Кризис чужого возраста

Смешанные краски

В северокавказском селе, где я выросла, жили разные люди. Мне они казались удивительными. Моя бабушка была журналистом и писала очерки и репортажи в газету как раз о самых обычных, на первый взгляд не выдающихся, но особенных. Они не совершали подвигов или великих поступков, но иногда маленький поступок, черта характера, невидимая помощь заменяют миллионы достижений. Бабушка учила меня с детства: настоящие герои – обычно очень тихие, неприметные люди, они нам встречаются каждый день. Она была права. Когда мне тяжело, неспокойно на душе, когда я понимаю, что не выдерживаю тревоги за детей или психологической нагрузки, я мысленно возвращаюсь в родное село. Кому-то помогают медитации, а мне – воспоминания о своем детстве и людях, которые меня окружали.

Дядя Аслан. Я не знаю, как правильно назвать его профессию. Наверное, цирюльник. В селе не было ни одной парикмахерской для женщин. Обычно справлялись сами – красились или хной, или басмой. От хны получался красный цвет, а не желаемый рыжий или медный, от басмы – иссиня-черный, а не глубокий черный.

Некоторые отважные женщины экспериментировали с добавками, смешивая хну с чаем, кофе или свекольным соком. Эксперименты не всегда заканчивались удачно. Впрочем, обязательный головной платок скрывал ошибки. Еще в ходу была ромашка – считалось, что она осветляет волосы. А какая кавказская женщина не хочет стать блондинкой? Так что ромашку собирали, сушили, делали отвары для ополаскивания, иногда смешивали с сывороткой, оставшейся от домашнего сыра, – в нее тоже верили как в средство для осветления и густоты волос.

За «химией» – шестимесячной завивкой – ездили в город. Но таких женщин можно было пересчитать по пальцам, химия в селе считалась вроде как не очень приличной прической. Городские, те да, ходят как хотят, а в селе царили консервативные нравы. Однажды моя мама приехала в село с короткой стрижкой: подбритый затылок и только сверху волосы дыбом. Такая мода тогда была в столице – сделать завивку, начес и полить щедро лаком. От мамы шарахались все соседки и буквально переходили на другую сторону дороги, когда ее видели. Даже я просидела в сарае несколько часов, отказываясь выходить и общаться с собственной матерью. Мне было страшно. Мамина стрижка была не просто неприличной, а совсем неприличной. У женщины не может быть коротких волос – пусть тощая и седая, но какая-никакая косица, а стриглись у нас только в том случае, если давали обет или если заводились вши.

Волосы обычно не стригли, а собирали в пучок и закалывали гребнем. Гребни были разные: от обычных, пластмассовых, отчего-то одного цвета – коричневого, которые не могли удержать пучок и ломались о густые волосы, до костяных, оставшихся в наследство от бабушек. Многие женщины стригли сами себя, как и моя бабушка. Подходила к крошечному зеркалу и обрезала то, что считала лишним. Она была фронтовиком, прошла всю войну и делала так еще с тех лет, так что ей прощали отсутствие косы.

Никому и в голову не приходило идти в парикмахерскую, чтобы сделать укладку. Перед торжественными мероприятиями – свадьбами, концертами по случаю Первого мая – женщины крутили волосы на бигуди. У бабушки были дырчатые, как терка, железные валики с обычной белой резинкой, как в трусах, прикрепленной с одного края. Накручиваешь локон и зажимаешь резинкой. Позже моя мама привезла бабушке в подарок страшный дефицит – пластмассовые бигуди с парафином внутри. Без резинки, а с пластмассовым зажимом. На эти бигуди все соседки приходили посмотреть. Их нужно было вскипятить в кастрюле и потом, не дожидаясь, когда остынут, накрутить на ночь – вот и укладка. Но бабушка ими не пользовалась, говорила, что с железными удобнее. Фенов, конечно же, не было, так что голову все мыли вечером, чтобы утром проснуться уже с сухими волосами. Бигуди тоже крутились в ночь.

Мужчины же ходили к дяде Аслану. Его комнатушка, в которой стояли одно крутящееся кресло перед большим зеркалом и диван с маленьким столиком, никак не называлась. Никакой вывески, как и записи: все ждали в общей очереди. Да и какая там очередь – мужчины заходили, пили кофе, курили во дворе, разговаривали. Убирать и варить кофе дяде Аслану помогала тетя Венера, одинокая родственница, сестра покойной жены. Она помогала не только с комнатушкой, но и вела дом – мужчина не может жить без женского пригляда.

Дядя Аслан владел обычным тогда навыком, ставшим теперь редким, – брил мужчин острой бритвой. Рядом с зеркалом висел ремень, на котором дядя Аслан точил свою бритву. Даже тете Венере не дозволялось ее трогать или перекладывать, как и ножницы, которые дядя Аслан тоже точил сам, не доверяя ни одному точильщику. Его комнатушка, цирюльня, находилась рядом с редакцией газеты, где работала моя бабушка. И когда мне надоедало бегать из редакции в типографию и обратно, я отправлялась к дяде Аслану. У него было интереснее.

Главным моим развлечением у дяди Аслана было кресло. Мне разрешали на нем крутиться. Целую полку в цирюльне занимали флаконы с пшикалками – пульверизаторами. Они очень вкусно пахли, и я таких никогда нигде не видела. Флаконы были синего стекла, но разной формы. А пульверизаторы разных цветов. Нужно нажать на такую грушу, подставив флакон к лицу, и пшикнуть. Запах разлетался по всей комнате. И это был не огуречный лосьон, и не одеколон «Саша», и уж тем более не «Тройной», а какой-то другой запах. Дядя Аслан говорил, что это обычная розовая вода, только мужчинам этого знать не надо.

Непонятно, почему мужчины не хотели знать про розовую воду, когда почти все женщины использовали тройной одеколон в качестве антисептика. Ребенок упал и разодрал коленку – надо залить тройным. Порезался – тоже сначала тройной, потом зеленка. Только женщины знали, что одеколон считается лучшим средством против излишней потливости и запаха – про дезодоранты в селе никто не слышал. Так что в нашем селе все было не так, как у всех, – женщины пахли тройным одеколоном, а мужчины – розовой водой.

Дядя Аслан не доверял появлявшимся в продаже мыльным палочкам для бритья и разнообразным мылам, предпочитая свое собственное изобретение и производство. Тетя Венера терла на самой мелкой терке детское, земляничное мыло, добавляла в него глицерин, настойку мяты или календулы и немного крахмала – тогда пена становилась пышной и стойкой. Она хорошо мылилась на помазок – кисточку для бритья.

Мне нравилось смотреть, как дядя Аслан точит бритву, – это было похоже на ритуал, тайное действо. Он делал все медленно, аккуратно, будто любуясь. Когда я спросила, можно ли мне попробовать, он резко ответил «нет». Я обиделась и чуть не расплакалась. Но все равно пришла в цирюльню на следующий день. Дядя Аслан, кажется, мне обрадовался и выдал маленькую бритву. С тех пор я приходила к нему почти каждый день, и он учил меня точить, рассказывал про рост волос, который следовало учитывать при бритье.

– Чему ты учишь девочку? – ругалась тетя Венера. Специально для меня она пекла печенье или пирожные, которые никто в селе больше не пек. Тетя Венера призналась, что это грузинские пирожные. У нее когда-то был жених из Грузии, но родные запретили им жениться. А она в память о своей неудавшейся личной жизни научилась их печь. Попросила никому об этом не рассказывать, даже бабушке. Так что я хранила уже две тайны – про розовую воду и грузинские пирожные.

Мне нравилось наблюдать за работой дяди Аслана – как он брил кому-то шею, аккуратно натягивая и сдвигая кожу. Как подстригал брови, орудуя маленькими ножницами и крошечной расческой. Настоящий мастер, наслаждающийся любимым делом.

Иногда к дяде Аслану приходили женщины. Чаще всего Луиза.

– Аслан, дорогой, уже перережь моему Жорику глотку! Умоляю! Не могу больше терпеть! – кричала она.

– Что опять случилось, дорогая? – в комнатушке тут же возникала тетя Венера с чашкой кофе.

– О, он хочет себе новый костюм! – продолжала кричать Луиза. – На свадьбу Софы!

– Свадьба Софы? Которая дочь Теймураза? Я не знала, – удивлялась тетя Венера.

– Так никто не знает, даже Софа! У нее еще жениха нет, а моему Жорику нужен новый костюм! Он не спрашивает, что мне нужно! Зачем я его терплю, скажи! – Луиза усаживалась на диванчик и пила кофе.

– Он у тебя очень талантливый. Ты сама это всегда говорила, – напоминала тетя Венера.

– Да, он такой, – кивала Луиза. – Но многие талантливые люди умирали не своей смертью, можно, мой Жорик тоже так умрет? Я еще смогу выйти замуж! Аслан, ты же можешь так нечаянно его порезать, чтобы наверняка? Очень тебя прошу. Не ради меня, ради моих детей.

Выяснялось, что Жорик захотел себе новый костюм, чтобы переехать в город. Жорик, надо признать, был талантлив во всем – умел играть на осетинской гармошке, фортепиано, петь, произносить красивые тосты, танцевать. Его часто звали на свадьбы, чтобы, так сказать, расшевелить гостей. Жорик умел быть обаятельным, зажигательным. Но масштабов села ему показалось мало, и он стал мечтать о карьере в городе. Луиза с тремя детьми в его новую жизнь не очень вписывались, и Жорик решил уехать один.

– Как он посмел даже подумать в ту сторону? – Луиза начала плакать. – Разве он не заслуживает смерти?

– Конечно, заслуживает, – горячо заверила тетя Венера. – Только кто его ждет в городе? Никто не ждет. Пусть поедет, его там на место поставят, и он скоро домой вернется.

– Когда? – Луиза все еще плакала.

– Да недели не пройдет! – заверила ее тетя Венера. – Мужчины, они всегда одинаковые. Им никогда не хватает того, что имеют.

– Он мне изменит! Я это точно знаю! – прокричала в отчаянии Луиза.

– О, я тебя умоляю. Он не сможет тебе изменить. Иначе зачем он просил Аслана покрасить ему волосы? Чтобы казаться моложе. Если хочешь покраситься сверху, значит, снизу не все в порядке, – пожала плечами тетя Венера.

Луиза снова горько зарыдала, подтвердив догадки тети Венеры.

Все случилось так, как и было предсказано. Жорик уехал в город навсегда и вернулся через три дня. Валялся в ногах Луизы и заверял, что больше никогда ни за что не уедет.

Я умоляла дядю Аслана дать мне возможность побрить кого-нибудь.

– О, дорогой, пусть девочка потренируется на моем Жорике, – попросила Луиза.

– Ты уверена? – удивился дядя Аслан.

– Детка, дядя Аслан научил тебя точить лезвие, да? – ухмыльнулась Луиза.

– Ты же его простила! – воскликнула Венера.

– Да, но пусть еще немного пострадает. Аслан, разреши девочке побрить моего Жорика.

Я побрила Жорика. Делала все настолько аккуратно, насколько могла. Ни одного пореза. Жорик остался доволен, а Луиза расстроилась.

– Жаль, я надеялась, что ты его зарежешь. Ты же ребенок, тебе бы ничего за это не было.

Я представила, как провожу лезвием по шее дяди Жорика, и у меня затряслись руки. Тетя Венера даже сварила мне кофе на молоке, чтобы я пришла в себя. И плеснула немного араки – аналога водки, только намного крепче. Я сделала глоток и закашлялась.

– Такое с непривычки часто случается, – заметила тетя Венера, постучав мне по спине.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.