. Друг посоветовал мне искать работу в подкастах: это сейчас модно, все делают подкасты, поэтому должно быть много открытых вакансий. Но только не в сфере культуры. Востребованы в подкастах оказались бизнес и политика. Я ничего в этом не понимала и даже не пыталась откликнуться. Я могла бы сама запустить подкаст про поиск работы и отчаяние.

В четверг я старалась улучшить резюме. Навыки были первым пунктом. Тут приходилось стараться, выжимать из себя крохи выдуманных талантов и несуществующих компетенций.

Я вспоминала, как однажды в университете у нас была пара по созданию презентаций. Наш преподаватель объёмным шрифтом написал ярко-розовый текст «ЭТО ПРЕЗЕНТАЦИЯ». Справа от этого текста была гифка – пальма, на которой вспыхивали и угасали огоньки. Слева тоже была гифка – быстро бегущий дятел Вуди. Текст был подчёркнут огромной волнистой линией кислотно-зелёного цвета. Фон был белым. За это занятие все получили максимальный балл. Навык «Владение PowerPoint на продвинутом уровне» я записала с надеждой, что презентациями мне никогда не придётся заниматься.

У меня было много вопросов к навыку «многозадачность». Во время учёбы я успевала ходить на вечеринки, напиваться в барах, начинать и заканчивать отношения. Наверное, с многозадачностью я справлялась.

В детстве я писала стихи «Человечек-огуречек, залетел и сел». Может быть, это не совсем можно было бы назвать креативностью, но а что было делать.

Стрессоустойчивость не была моим коньком, особенно после работы с Сатаниной. И всё-таки я записала этот навык. Я много лет жила с родителями в несчастливом браке и выжила.

Начитанность у меня не вызывала вопросов. Я прочитала «Анну Каренину», «Войну и мир», «Преступление и наказание» и «Вишнёвый сад». Мало кто мог похвастаться таким глубоким знакомством с уроками литературы.

В опыт работы я добавляла всё подряд. Университетские коллоквиумы я обозначила как выступления на конференциях. Практику, на которой мне просто подписали бумажки, – стажировкой в престижной киношколе. Студенческий фестиваль науки, на котором я позорилась пять минут, – участием в ежегодном симпозиуме. Волонтёрство на вернисаже в Третьяковской галерее я назвала солидным словом «медиаторство».

Из языков я знала английский и когда-то давно учила испанский в школе. Английскому я присвоила уровень «Высокое владение», испанскому «Хорошее владение». А ещё я вспомнила о двух пройденных уроках немецкого в «Дуолингво» и записала это как «Элементарные знания». Таким же образом я поступила с татарским, на котором умела считать до десяти.

Публикации были опциональной частью резюме, но я добавила их, чтобы казаться внушительнее. Сначала два приличных текста в модных медиа, которые нас заставили написать за хорошую оценку на третьем курсе. Потом статья из газеты «Районы-кварталы», написанная под псевдонимом. Я вспомнила даже про текст в школьном журнале «Три копытца» и его тоже включила в подборку. Были ещё старые тексты, которые я так и не дописала. Их я разместила в разделе «В процессе публикации».

В пятницу я устало хохотала. Мой взгляд цеплялся за самые разнообразные карьерные возможности: редактор «Страсти», автор вопросов для свадебного квиза, машиностроительный литератор, переворачиватель пингвинов, тестировщик бранчей и банкетов в роскошных отелях, ягодный эксперт, напарник частного детектива, участник социального эксперимента.

В одной из вакансий в качестве обязательного требования было написано: «Золотая медаль обязательна, сертификаты олимпиад “Русский медвежонок” или “Кенгуру” будут плюсом. Фото медали обязательно предоставить». На этом неделя заканчивалась и начинался новый круг страдания.

3

Как-то раз я пришла к другу-которому-нельзя позже, чем обычно. В большой комнате сидели уже три человека, двух я знала, а третий был новеньким. Новеньким и очень красивеньким. У него были золотистые волосы и пропорциональное тело – этого достаточно для интереса. Свободных мест не осталось, пришлось втиснуться между ним и стеной. Это было волнительно: я была похожа на завалявшегося плюшевого мишку, а он – на нежное солнышко. И всё равно мне хотелось с ним поговорить. Он попросил сделать ему чай, и это сразу приблизило меня к нему. Сделать чай – акт заботы, а забота – любовь. Думаю, он тоже знал эту истину.

Я принесла ему горячую кружку, в ответ он улыбнулся мне обворожительной улыбкой. Вместо работы я думала о его красоте и пыталась понять, кто он такой. После пятого помидора мы решили пообедать, и я позвала его к столу, но он отказался. Завтра он шёл на гастроскопию, поэтому ему нельзя было есть почти всю еду. Я смутно помнила, что это такое, но решила уточнить на всякий случай. Он стал рассказывать, что его беспокоят какие-то колики. И что у него бывает изжога, а после неё повышенное газообразование. Иногда его мучила диарея. Вряд ли он бы стал такое рассказывать романтическому интересу. Я поникла, но прислушалась к его словам.

Он подозревал, что у него гастрит: часто живот начинал болеть без причины и ничто не могло его успокоить. Он много путешествовал, такая была его работа, поэтому проверить здоровье времени не было. Да и живот то болел, то затихал надолго. В последнее время боль почти не оставляла его, а он как раз приехал увидеться с семьёй в Москву и пошёл ко врачу. А врач отправил его на гастроскопию. Гастроскопия – это когда тебе в рот засовывают шланг с камерой, шланг проходит по глотке, по пищепроводу и оказывается в желудке. С помощью камеры врачи могут увидеть язвы, неправильный цвет желудка, слизь и что-то ещё. Он говорил об этом с большим отвращением. Я подумала, что гастроскопия поможет раскрыть все секреты моей боли.

Вечером, когда мы закончили работать, я попробовала снова завести с ним разговор, как-то обратить на себя внимание. Но он не реагировал и смотрел видео с другом-которому-нельзя-выходить-из-дома. Я ушла, давясь от стыда. Живот слегка побаливал, говорил, что стыд ни к чему не приводит. Больше парень с золотистыми волосами к другу не приходил.

4

Поиск работы стоял на месте. Меня игнорировали все, кому я писала. Руки от этого опускались и превращались в жижу. Больше никаких мотивационных писем и откликов на вакансии. Я решила заняться опросами и вопросами. В гостях у друга-которому-нельзя я стала спрашивать у всех коворкеров, кем они работают и есть ли на их работах открытые вакансии. Вакансий, конечно, не было или они мне совсем не подходили. А вот о своём карьерном пути ребята охотно рассказывали. Наверное, потому что любили работу и устраивались в хорошие места.