Второй раз в первый класс
Я опять расплакалась – моя дочь не верит в сказку. Как и ее отец.
Сама я в детстве верила во всех сказочных персонажей. В северокавказском селе, где я росла, было принято бурно отмечать Новый год. И костюмы детям готовили каждый год новые – бабушка шила мне из марли то юбку Снежинки, то из той же марли делала плащ Царевны. Мы, дети, ходили по домам, пели песни. Каждый год праздник для меня заканчивался одинаково, о чем я, в силу особенностей детской памяти, благополучно за год забывала.
Держа в руках гору конфет и печенья, я вернулась домой и увидела, как около нашей печки стоит Баба-яга и подбрасывает дрова. Еще и кочергой шерудит. Моя бабушка задержалась у соседей, и помощи было ждать неоткуда. Баба-яга развернулась и сказала: «Утю-тю, иди сюда, деточка, сейчас я тебя в печку посажу и зажарю». Я орала так, что прибежали все соседи. Пока меня отпаивали травами, выяснилось, что Бабой-ягой оказалась моя мама, которая приехала в гости из Москвы. Она тоже всегда любила Новый год. Мама подложила на спину маленькую подушку, завернулась в старую бабушкину шаль, да еще золой из печки намазала себе лицо. В общем, получилась очень даже похожая Баба-яга. Поскольку мама по дороге сильно простыла, то хрипела тоже вполне убедительно. Пока родительница сдирала с себя шаль, вынимала подушку и тянула ко мне руки, я продолжала вопить как резаная.
– Ольга, ты опять приехала и ребенка мне напугала! – кричала бабушка.
– У вас чувства юмора нет! – огрызалась расстроенная мама. – Она уже не маленькая! Маша! Ну где твоя логика? Как бы я тебя запихнула в маленькую печку? Ладно бы на зимней кухне! Но здесь же, в доме, никто не готовит! Да эту печку давно переложить надо! Она дымит!
Все соседи ахали и охали, припоминая, как пару лет назад мама заявилась в костюме Снежной королевы, который не очень отличался от костюма Бабы-яги, разве что без горба, да вместо золы она напудрила лицо до мертвецкой белизны. Но в тот раз мама открыла окна, нанесла снега со двора в дом и обещала меня «заморозить».
А еще раньше она довела меня до нервного срыва костюмом Цыганки. Цыганами, которые детей крадут, в нашем селе всех детей пугали с младенчества. Так что мои крики были обоснованны.
– Что у вас случилось? Опять Ольга приехала? – приходили соседи, когда слышали мой крик или плач – по любому поводу.
– Ты можешь приехать нормально? – причитала бабушка. – Чтобы дочь тебя узнала?
Мама, глядя на меня, кивнула. Я клацала зубами по чашке с отваром и, когда мама ко мне пыталась приблизиться, орала дурниной.
На следующий Новый год она приехала «нормально». Но я опять клацала по чашке зубами и орала на все село. Я даже успела схватить кочергу, чтобы отбиваться от незнакомой женщины. Так просто я решила не сдаваться.
Мама была одета по столичной моде. Она всегда следила за модными тенденциями и привозила мне вещи, которые я не могла носить, поскольку в нашем селе мода не менялась с позапрошлого века. Так вот в очередной Новый год я прибежала домой и увидела сидящую за нашим столом… неприличную женщину. А я уже стала совершенно осетинской девочкой. У нашей гостьи на голове был парик. Совершенно точно. Волосы дыбились на затылке копной. Девочки говорили, это называется «начес», что прямо указывает на неприличность женщины. Нас учили, что мы должны следить за волосами, иначе замуж никто не возьмет. Волосы должны быть длинные, заплетенные в косу. А короткая стрижка – позор семье.
