Нежеланная. Книга первая. Проклятый атаман

– Атаманов всегда только двенадцать. По одному на каждый солнечный месяц. Ни больше, ни меньше. Ежели один погибнет, его место другой займёт – самый достойный ученик, прошедший все испытания. Каждый атаман властью особою обладает и ворожбой тайной. С ребячества это в них. Их против ведьмы выстоять учат. А то, что хилый он такой, ты на это не смотри, торговый. В бою он любого из нас уложить сможет даже без силы своей. Атаманы – искусные вои, просто так с ними не сдюжить.

Антипка слушал, затаив дыхание. Каждое словечко Гирдира запоминал, чтобы потом в Пеплицах рассказать.

– И что же, какой месяц у вашего атамана?

– Первый месяц Осени-Туманницы. Когда во власть мёртвые вступают, тогда и атаман наш сильнее становится.

Страшно стало Антипке.

– А что это за власть такая особая и ворожба тайная? – Антипка заёрзал на коряге.

– Тайная – она так и зовётся, чтобы в тайне ото всех быть. Смекаешь? – Гирдир постучал пальцем по лбу Антипкиному, словно дивясь такой глупости. – А власть особая… Страшная сила у Лютовида. Самый лихой он из всех атаманов – в Мёртвое царство вхож, со смертью да тьмой может говорить. Над призраками у него власть.

И вправду, страшная это сила. Кто ж из живых с умертвиями может говорить? С призраками шутки плохи. Они и в Мёртвое царство утащить могут, и проклятие какое наслать. Лишь одна ночь в году в их власти. Но до чего же страшная эта ночь! Самая лютая.

Антип снова на атамана посмотрел. Тот уже один стоял, подле своего скакуна, и в мешке кожаном копался. Тихо что-то позвякивало, шелестело. Вот атаман вытащил из мешка объёмный свёрток, три длинные стеклянные пробирки, и, ни на кого не глядя, ушёл в тёмные заросли елей и осин.

– Куда это он пошёл? – Антипка вновь повернулся к Гирдиру.

– Заклятья свои плести. – Блеснуло остро наточенное лезвие топора. – От зверья лесного, от ворога… – Кметь пристально взглянул на торговца. – От ведьмы…

Антипка поёжился. Пламя костра вдруг перестало греть и больше не казалось приветливым. Совы как-то по-страшному ухали, да и ветер больно угрожающе завыл. Дружина укладывалась спать, оставив подле себя оружие, а Антипка всё в лес глядел, к каждому шороху прислушивался – не пришёл ли атаман. Но вот уже и костёр погас, и луна серебряная над головой высоко-высоко зависла, а чернявый всё не возвращался. Долго лежал Антипка без сна, в небо глядел, звёздочки считал. Вот и тучи тёмные набежали, серебряную луну скрыли. То ли гром прогремел, то ли лошади заржали. Дождик мелкий начал накрапывать. Натянул торговец плащ на голову, чтобы от влаги и холода защититься. И вдруг мелькнули на небе тёмные тени, показалась орда всадников. Длинная кавалькада скакала по небу, лошадиные копыта молнии высекали. Антипка откинул плащ, сел на земле, впился взглядом в небо. Но новая туча скрыла призрачное войско. «Наверное, привиделось», – подумал торговец, удобнее устраиваясь на твёрдой земле и засыпая.

* * *

Её кое-как забросали сырой землёй, камнями да ветками и оставили умирать. Даже не добили. Не убедились, что она не дышит. Смерть тоже не проявила к Мельце милосердия, бросив болтаться на самой границе. Ей оставалось лишь неподвижно покоиться в грязи.

Она лежала и чувствовала, как ползёт по коже жук, перебираясь с пальца на палец. Он щекотал её запястья крошечными лапками, а потом кусал. Тыкалась носом в колено лисица. Обнюхивала, но словно чего-то испугавшись, убегала. Холодные ветры швыряли в лицо гниющую листву осин. Дождь размыл землю, и та просела, погребая Мельцу всё глубже и глубже. Тонкие корни трав и кустарников мёртвой хваткой цеплялись за волосы. Приполз откуда-то плющ, обвиваясь петлёй вокруг шеи и лица. Влажный мох перебрался с камней на посиневшую кожу. Хвойные иголки злобно кололи тело.

Она чувствовала всё это. Но видела лишь круглую равнодушную луну, которая становилась с каждым часом всё больше, серела, будто тоже коченела, как и Мельца. Кто-то украл луну с неба, заменив её круглой серебряной тарелкой.

