Щучка

– Это точно, – хмыкнула Маша и тут же продолжила, – я видела твои рисунки. Тебе надо учиться.

– Что, совсем плохо? Ну так мы университетов не кончали! – буркнул Люська, собирая посуду.

– А ты обидчивый… – Маша закрутила банку с горчицей и протянула её Люське. – На обиженных воду возят, знаешь? Учиться надо, чтобы не застрять. Ты очень хорошо чувствуешь оттенки и полутона. Честно скажу, мне они давались нелегко. Но я их потом стала видеть, когда родители за город жить переехали. А ты здесь родился, видишь эту красоту с детства, можно сказать, впитал с молоком матери… – она замерла, но Люська слушал её очень внимательно. – Я вижу в твоих работах характер, и чувствую, как тебе важно достичь самовыражения через картины. Это замечательно и, на мой взгляд, необходимо для любого творца, но следует знать каноны, историю, чтобы двигаться вперёд, развиваться…

С улицы раздался какой-то грохот, словно с крыши упало ведро с камнями. Люська дёрнулся всем телом, едва не уронив тарелки, затем не глядя поставил их в раковину. Ни слова не говоря, кинулся в коридор. Маша осталась сидеть, пока входная дверь не хлопнула. Снова послышались шум и возня. О стену что-то ударилось. Маша вскочила, соображая, что предпринять. Вспомнив о кочерге, понеслась в коридор. Как только закопчённая железная палка оказалась у неё в руках, она протянула руку к ручке входной двери. Но дверь сама распахнулась ей навстречу, и спиной ввалился Люська, а почти верхом на нём мужик в наколках, в котором Маша сразу же узнала незнакомца у пруда.

– А ну отпусти его! – пискнула Маша, замахнувшись кочергой и содрав с потолка кусок краски.

– Иди отсюда! – хрипло крикнул Люська, и Маша увидела красное пятно, которое расползалось под его глазом.

– Но… – Маша стиснула зубы.

– Иди, – сдавленно процедил Люська, с трудом затаскивая пьяного отца в чулан. – Я вечером зайду…

– С-с-суку завёл?! – мужик стал вырываться, дрыгая ногой в сторону Маши. – Я вас, тварей, всех…

Раздался такой оглушительный мат, что Маша, отбросив кочергу, выскочила за порог. Остановившись за дверью, она несколько раз глубоко вдохнула. Через минуту за её спиной опять что-то рухнуло и покатилось. Маша сделала несколько нерешительных шагов к калитке, стиснув ладони в кулаки. Дверь распахнулась, ударившись о стену, и пьяный мужик, раскинув руки и раззявив щербатый рот, кинулся в сторону Маши. Люсьен, споткнувшись, упал, не успев ухватить отца за ногу.

Взвизгнув, Маша за долю секунды оказалась за калиткой и тут же уткнулась в чью-то широкую грудь.

– А ну, цыц, зар-р-раза! – прогрохотало над её головой. – Эх, Валера, недолго ты у меня воздухом свободы дышать будешь…

Горячая ладонь сильнее прижалась к Маше и затем пробежалась по её рёбрам.

– Интересное кино… – вкрадчиво произнёс Борис прямо над ухом Маши.

10

Маша вышла к реке и остановилась. Обхватив себя за плечи, постаралась успокоиться. Оттолкнув Бориса почти сразу, она понеслась прочь. Но до сих пор ощущала крепкий хват его рук на своём теле, видела поросль курчавых волос от запястий до локтей, чувствовала запах его одеколона на своей одежде, и от всей этой ситуации ей было мерзко, словно она вляпалась в горячую навозную жижу.

Маша была симпатичной – на неё обращали внимание из-за ладной фигурки и широкой улыбки. Она даже пару раз отбивалась от настойчивых ухаживаний своих однокурсников, но это было совсем другое… То, как Борис посмотрел на неё – насмешливо и со значением, как его пальцы пробежались по её спине, зацепив лямку бюстгальтера, заставило её усомниться в реальности происходящего. Сколько ему лет? Он, наверное, даже старше её отца! Но какая сила, энергетика… Что в этом бывшем менте такого, что воздействует подобным образом? Возраст, опыт или какие-то профессиональные штуки, о которых она, Маша, даже не догадывается? Это с их помощью он подчиняет людей и заставляет делать то, что он хочет?

Маша выдохнула и посмотрела с берега вниз, на бегущую воду. Сейчас бы окунуться в ледяную синь и смыть события, ощущения, болезненную нерешительность и вязкую муть этого дня. Маша поискала глазами спуск. Он был дальше, метрах в ста от того места, где рисовал Люська, а много лет назад – Николай Августович. Спуск был крутой, почти отвесный – вряд ли он пользовался местными по назначению. Кому взбредёт в голову, цепляясь за корни, рисковать ногами и руками.

Ей так захотелось увидеть Костю, обнять его, но идти в дом было свыше её сил. Маша села на край склона так, чтобы ступни повисли в воздухе, а затем легла на спину, уставившись в подёрнутое облачками небо.

Надо было оставить всё в прошлом и жить, просто радуясь солнцу…

«… цветущие сады, тёплые ливни и жаркое солнце – так неспешно благоухает запахами в сочных красках лето в картинах Левитана, Пластова, Поленова, Шишкина…» – голос Фёдора Кузьмича Балясина, её учителя, немного надтреснутый, но такой плавный и успокаивающий, зазвучал в голове Маши как нельзя кстати. Его лекции в просторной и всегда прохладной мастерской, возвышенно-утончённое отношение не только к искусству, но и к тем, кто только начинал свой путь в нём, заполнили Машину жизнь, отодвинув в сторону неприятные и болезненные моменты, которые были связаны с семьёй.