Откуда-то я взяла, что парики носят опозоренные женщины, которым отрезали косу? Но если короткая стрижка с начесом – еще не главный показатель распущенности, то помада на губах – самый наивернейший признак. Женщина, которая сидела в нашем доме, имела не только ярко-красные губы, но еще и глаза со стрелками. А, как говорила наша соседка, «если размалеванная, то падшая. Ее место в Тереке». То есть накрашенная женщина с короткой стрижкой с начесом должна стоять на мостике, чтобы утопиться в реке, а не сидеть в нашем с бабушкой доме. И я точно знала – если заговорю с этой женщиной или даже на нее посмотрю, то тоже буду считаться опозоренной. Поэтому я смотрела в зеркало на стене, перепутав падшую женщину с горгоной Медузой.
– Машенька, что у тебя с глазами? – спросила опозоренная на три поколения вперед женщина.
Я молчала.
– Почему ты косишь? – Женщина явно была напугана, но я решила не поддаваться на ее уловки. Упорно таращилась в зеркало, чтобы она меня не сожгла взглядом и не превратила в падшую девочку.
– Уходи, – сказала я, – я никому не скажу, что ты здесь была.
– Твою мать, – проговорила женщина.
Поскольку по-осетински к тому моменту я говорила лучше, чем по-русски, то поняла, что женщина спрашивает про мою маму.
– Моя мама живет в большом городе, – ответила я. – Там большие дома и много людей.
– Господи, какой бедный словарный запас, – посетовала женщина.
В этот момент в дом вошла бабушка.
– Почему она косит? – накинулась на нее женщина.
– Кто косит? – не поняла бабушка.
– Маша, она косит. Ей нужны очки.
Тут я зарыдала, уткнувшись в живот бабушки, потому что никто в селе никогда не носил очки. То есть пожилые люди носили очки, а дети – никогда. И я решила, что женщина меня прокляла и я состарилась.
– Опять ты мне ребенка довела, – покачала головой бабушка.
– А что я сделала? – закричала женщина.
– Губы хотя бы сотри. Умойся, – сказала бабушка, отводя меня в дальнюю комнату и укладывая в кровать. – Успокойся, Манечка, это твоя мать приехала и опять тебя испугала.
– Эта опозоренная женщина в парике моя мать? – заорала я на все село.
– Она еще моя дочь, но я же терплю. Так что и ты терпи.
Уже прибежали соседки. Они умыли женщину, оказавшуюся моей матерью, и переодели в халат. Умытая мама подошла ко мне и обняла. Она пахла как бабушка, цветочным мылом, и была в бабушкином халате. Начес ей тоже смыли и повязали на голову косынку. Я обняла маму и немедленно уснула.
Первый раз в первый класс, или Кто ходит в школу в январе
11 января мы пошли в школу. Я решила, что Симу в первый класс должна отвести вся семья. Я заплела ей красивую косу, но кривую, набок. Хотела сделать две, но пробор никак не получался. Одна тоже не получалась, пришлось плести как получалось. Зато у меня была настоящая атласная лента. Не пошлый капроновый бант, а самая что ни на есть лента, которую я вплела в косу.
– Как у Эльзы! – обрадовалась Сима.
– Какой Эльзы? – Я пыталась вспомнить ее подружку с таким именем.
– Мам, из мультика «Холодное сердце!».
В синих колготках, с туго заплетенной косой Сима казалась совсем маленькой. Просто крошкой, которой вручили портфель. Худенькая, в строгом темно-синем сарафане. Ножки, как у олененка. Глаза перепуганные. Руки леденющие. Туфли все-таки великоваты.
Я никак не могла справиться с чувствами и два раза перекрашивалась из-за того, что начинала плакать. И даже была готова согласиться с мужем – зачем я все это устроила? Может, еще не поздно отказаться? Пойти к учительнице и сказать, что мы передумали? Когда я собиралась сесть и порыдать, позвонила моя мама.
– Коньяк в доме есть? – спросила она вместо «здрасьте».
– Мааам?
– Коньяк, спрашиваю, есть?
– Есть, наверное.
– Иди и выпей.
– Мам, сейчас семь сорок пять утра. Мы ведем Симу в первый класс.
– Иди и выпей. Ты должна стоять и улыбаться!