Но огромная тень скрыла круглоликую, и всё вокруг погрузилось во мрак. Затихло зверьё, боялись шевельнуться насекомые. Даже ветер улёгся в холодных травах. Лишь паук трудился без устали. Он продолжал бегать по её раскрытым губам, сплетая меж них липкую паутину.

Чья-то тень накрыла Мельцу. Смутные очертания её дрожали в темноте, расползаясь в разные стороны. Зачавкала влажная земля под ногами. Послышалось надсадное кряхтенье. И, заслонив луну, над Мельцей нависло лицо, которое она будет ненавидеть даже после смерти. Отвратительная рожа насильника улыбалась в темноте, скаля жёлтые зубы. Неужели, он не насытился? Что ему ещё надо? Зачем пришёл?!

Ледяной коркой стало покрываться тело. И одинокое сердце её билось всё медленнее, то ли замирая, то ли пытаясь продлить жизнь хоть немного.

«Скоро всё закончится», – твердила себе Мельца. Скоро не будет боли и обиды, и все мечты её превратятся в рассветный туман. Совсем скоро…

Не может она больше… Не может.

Но грубые ладони обхватили её истерзанное тело. Боль опалила Мельцу. Взмыла она в воздух. Прижал изверг её к груди и понёс прочь от места, что едва не стало её могилой. Этой ночью не попасть ей в Мёртвое Царство.

* * *

Давным-давно верили, что наползающий с гор туман – это пар, который поднимается над котлами ведьм. Варит чёртова прислужница зелье, кипит оно, бурлит, а пар по всей долине стелется. Сейчас уже мало кто вспомнит эти предания, но тумана люди боятся всё равно. Кто знает, какая сила в нём прячется. Может, ворог, сокрытый белой завесой, подбирается, али злодеяние в сизой дымке какое творится. Туман в Хмурой чаще был лютым. Он плыл с гор белым густым варевом – будто ведьмин котёл перевернулся, и зелье выплеснулось на лес. Его клочья цеплялись об острые макушки голых деревьев, отрывались и оставались висеть на сучьях пушистыми лохмотьями. Холодная морось оседала на волосах, забиралась за воротник. Казалось, это чьи-то холодные липкие пальцы скользят по коже, желая добраться до сердца. А может, и впрямь, это прикосновения рук – стала ведьма невидимой, заманила путников в лес и теперь желает вырвать их сердца для своих обрядов.

От мыслей этих Антипке поплохело. Он, как и все, боялся тумана. Ничего хорошего от белой завесы ждать не приходилось. А тут ещё и дружину он с собой такую везёт – видать, точно ведьма прознала, что конец её козням. Как ни пытался Антипка уговорить кметей переждать туман, всё тщетно. Те вознамерились к исходу полной луны добраться до Пеплиц.

Деревья в Хмурой чаще редко стояли, далеко друг от дружки. Но Хмурым это место не просто так звалось. Вроде и светло тут должно быть. Ан нет… Деревья скрюченные, ветви вниз опустили, словно руки. Ёлки какие-то голые, будто облезшие. И всё вокруг белый пар заполнил – туман. Куда ехать, непонятно. Солнца совсем не видно. Антипка и так воеводу упрашивал, и эдак – мол, переждать хорошо бы. Только в чаще заплутают, ежели сейчас в путь отправятся. Ну что им лишние день-два в пути? В самом-то деле! Но воевода был непреклонен.

Антипка уныло глядел на Тучку. Длинная чёлка закрывала глаза, и казалось, что лошадь до сих пор спит. Антип погладил животное по гриве. Тучка встрепенулась, всхрапнула, понюхала ладонь торговца и тут же отвернулась. Дескать, ничего интересного. Антипке аж обидно стало. Как Чернявый к ней подходил, так глупая скотина чуть ли не улыбаться начинала, а как он…

Торговец замер и огляделся. Господарева дружина собиралась в путь. Кто-то костёр тушил, кто-то оружие проверял. Все шестеро на месте, а вот седьмого – не видать. С ночи атаман так и не вернулся. И скакуна его злобного не было видно. Антипка к Гирдиру бросился, спросить, куда ворожейник подевался. Но путь ему преградил золотоволосый воевода.

– Почему до сих пор не собрался? – Голос у него сердитым был, досада в нём слышалась.

Антипка сглотнул от волнения, но вымолвил:

– А как же пан атаман? С ночи его не видать. Уж не случилось ли чего? Места здесь лихие.

– Он нас нагонит. А ты время попусту не трать. Садись давай. Да пошибче. Ехать надо.

– Да как же он нас в таком тумане найдёт? – Антипка от волнения стащил с головы шапку и по старой привычке начал мять её.