«Нет, вы, конечно, можете пойти и по стопам Фрейда, согласовать ваше видение прекрасного через обнажённую натуру, но даже здесь важнее всего будет, всё-таки, психологический портрет…»

Вот и она мечтала заняться именно портретной живописью…

«…так кто, по-вашему, может назвать себя художником, друзья мои? Я вам скажу – любой, кто может что-то сказать этому миру! И не важно, что это будет – большое полотно, клочок бумаги, зарисовка, эскиз или простая салфетка! Любая из ваших работ несёт в себе ваши мысли, эмоции, идеи. И каждая из них навсегда останется с вами, как верный друг, который расскажет о вас, когда вас не будет…»

Рука непроизвольно потянулась к карману джинсов. В мозгу что-то щёлкнуло, заставив вытащить лист бумаги из кабинета Николая Августовича Цапельского.

В том, что это было письмо, Маша не сомневалась. Она расправила на коленях желтоватый листок, слежавшийся от времени на сгибах, и посмотрела по сторонам, словно кто-то мог догадаться о том, что она читает чужое послание.

«Душа моя, Радость моя, Боль моя,

Я помню всё, что было… Чувство вины теперь постоянный мой спутник. Простишь ли ты меня когда-нибудь?

Люблю»

Маша перевернула лист, но больше не нашла никаких записей.

Совершенно неожиданно подул резкий ветер. С северной стороны, словно живая, неслась тяжёлая туча. Воздух наполнился озоном, и Маша поняла, что, если она не хочет промокнуть с головы до ног, ей придётся идти в дом Цапельских. Аккуратно сложив письмо и засунув его обратно в карман, Маша ещё раз задумчиво посмотрела на бегущую под ногами воду.

Катю она заметила не сразу – женщина вывернула с тропинки, когда Маша пересекала ромашковое поле. В одной руке у Кати был бидон, в другой – сетка с яйцами. Катя торопливо перебирала полными ногами, и волосы на её шее, под собранным пучком, прилипли к коже влажными завитками.

– Катя! – Маша легко подбежала к женщине и ухватилась за ручку бидона.

Катя дёрнулась. По краю бидона закудрявилась молочная пена.

– Ах! – домоправительница потянула бидон к себе, и Маша увидела её испугано – выпученные глаза.

– Это же я… – Маша одёрнула руку.

– Прости, – на губах Кати появилась слабая улыбка. – А я подумала… – она тревожно огляделась. – Гуляла? Правильно… Здесь красиво… – Катя протянула Маше сетку с яйцами. – А молоко я сама понесу.

– У Розы брали? – Маша вспомнила имя хозяйки, которую нахваливал Люсьен.

– Да… – удивилась Катя. – Откуда ты знаешь?

– Мне Люська рассказал, – брякнула Маша. Следовало бы спросить о том, что происходит в доме, но Маша понимала, что если бы Катя хоть что-нибудь знала, то непременно сказала бы ей об этом.

Катя, казалось, не обратила на её слова никакого внимания. Она торопливо шла, придерживая крышку бидона средним пальцем, и Маша продолжила:

– Вы же знаете Люсьена? Меня с ним Костя познакомил. Мы встретились в берёзовой роще. Хороший парень, юморной… И знаете, рисует отлично!

– Да, да… – Катя остановилась и внимательно посмотрела на Машу. – Ты уж аккуратнее. У него отец уголовник… И вообще…

Маша хмыкнула, покачав головой.

– Я тебе точно говорю! – Катя даже притопнула. – Как его только земля носит?! А Люську жалко, да. Ты ведь знаешь про его мать? Думаешь, почему она это сделала?

Маша пожала плечами. Вот уж об этом она совсем не думала – мало ли причин у людей закончить свои дни подобным образом?

– Я помню её – красивая, – Катя нахмурилась. – Особо мы не общались, конечно, да и времени не было у меня совсем… Моталась между Николаевским и городом. Моя дочь, Лёка… – Катя моргнула и тряхнула головой, словно опомнившись. – Ах да, о чём это я? Зина… Этот муж её, Валера, редкостная сволочь! Прости меня, Господи! По молодости гуляка был, девкам нравился! Как она с ним жила, не знаю… Наверное, на сколько сил хватило, а потом… Может он и довёл он её до страшного. Ведь все поначалу говорили, что она убежала. Но как же ребёнок? – Катины глаза повлажнели. – Пока не нашли тело, ругали её на чём свет стоит. Ну мало ли чего в жизни не бывает? Зачем же творить-то с собой такое?! – в сердцах закончила Катя и перевела дыхание.

Первые крупные капли дождя, тёплые и желанные, упали в траву и Маше на нос. Они с Катей прибавили шагу и очень быстро оказались у пруда.

– Нашли-то её недели через две, представляешь? – Катя инстинктивно вжала голову в плечи, когда льняное платье на её спине покрылось мокрыми пятнами. – Видно за корягу зацепилась. Ужас такой… мальчишки купались, а тут она! Борис тогда этим делом занимался… Ничего-то от Зиночкиной красоты не осталось… Раздуло бедную. Но она, я тебе скажу, тоже со странностями была. Чудная – вечно по лесам да по полям бродила. Или сядет вот тут, у пруда, и смотрит перед собой, улыбается чему-то… Да… Хорошо, хоть мальчонку родила нормального, а то, что взять с такого отца? Ну да родила, и хорошо… Но вот как можно было сына Люсьеном назвать? Где и имя-то такое выискала…

Тяжёлые капли ещё продолжали падать, пока они шли через рощу, но солнечные лучи уже пробивались сквозь облачные просветы, согревая их мокрые плечи.