Суп, второе и компот

Так вот, оказавшись в этом странном месте, пансионате, больше похожем на казарму, я каждый день думала, что вот сегодня точно умру. Усну и не проснусь.

Кому в голову пришла такая идея – не знаю. Но пансионат был разделен на две части. В одной жили здоровые дети, отправленные в трудовой лагерь, которые должны были собирать розовые бутоны и зарабатывать первые в своей жизни копейки. В другой – дети, страдающие заболеваниями дыхательной системы, в числе которых оказалась и я. Нам следовало подолгу сидеть во дворе и наслаждаться ароматом роз, развивать легкие, напитывать бронхи. Еще были предусмотрены оздоровительные прогулки на плантацию, медленным прогулочным шагом. Но что-то, видимо, пошло не так. Во-первых, в нашей, условно больной, части имелась своя столовая и особое питание. Ребята из «трудовой» зоны, где рацион был не столь богат, а точнее, совсем не богат, быстро поняли, где достать еду. Мы же были готовы поделиться пирожками, слойками и лишней порцией каши, лишь бы узнать, как живут «нормальные» дети. К тому же «трудовым» был разрешен выход за территорию пансионата и доступ в сельпо. А больным – нет. Так что общение происходило к взаимной радости и выгоде.

Когда спустя неделю нас, больных, подняли в шесть утра, выдали мешки и отправили на плантацию, мы поначалу даже обрадовались – настоящее приключение, разнообразие тоскливых буден. Какой-то злой дядька указал ряд, по которому двигаться. Здоровые ребята пришли на помощь и показали, как обрывать цветки и как заматывать руки, чтобы не уколоться. Так мы работали всю неделю. Каждый день, с шести тридцати утра до двенадцати, пока бутоны еще свежие, с каплями росы на лепестках. Это, конечно, были незабываемые ощущения. Бутоны срываются легко, остаются в ладони, стоит только надломить стебель двумя пальцами. Именно на этих кустах шипы роз мягкие, даже нежные. Не такие пугающие и острые, как у роз на длинных стеблях. Эти мягкие шипы не колются, а лишь слегка царапаются. Не чувствуешь. Поначалу сбор розовых бутонов кажется забавой. Ничего сложного. Но потом вдруг становится невыносимо. Утром еще холодно. Роса скапливается на листках не каплями, а течет водопадом. Ты вдруг понимаешь, что стоишь с ног до головы мокрый до трусов. Руки уже не слушаются, поскольку посинели от холода и ледяной росы. Срывать бутоны все тяжелее. На каждый требуется прилагать большие усилия. Плечо, на котором висит мешок, вдруг начинает невыносимо ныть. Он тоже становится тяжеленным. Роса остается на лепестках, и тяжесть мешка увеличивается в разы. Идти невозможно, поскольку под ногами жижа, вязкая, налипающая на сандалии. Никто же не выдавал нам резиновые сапоги. Шли в нарядных туфлях или сандалиях. Обувь было особенно жаль. Я думала о том, как буду отмывать свои новые белые сандалии, которые мама привезла мне из Москвы. С бантиком, на тонкой застежке. Застежка отлетела почти сразу. Бантик – минут через пятнадцать. Подошва чавкала.

Ближе к полудню, уже часов в одиннадцать, вдруг начинало яростно греть солнце. Грязь на сандалиях застывала плотным комом, похожим на крутое тесто. Одежда высыхала, снова намокала и опять высыхала. Голова гудела так, будто на нее нацепили железный жбан и ударили железной же поварешкой. Запахи уже не чувствовались. Хотелось одного – лечь на тропинке между кустами и уснуть. А еще нестерпимо хотелось есть. И вдохнуть свежего воздуха. Не чувствовать запаха роз больше никогда.

Я, в совершенно одуревшем состоянии, отдала свой мешок тому дядьке, который стал на меня орать. Даже четверть нормы не выполнила. Кивала и обещала исправиться. Мне было как-то не по себе. Саднило руки. Голова разрывалась от боли. Кое-как доползла до кровати и тут же уснула. Проснулась от кошмара – я умерла. Но лежу при этом мокрая. Очень волнуюсь, что намочу красивое платье и гроб. Да, и еще не чувствую ног. Совсем. Проснулась с криком. В принципе, сон был недалек от реальности. Маленькие царапины, которых я даже не замечала, кровили. Руки у меня были в крови – я не послушалась знающих ребят и сняла с себя ветровку, когда стало совсем жарко. На кровать свалилась, не сняв обувь. Поэтому лежала в таких увесистых валенках-кандалах из грязи, застывших и снова намокших несколько раз. Неудивительно, что ног не чувствовала. Мои сандалии стали основой для полноценных кирпичей.