– Уж он-то найдёт. Не сомневайся.

Показалось торговцу, или и впрямь в голосе воеводы Сальбьёрга обида слышалась? Но думать об этом некогда было.

– Поторапливайся!

Антипка закивал, водрузил шапку на место и с кряхтеньем взобрался на Тучку. Лошадь потрясла мордой, словно противясь ездоку. Эх, предательница!

* * *

В тумане продвигались медленно. Влага впитывалась в ткань одежды, превращая её в мокрую и неуютную. С ветки на ветку перелетела надоедливая ворона и противно каркала. Она настырно следовала за дружиной, не желая убираться, даже когда один из воев запустил в неё камнем.

Обычно весёлые и разговорчивые кмети умолкли, поддавшись чарам этого места. Хмурая чаща – и настроение, похоже, у всех было таким же. Антипка уж было думал заговорить, но едва открыл рот, как Гирдир приложил палец к губам. Кмети настороженно оглядывались по сторонам, даже ворона умолкла, почуяв неладное. Антип тоже начал вертеть головой, силясь хоть что-то разглядеть. Но лишь тени и уродливые силуэты деревьев виднелись в белом тумане. Пелена стала ещё гуще, наползая со всех сторон. И вдруг послышался звонкий девичий смех. Он как будто окружил дружину, раздаваясь сразу со всех сторон. И был этот смех недобрым. Злым. Лошади громко заржали. Встали на дыбы. Кмети удержались в сёдлах, а вот Антипка полетел вниз. Перебирая в воздухе копытами, Тучка сбросила торговца. Он ударился о землю, свалившись, как мешок с мукой – с глухим стуком, взвив вокруг облако пыли. Смех стал громче. Судорожно вскочив на четвереньки, Антипка пополз, не разбирая ничего вокруг. Во рту и в глазах пыль, но лишь бы убраться из-под копыт взбесившейся лошади. Послышался лязг металла, звон оружия. Тихо шепча молитвы Созидателю, Антип осмелился, поднял взгляд от земли и увидел её…

Прислужницу чёртову он узнал сразу. Вот она какая, значит… Красивая. Белокожая, точно из туманных нитей сотканная. Стройная. Губы красные-красные – земляника спелая. А волосы седые, как у старухи. Но пряди длинные, прямые, сияют будто. И глаза – камни самоцветные. Синим пламенем горят, и по-доброму на Антипку смотрят, ласково так… Тело стройное едва прикрыто. С плеча худенького сползло тонкое платье, обнажило острую ключицу. Подол короткий, оборванный, не скрывает ноги грязные, коленки сбитые.

И не казалась она больше страшной или злобной. Захотелось Антипке приласкать деву эту, приголубить. Губы её алые попробовать на вкус, узнать, впрям ли они на вкус, как земляника?

Затряслась земля под ним, задрожала. Топот копыт оглушил бедного торговца. И громкий голос заставил встрепенуться:

– Убегай!

Из тумана, словно был частью его, вырвался атаман, верхом на злобном жеребце.

В одной руке – сабля, другой поводья отбросил, ногу через седло перекинул и спрыгнул на полном скаку. Антип зажмурился от страха. Атаман снова ему:

– Беги!

Не сразу торговец понял, от чего бежать должен. А когда увидел, то поздно уж было. Дева прекрасная и впрямь ведьмой была. Кожа у неё посерела вмиг, глаза синим пламенем засияли. Губы алые, что Антип поцеловать мечтал, в безобразной ухмылке растянулись. Наклонилась она, зачерпнула горсть земли и круг перед собой очертила. Прямо в воздухе вслед за её рукой завились кольца змеиные.

Жуткий змий, повинуясь ведьмовской воле, расправил зелёные крылья, ощетинился. Чешуя у него была, словно листики мелкие – зелёная и острая. Схватив отродье, ведьма швырнула его прямо в Антипку. Пущенной стрелой летел змий. Пасть открыта, с клыков яд сочится, язык раздвоенный болтается. Торговец замер потрясённый.

И тут кто-то с такой силой отшвырнул его, что Антип отлетел к дереву. Голова стукнулась о ствол, раздался мерзкий хруст, перед глазами поплыло. Но всё ж нашёл он в себе силы не смыкать веки, взглянул на атамана. Это он встал между Антипкой и змеюкой ведьминой. Впилось отродье клыками ему в ладонь. Но атаман оторвал от своей руки эту мерзость, швырнул на землю да и отсёк саблей голову. Ведьма заверещала и растворилась в тумане, а тело змиево продолжало в грязи извиваться.