– Без коньяка никак?
– Ты уже сейчас сидишь с перекошенным лицом.
– Ну да.
Мама – это похлеще судьбы, в которую я верю. С судьбой я еще могу поспорить, а с мамой – никогда. Пошла, налила, выпила. Коньяк на голодный желудок подействовал сразу.
Мы вышли на улицу. Сима удивленно оглядывалась – на улице ночь, а столько детей, столько машин! Почему уже никто не спит? Неужели все дети ходят в школу? Я была пьяная и веселая.
– Васюш, ты как? – ласково спросила я сына. Он шел рядом, потому что я настояла на присутствии семьи в полном составе.
– Нормально. Мать пьяная, сестра идет в первый класс зимой, папа насвистывает. Все на нас смотрят. Нормально, – ответил Вася.
Муж действительно свистел. Иногда у него прорывается непроизвольно, хотя дома я категорически ему запрещаю это делать. Обычно он свистит Дунаевского или что-нибудь из саундтреков к фильмам. Тихо, думая, что я не слышу. Но тут он свистел на полную громкость. Наверное, тоже от нервов.
Мы разделись на лавочке, и я пошла провожать Симу в класс. Охранник уже меня не окликал – привык, что я ношусь по школе с выпученными глазами. Сима села за парту и начала раскладывать учебник и ручки. Судя по тому, как она это делала – аккуратно, карандашик к карандашику, – ей было страшно.
Что нужно делать дальше, я не знала. Поэтому присела на диванчик и взяла в руки детскую книжку с полочки. Полистала загадки, ни одной не разгадала. Потом взяла из корзины какую-то утку, которая еще и крякала, если ткнуть ее в пузо. Потыкала, утка покрякала. Я уже собиралась достать конструктор, но тут подошла Светлана Александровна, забрала у меня игрушки и книжку и строго сказала, чтобы я уже ушла наконец.
Я ушла. Доплелась до дома и еще три часа разбирала Симины игрушки и книжки – какие стоит убрать, какие оставить. Дочка же первоклассница, значит, начинается новая жизнь.
Симу вызывали к доске на каждом уроке. Один раз она даже расплакалась, когда что-то не поняла. Но были в школе и несомненные плюсы – дочке очень нравились манная каша и какао, а еще запеканка. Один раз учительница отдала ей свой сыр с бутерброда. И она же научила есть Симу омлет, который называла омлетиком. Я успокаивала себя тем, что голодной дочь точно не ходит. Вася тоже очень любил еду в школьной столовой, особенно пирожки с яблоками и повидлом. Повариха даже спросила у Симы, как ее фамилия, и немедленно вспомнила Васю.
– Ты Васина младшая сестра? Ну конечно! Как вы похожи! А я думаю, что за девочка такая новенькая? Как там Вася? Совсем большой? Кушает хорошо?
– Хорошо, – вежливо ответила Сима.
Повариха взяла над Симой шефство и принялась кормить ее пирожками. Впихивала, как бабушка. И выдавала дополнительную порцию запеканки. Наша Светлана Александровна сказала, что у Симы все хорошо с разнообразными схемами и устным счетом. С русским – плохо, особенно с окончаниями.
– Никак не могу понять. Она то окает, то говорит с кавказским акцентом. Хороший погода. Или красивый картина. А потом вдруг говорит: «хорошо», проговаривая каждое «о».
Да, а дома Сима говорит так, будто выросла в Одессе. У нее появляются мягкие согласные. Звучит это мило, но от логопеда я решила пока не отказываться.
Когда я нервничаю, то тоже начинаю говорить с кавказским акцентом. С чего вдруг дочь начала окать, не знаю. Возможно, гены – у мужа вроде бы кто-то был из Рязани. Но там не окают.
– Маша, она не гуманитарий, как мне кажется, – задумчиво сказала учительница.
– Слава богу, – ответила я.
– Мама, Сима тоже пошла в тебя! – позвонила я маме.
– В каком смысле? В плохом? – пошутила мама.
– Она не гуманитарий. У нее плохо с русским.
– Ничего. Ваши гены передадутся через поколение. Тебе будет о чем поговорить с внуками, – рассмеялась мама.
Не знаю, мне кажется, я сама не в ладах с русским. Домашнее задание. Слово «сорока». Напишите три однокоренных слова. Подсказка – как зовут птенцов сороки? Вот ничего себе подсказка! Спасибо Гуглу за дочкино счастливое детство и мою пока еще не сильно седую голову. А также другим мамам, которые создают специальные форумы с правильными ответами. Вы думаете, я одна такая? Нас миллионы. Сорочата, по-сорочьи, сорочий, прости господи!
Или вот как объяснить маленькой дочке, что в предложении «Болото затянуло ряской» нет подлежащего. Безличное предложение. Я, конечно, пример привела. Вот если бы болото затянуло человека, то тогда да – болото подлежащее. Что сделало? Затянуло. Получилась страшная сказка на ночь.
Конечно, она у меня спала плохо. Я тоже плохо спала. А как объяснить иначе, без этих жутких подробностей? Десять вечера. Закладка на любимом сериале. Недописанный текст. Немытая посуда. Передо мной кроссворд по русским богатырям. Я даже Святогора без подсказки вспомнила. Но как звали его коня?! «Садись, «два»!» Ответ – Бурушка.
Первоклассные страхи, или Ностальгия
На самом деле началка очень изменилась. Или я стала старше и многое вызывает умиление и чувство благодарности. Да что говорить – я стала плаксивой. Мне достаточно увидеть дочь в школьной форме, как я начинаю рыдать. Или у меня никак не пройдет период адаптации, о котором мне столько говорили вокруг. Месяц как минимум – период адаптации. За ребенком нужно следить, мотивировать, подбадривать и так далее. Возможны слезы, всплески агрессии, сменяющиеся апатией. У Симы, кстати, вообще этой адаптации не было – все досталось мне. У меня нашлись все признаки, у дочки – ни одного. Она даже ни разу не спросила, почему пошла в школу не как все дети. Пошла и пошла. Значит, так надо. Она дружила с мальчиками. Девочки ее не принимали. Шестилетка и почти восьмилетки – это две разные планеты. Почти восьмилетки уже вовсю строят глазки, моя Сима общается с мальчиками так, что они ее слушаются. Сима, выросшая с братом, все знает про футбол, умеет настоять на своем, и все мальчики по очереди носят ее портфель до раздевалки. Конечно, девочки с Симой не дружат. Им-то портфели не носят.
Я же, когда не плакала, пребывала в панике. Уговаривала себя, что у учительницы есть мой номер телефона, что до школы бежать две минуты, что ничего не случится. Я ругала себя за то, что сделала дочке пучок со шпильками – вдруг они на физре будут делать кувырки и шпилька вопьется ей в голову? А вдруг они будут бегать и она врежется в стену? Когда Вася был маленьким, у них была в классе Лиза, чем-то похожая на Симу. Нежная, тонкая, длинноногая девчушка. Так Лиза что ни месяц ломала себе то руки, то ноги. Я Лизу без гипса вообще не помню. Когда Лиза окончила началку и перешла в старшую школу, мне кажется, все учителя, особенно физрук, дружно напились от счастья. Ее никто не обижал, никто не трогал, но она обладала способностью врезаться в стены на переменах, ломать ногу на литературе, упав со стула, и тянуть связки на рисовании. Однажды на английском Лиза поперхнулась водой, начала кашлять, кто-то из детей постучал ее по спине – Лиза ударилась головой и еще месяц ходила в фиксирующем воротнике на шее.
В раздевалках по-прежнему дежурят четвероклашки. В принципе, все выглядит так же, как в Васины времена – куртки на полу, одинокие перчатки, шарфы, замотанные в морской узел, на вешалке. Но дежурные помогают малышам повесить мешки для сменки и куртки. Они стоят и спрашивают у каждого, как их научили: «Девочка, тебе помочь? Мальчик, тебе помочь?» Малыши шарахаются и мотают головами. Но когда никто из взрослых не видит, четвероклашка идет в раздевалку и помогает малышке дотянуться до вешалки. А вторая девочка развязывает узел на шапке мальчика, который уже готов в ней пойти в класс.
И все-таки многое изменилось. Раньше на первом этаже лавки стояли посередине рекреации, а теперь сдвинуты к стене. Но это так же, как бывает с дорожками, – клади асфальт сколько хочешь, люди будут ходить по протоптанным тропкам. Дети по привычке сваливают одежду посередине коридора и по частям относят в раздевалку. Словно им особенно приятно бросать портфели ровно посередине. Зато как только поставили лавки на входе, до турникета и поста охраны, для родителей, раздевалка сразу переместилась туда.
Поскольку Сима не может унести рюкзак и сменку – она упадет под таким грузом и не встанет, – мы разработали целую схему. Я-то полагала, что одна такая умная. Оказалось, так делают многие. Дети раздеваются на лавочках до охраны, бегут в раздевалку, вешают там верхнюю одежду и возвращаются к мамам и папам за портфелем.
Раньше отдельно стояла лавочка-забывашка, куда складывались забытые вещи. Дети обожали эту лавочку – рассматривали, кто что забыл, шутили, радовались находкам. Лавочка-забывашка стала для них пещерой Аладдина, в которой можно было найти сокровище. Но никто никогда не брал чужого. Теперь все забывашки или лежат на стойке у охранника, или привязаны к ограждению. Возвращают вещи только родителям.
Родители стоят за заграждением. В принципе, там есть кнопочка, которую нужно отжать, и можно спокойно пройти. И все про эту кнопочку знают. Но все равно все виснут на этой оградке. Важно стоять в первых рядах, чтобы ребенок тебя увидел. Я пробилась локтями к оградке. Сима меня не узнала в лыжном костюме и шапке. Искала в толпе глазами. Я махала ей руками из-за ограждения и кричала как полоумная: «Сима, я здесь!»
Рядом с ней стоял мальчик, толстый и деловитый, с портфелем на колесиках. Он что-то говорил Симе. Потом поставил свой модный портфель на тормоз и взял Симин рюкзак. Я, не выдержав, отжала кнопочку и кинулась к дочке. Мальчик строго спросил у Симы:
– Это твоя мама?
Сима посмотрела на меня – в съехавшей набок шапке, с потеками туши по всему лицу – и сказала:
– Кажется, да.
Мальчик кивнул и вручил мне рюкзак. После этого спокойно пошел в раздевалку. Он никуда не спешил.
– Как зовут этого мальчика? – полюбопытствовала я.
– Я пока не запомнила. Кажется, Даня.
– Даня, Даня! – кричала из-за ограждения бабушка. – Ты скоро? Я тебя уже заждалась!
Даня повернулся, кивнул и продолжил медленно одеваться.
Мы уже выходили, а бабушка все еще подпрыгивала у ограждения. Моторная бабушка, модная, поджарая, с лыжными палками – наверняка занимается скандинавской ходьбой.
– Даня, ну скорее! Опять ты копаешься!
Даня аккуратно повязывал шарф, ровняя концы.
Я улыбнулась. У бабушки с внуком разные темпы жизни. У меня с Симой – тоже.
– Мама, пойдем собирать портфель, – объявляет дочь в шесть вечера.
– Давай через часик? – прошу я.
– Нет, сейчас. И форму мне на завтра нужно приготовить.
И я покорно иду выбирать колготки, юбку или сарафан, водолазку или рубашку. Сима складывает учебники. Аккуратно, по росту, в специальное отделение. Мы с Васей могли побросать учебники утром, запихнуть сверху сменку, притоптать ногами и еще посидеть сверху. Сима не такая. Она все держит под контролем, ни за что никогда ничего не забудет. Она аккуратистка и трудяга.
Мы с вечера придумываем прическу, и я показываю ей, как это будет выглядеть. Бантик такой или другой? Одна косичка или две? Я заплетаю, Сима смотрит в зеркало и выносит вердикт: завтра лучше с одной косичкой. Или с двумя, что больше подходит к рубашке.
Дочка обстоятельно завтракает и успевает следить за тем, чтобы Вася доел свою порцию.
– Мама, Вася не доел кашу! – кричит она.
– Я бутерброд съел, – оправдывается сын, который, как и я, встать-то встал, а вот проснется ко второму уроку.
– Шапку надень! – велит Сима.
– Я на улице надену.
– Нет, при мне надень, чтобы я видела! – не отступает она, и Вася покорно натягивает шапку, иначе его не выпустят из дома. Впрочем, сестра-первоклассница повлияла на его успеваемость. Чтобы побыстрее смыться из дома и не идти с Симой до школы, Вася стал ходить на дополнительные занятия по физике, которые начинаются без пятнадцати восемь.
– Васюш, ты можешь завтра отвести Симу в школу? – попросила я однажды, вдруг вспомнив, что старшие дети вообще-то могут отводить младших в школу, тем более что старшая и младшая школы находятся в соседних зданиях. И если уж у меня есть старший сын, то почему бы не воспользоваться этим подарком судьбы.
Вася согласился.
«Все ок. Больше не поведу», – прислал он мне эсэмэс.
Оказалось, что Сима пилила его всю дорогу: где твои перчатки, где сменка? Шапка, шапка. Ты выучил уроки? Все выучил? Тетрадь не забыл? Где твоя сменка? Ты забыл сменку! Повтори на переменке задание. А кто эта девочка, которой ты кивнул? Как ее зовут? Она твоя подружка? Она из твоего класса? Почему она без шапки?
Сима никак не могла запомнить сразу тридцать имен соучеников и очень страдала. Со многими проблемами она столкнулась впервые. У них, например, две Ани в классе. Одна Аня – Аня, другая – Нюся. Есть три Сони. Одна – Соня, вторая – Софа, третья – София. Два Вани – Ваня-большой и Ваня-маленький. Определяются по росту. А как могут быть два мальчика – и оба Кузнецовы? Светлану Александровну Сима упорно называет Сандровной, потому что у нее был друг по детской площадке – Сандро. Впрочем, как мы помним, Вася называл учительницу Александра Светлановна, и мы вслед за ним тоже.
Я отводила дочь в школу сама, не доверяя даже мужу. Меня подташнивало с самого утра – по ночам мне снились школьные кошмары.
Детям изменили расписание, добавив уроков. Теперь по пять, вместо четырех, как в первом полугодии. Считалось, что они привыкли и могут выдерживать пять учебных часов. Но мы-то не привыкли. Я как ненормальная всю дорогу повторяла: «Сима, пять уроков, сходи на переменке в туалет. Нет, на уроке лучше не проситься. На переменке. Запомнила, где туалет? Нет? Смотри. Справа. За зеркалом».
Приходила забирать, ожидая чего угодно. С восьми утра я сидела дома при полном параде – накрашенная, в джинсах и свитере.
– Ты чего? – спросил, не выдержав, муж.
– Я боюсь, – призналась я, – вдруг мне позвонят из школы, а я не смогу сразу прибежать. Лучше буду готова.
– Ладно, надеюсь, это скоро пройдет, – сказал муж.
Но не прошло. Я заставляла себя ходить в халате, смотреть новости по телевизору, спокойно пить кофе. Я даже заставляла себя пойти в душ попозже. Но не получалось. Страх не проходил. Я опять превращалась в идеальную домохозяйку, которая провожает мужа на работу в красивой одежде, с прической и легким дневным макияжем. И снова возвращался один из страхов – вдруг Сима будет стоять одна в коридоре и плакать? Я вот могу заблудиться на соседней улице и даже по навигатору не найтись. У меня просто талант потеряться, не найти дорогу, свернуть не туда. Ну это вы уже поняли.
Можно ли потеряться в школе? А потерять ребенка в школе? А вообще забыть про ребенка?
Последний страх все же материализовался. Сима действительно потерялась по дороге из столовой в класс. Две девочки побежали ее искать. По собственной инициативе. Их никто не просил. Просто они видели, как Сима вышла из столовой и не дошла до класса. Говорят, что дети сейчас другие – циничнее, жестче. Возможно, но они еще не потеряли способность откликаться, дружить, помогать, сочувствовать, если дать им такую возможность.
Тут еще позвонила мама. Она как никто выбирает время, когда звонить. Восемь тридцать. Я докрасила глаза и села смотреть новости по телевизору. Я не знаю, что делать утром. Решила, что по утрам все смотрят новости. В результате попала на какое-то кулинарное шоу и не могла оторваться.
– Мам, ты чего так рано?
– Просто вспомнила. Хотела тебе рассказать. Ты знаешь, что тебя всегда теряли в школе?
– Маааам!
– Нет, ты послушай. Это было очень смешно!
Мы жили с бабушкой в большом североосетинском селе. Она была главным редактором районной газеты, а я училась в сельской школе. Как рассказала моя мама, я могла выйти из класса посреди урока и пойти в другой класс. Там мне тоже были рады, как бывают рады внучке уважаемого человека. Никто не посмел бы меня спросить, какого лешего я пришла в другой класс. Мне, третьекласснице, это очень нравилось, и я курсировала из класса в класс. Сидела десять минут в одном, потом переходила в другой, в третий. В каждом классе мне радовались и выделяли парту. Моя классная руководительница была очень доброй женщиной. И очень пугливой. Она думала, что я устала, хочу сходить в туалет, отдохнуть, поэтому выпускала меня из класса по первому требованию. Пропажу ребенка она обнаруживала где-то часа через два. И бросалась меня искать. Все учителя говорили, что да, видели, заходила, а куда потом ушла – не знают. Раз ушла – значит, так надо. Кто же запретит внучке главного редактора уходить? Несчастная моя классная – русская учительница Валентина Ивановна – бежала искать меня по соседним домам и дворам. Но там тоже говорили – заходила, съела кусок пирога, попила чай, съела торт, ушла. Валентина Ивановна добегала до здания редакции, которое было недалеко от школы, и начинала разыскивать там. Бабушка видела учительницу в окно и, естественно, выглядывала.
– Что случилось?
– Ничего. Гуляю тут.
– Зайди ко мне.
Валентина Ивановна от страха начинала плакать и признаваться. Маша потерялась. Куда ушла – неизвестно. Бабушка отправляла на поиски лучшего репортера газеты Маратика. Ему было уже под тридцать, но, по местным меркам, он считался просто мальчишкой, которого можно было гонять туда-сюда. Маратик мог найти меня в классе осетинского языка, в спортзале или у директора школы. Директор, Вадим Аркадьевич, который очень уважал мою бабушку, уступал мне свое директорское кресло и вызывал учителей-предметников. Уроки я проходила отдельно от всего класса, причем вразнобой. Единственным исключением была тетя Роза – учительница русского языка в старших классах. Как было совершенно непонятно, почему русская женщина Валентина Ивановна попала в осетинское село и ведет уроки осетинского языка, так было непонятно, почему Роза Аслановна, осетинка, преподает русский язык, который в старшей школе достаточно заковыристый. Она приходила ко мне за консультацией, и я ей объясняла семантику русских пословиц, поговорок и идиоматических выражений. Поскольку мне, третьекласснице, знаний не хватало, я готовилась дома с бабушкиной помощью. Она была счастлива, думая, что я пошла по ее стопам и наверняка скоро начну писать заметки для стенгазеты, поэтому заказывала из Москвы разнообразные словари – от «Трудностей русского языка» до «Словаря синонимов», которые я передавала Розе Аслановне. Почему Роза Аслановна, которая очень уважала мою бабушку, не могла обратиться сразу к ней за помощью, тоже было не вполне ясно.