К счастью, подоспевшие на выручку ребята из трудовой зоны показали, как избавляться от налипшей на обувь грязи – швырнуть со всей силы в стену или в дверь. Тогда грязь отлетает в одну сторону, а сандалия или ботинок – в другую. Руки мне залили невесть откуда взявшейся аракой и перемотали разорванной тут же любимой блузкой, которую мама тоже привезла из Москвы. Я ее хранила и планировала надеть на дискотеку. Бинты из нее получились идеальными. На всех хватило. От ежедневной стирки ткань становилась все мягче и нежнее. Моя блузка тогда пошла по рукам в прямом смысле слова.

На неделю пансионат стал единым целым. Мы – больные и «трудовые» – вместе ели, перематывали друг другу царапины, стирали и сушили одежду. Разрывали футболки, чтобы обмотать руки. Я привыкла к холодной одежде и тяжеленному мешку на плече и могла уже выполнять половину нормы, чем очень гордилась.

После обеда вместо положенного нам, больным, тихого часа мы усаживались во дворе и высыпали розовые лепестки на простыни. Как рассказывали ребята, бутоны должны собираться в сухой солнечный день. Именно днем, а не ранним утром. Лишь тогда они считаются идеальными и пригодными для дальнейшей переработки. Но план по сбору не может зависеть от прогноза погоды, поэтому мы собирали мокрые от росы бутоны рано утром, а не днем. И потом раскладывали их на простыне для просушки. Удаляли увядшие лепестки, избавлялись от мусора, лишних листочков. Все вручную.

Вдруг все закончилось. Я подскочила, думая, что проспала. Но никто не пришел и не выгнал нас умываться и на скорость есть кашу. Я лежала и гадала, что это значит. Ближе к восьми утра в нашу комнату зашла медсестра, новенькая, перепуганная, и тихо сказала, что пора вставать. После завтрака нам велели идти во двор – дышать. Выдали мелки и разрешили порисовать и попрыгать в классики.

Потом ребята рассказали, что директор пансионата, Казбек Тимурович, тогда уехал в другой район – отмечать свадьбу племянницы. Следить за делами пансионата поставил своего то ли брата, то ли свата, который в систему разделения детей на больных и «трудовых» не вникал. Вернувшийся директор, узнав о том, что дети, отправленные на излечение, среди которых были в основном любимые чада уважаемых людей, работали наравне с трудовыми, сутки пил араку. Не только я – внучка ветерана и главного редактора районной газеты – сдавала норму по сбору, но и дочь начальника ГАИ, племянница председателя райсовета и внучка знаменитого артиста в ранге заслуженного. Казбек Тимурович шарахался от любого звонка телефона, не зная, какая его ждет расплата – сразу убьют или постепенно. Директор велел усилить питание, причем и нам, и «трудовым». А «трудовым» дал аж два выходных. Вечером в пансионат завезли пленку и кинопроектор – мы, как сейчас помню, смотрели «Всадника без головы» и «Танцора диско». Вечером всем выдали конфеты, мороженое и лимонад «Буратино».

Казбек Тимурович ходил по залу и нежно гладил нас по головам. Заботливо спрашивал, как мы себя чувствуем.

Но наше «больное» крыло за неделю стрессовой закалки, вынужденной диеты и активной физической нагрузки окрепло, похудело, стало поджарым, нарастило мышцы. Никто даже ни разу не кашлянул. Все дышали ровно, спали спокойно. Казбек Тимурович решил, что судьба дала ему второй шанс на жизнь, но все еще не был в этом уверен. Поэтому остаток смены мы делали что хотели и когда хотели. Дышать во дворе и прыгать в классики нам было уже скучно, поэтому «больное» крыло выходило на плантацию с «трудовым». Ели вместе – главной поварихе тете Зине надоело готовить отдельно, мы все равно таскали тарелки туда-сюда. Так что питание тоже стало у всех одинаково сытным и разнообразным. По вечерам развлекались: танцевали, пели. Устраивали дискотеки, смотрели кино.

В конце смены директор объявил праздничный ужин. Тетя Зина собрала стол. Даже торт лично испекла, с кремовыми розочками. Нам, «больным», вручили подарки – флаконы с розовым маслом и бутылки с розовым сиропом. А «трудовым» торжественно выдали честно заработанные деньги. Ребята говорили, что еще никто из прошлых смен столько не получал. Кажется, директор добавил свои личные средства.

Нас провожали всем коллективом. Казбек Тимурович стоял на крыльце и смахивал слезы, совсем не скупые. Он плакал так, будто расставался с родными детьми. На самом деле он оплакивал свое будущее, которого у него могло и не быть. Приедет, например, дочка начальника ГАИ и расскажет папе, как работала на плантации с шести тридцати утра до полудня. Или вернется внучка знаменитого артиста, худая как щепка, хотя уезжала очень даже пухленькая, и что скажет дедушка? Про мою бабушку директор даже думать боялся – бабушка могла не просто статьей в газете убить, но и из наградного пистолета пристрелить, с нее станется.

Страшно представить, что чувствовал Казбек Тимурович в тот день, когда к нему нагрянула делегация во главе с моей бабушкой. Кажется, директор пожалел, что не застрелился заранее. