Белая сирень

– А что, уже полгода прошло? Вот, блин, время летит. Тебе, Валеева, не регистрацию, а мужика хорошего надо. Столько лет в Москве, а как монахиня живёшь. Шла бы тогда в монастырь, там мирские хлопоты людей не беспокоят.

Ольга молча ждала. Ладонь вспотела, и девушка, поставив пакет между ног, переложила телефон в другую руку.

– Позвоню сегодня или завтра. И сразу об оплате: я себе пальто из последней коллекции Марни присмотрела, – голос Жанны приобрёл насыщенность и звонкость, – ткань мне подгонят из Италии. Хочу, чтобы ты кое-что переделала в модели. Эксклюзива хочу.

– Конечно, Жанн, всё, что пожелаешь. Для оформления я могу не приезжать? Всё, как обычно?

– Да, справку я у администратора в театре оставлю. И, кстати, в груди у меня теперь немного больше, – актриса кокетливо рассмеялась, – подарок на 8 марта, так сказать! Белецкий вчера заценил! Мы в «Облаках» пересеклись. Я была в том чёрном платье, помнишь, с вырезом до глубины души? Еле втиснула своё богатство! Ты бы видела глаза Лучникова! Старая скотина исходил слюнями! А надо было вовремя внимание на меня обращать, когда я ещё птенцом была и не знала, куда податься. Вот теперь сиди, вращай своими жадными глазёнками! У меня визажист на зарплате и тренер на подхвате!

– Помада красная была? – Оля, забыв про сметану, покинула павильон.

– Странный вопрос, Валеева, только красный и только Шанель!

– А с тобой кто был? Ты же не с банкиром своим тусила? – Оля подумала о вишнёвом отпечатке на лице Артёма.

– Тебя не проведёшь, мой маленький сыщик, – послышался щелчок зажигалки. – Разумеется, нет: пузатый мишка резвился в родной берлоге со своими медвежатами и старой злой медведихой. Инга Розова хвостом увязалась после показа. Вот бесит она меня, понимаешь? Бесит! Ни рожи, ни кожи, но дядя – сам Рыбальченко. Ей за ролями в очередь стоять не надо. Может, он ей и не дядя вовсе? Хотя, нет – она же страшная! И таланта нет. Кидалась вчера на Белецкого. Я думала, она его проглотит. Впрочем, он парень свободный. Но она-то ему зачем – кошёлка потасканная? Ты здесь, Валеева?

– Да, Жанна, – Оля тяжело вздохнула, – спасибо тебе! Отдыхай!

– Давай, до встречи! Как решишь за ум взяться, скажи. Я тебе помогу жизнь устроить. Про пальто не забудь!

Нажав отбой, Ольга запихнула телефон обратно в карман плаща. Оглядевшись, заметила скамейку. Села, подставив лицо лучам весеннего солнца.

"Что я делаю? Зачем? Никогда не получится так, как мне хотелось…" – мысли роем носились в её голове, спотыкаясь и наскакивая друг на друга. "Милый, милый мой, Белецкий, свет ты мой в окошке. Как же ты мне нужен! И как не подхожу тебе я, не вписываюсь в твою жизнь. Где взять силы оставить тебя? Ещё бы немножко побыть с тобой…"

– Вам плохо? – женский голос вывел Ольгу из оцепенения.

Девушка распахнула глаза и тут же вытерла скопившиеся на ресницах слёзы.

– Солнце, – она нервно улыбнулась.

– Вы аккуратнее, у вас кожа фарфоровая, а весеннее солнышко жадное, – пожилая женщина в очаровательной шляпке поглаживала маленькую собачку на руках.

– Да, я немного разомлела, – Ольга сняла пакет со скамейки и поставила его рядом, освобождая место.

– Нет, нет, мы с Арнольдом гуляем. У нас утренний променад. Всего вам доброго!

Оля смотрела вслед женщине. Любовалась её стройной для почтенного возраста фигурой, уложенными на старый манер волосами и тонкими щиколотками. Вдруг вспомнила фотографии предков Артёма в тяжёлом бархатном альбоме. С картонных страниц, защищённых от света невесомой шёлковой бумагой, они величаво взирали на Ольгу Валееву. И в их глазах читался молчаливый укор: кто ты, и что делаешь здесь?

Завибрировал телефон. Девушка, не глядя, поднесла его к уху.

– Да, слушаю.

– Ольга Павловна? – женский голос был ей незнаком и звучал, словно издалека.

– Да, это я, – осторожно ответила Оля, ругая себя за невнимание и излишнюю торопливость.

– Валеева Ольга Павловна?

– Кто вы? – по спине Ольги пробежал холодок.

– Меня зовут Мария Николаевна Керр. Я адвокат.

Ольга с трудом сглотнула и спросила осипшим голосом:

– Хотите что-то заказать? Кто меня рекомендовал?

– О нет! – голос Керр был мягок и в то же время настойчив. – Скажите, имя Коробовой Валентины Семёновны вам о чём-нибудь говорит? Гражданка Коробова, проживавшая по адресу: город Чудов, – в трубке зашипело и защелкало. – Алло, вы слышите меня? Не пойму, кажется, что-то со связью! Перезвоните мне по этому номеру, пожалуйста! Я сейчас на трассе. Найдёте время для встречи? Алло! Меня слышно?

– Да, – выдавила из себя Ольга и вытерла взмокший лоб.

– Очень хорошо! – Керр почти кричала. – Было бы идеально, если бы вы подъехали к метро "Университет", сможете?

Девушка обречённо кивнула, затем спохватилась и ответила:

– Да.

Чудов, восемь лет назад

– Чёртова прорва! – Валентина в несколько глотков осушила стакан с пивом и стала грызть рыбий хребет, сплёвывая в ладонь мелкие кости.

На экране телевизора беззвучно шли новости, и было непонятно, к кому обращается Валентина: к племяннице или молчаливо заседавшим на экране депутатам.

– Где я напасусь денег на эти ваши походы, театры, кино? Не школа, а вертеп! Учат вас, учат, а толку нет! Вымахала – работать пора, а она всё книжки свои мусолит и тряпки перебирает. Что молчишь?

Оля, обхватив себя за острые локотки, стояла напротив тётки, опустив глаза в пол. Она сто раз уже пожалела о том, что спросила про этот злополучный поход в дом культуры, куда в кои-то веки приехала областная труппа. Знала ведь, что тётка всё равно не разрешит, а перемалывать это событие будет несколько недель. И дело было даже не в деньгах. Валентина, директор самого популярного в их городе ресторана «Огонёк», могла позволить себе не просто билет в театр, а труппу целиком для индивидуальных недельных гастролей. Вот только к пьесам Валентина Семёновна была абсолютно равнодушна, а из всех известных творческих личностей уважала только Есенина за его стихи «Не жалею, не зову, не плачу».

Тётка племянницу не любила и любить не пыталась. Это стало понятно сразу, но болезненных переживаний у Оли не вызвало. На людях всё выглядело безупречно. Тяжёлая рука Валентины опускалась на голову девочки, и речитативом неслись заезженные слезливые фразы, произнесённые надтреснутым хриплым голосом. «Кровиночка» и «сиротинушка» стояла рядом, испуганно вздрагивая, когда тётка хватала её за плечо и трясла из стороны в сторону, показывая, как она печётся и плачется о племяннице. Валентина Семёновна была единственной родственницей Ольги по отцу, которую она и не знала толком, пока не погибли её родители: ехали вечером с дачи на попутном грузовике в кузове, везли картошку. И не доехали. На скользкой после дождя дороге водитель не справился с управлением и вылетел в кювет. Той осенью Ольге исполнилось девять лет.

Жить девочка стала в двухкомнатной квартире Валентины, в маленьком тёмном закутке, размером с гардероб, с видом на стену хлебозавода. Что стало с квартирой родителей, Оля не знала и не спрашивала. Она вообще старалась лишний раз не беспокоить тётку. Небольшой чемодан с её одеждой перекочевал в старый шифоньер, а коробка со школьными принадлежностями на письменный стол. В коробке Оля нашла фотографии родителей и кое-какие мелочи, принадлежавшие им. Уже за одно это она была благодарна Валентине, а о большем и не просила. Всё лучше хоть с такой роднёй, чем в детском доме.

В школе её жалели какое-то время, а потом постепенно всё забылось, и девочка осталась наедине со своим горем. В провинциальных городках, где все всё про всех знают и готовы обсуждать и перемалывать любой случай или событие, выходящие за рамки обыденности, сложно жить таким натурам как Оленька Валеева. Многие считали своим долгом, жадно заглядывая в глаза, спросить: каково ей бедной и несчастной теперь без родителей? А потом, горестно вздыхая, посмаковать подробности той аварии и похорон, которые она плохо помнила.

Оля старалась избегать подобных встреч и разговоров. Друзей приводить в гости тётка не разрешала, поэтому общение со сверстниками ограничивалось школой и дорогой через общий двор. Валентина нагружала племянницу работой по дому, благо, готовить почти не приходилось. Продукты Валентина Семёновна приносила из ресторана. Уборка, стирка и глажка Олю не раздражали. Быстро сделала – и свободна для любимого занятия. Девочка пристрастилась к шитью и со временем привела в порядок весь гардероб тётки.

Валентина приходила поздно и, как правило, подшофе. Громко разговаривала сама с собой, роняла мебель, будила Олю. Минут десять отчитывала в воспитательных целях. Потом вдруг начинала петь или рыдать. Девочка никогда не могла предугадать развития событий. Тихонечко уговаривая, Оля убеждала родственницу лечь на широкую тахту, а потом долго мучилась в попытках уснуть под басовитый, совсем не женский, храп. За несколько лет Оля почти привыкла к такому ходу вещей. Она не обижалась на тётку. Даже жалела.

Она была просто маленькой девочкой. Глупым наивным ребёнком.

***

– Господи, какой же я была дурой! Идиотка…– Ольга поднималась по лестнице в надежде, что Артём ещё спит и не увидит её в таком состоянии. Нужно было побыть одной, собраться с мыслями и силами. Всё взвесить, принять решение, смириться с будущими потерями…

Восемь лет! Восемь грёбаных лет Ольга пыталась жить так, чтобы никто и ничто не напоминали ей о прошлом. Ведь она никому ничего не должна. Она пыталась всё забыть. Она простила всех. Всех, но не себя.

– Лёлька, это ты? – из-за приоткрытой двери в ванную было слышно фырканье Артёма и шум воды.

– Я! Зачем ты встал? Рано ещё! – Ольга взглянула на своё отражение в зеркале и попыталась улыбнуться. Губы искривились, сделав лицо ещё более измученным. Даже волосы, которые утром ещё лежали блестящей волной, сейчас висели унылой паклей.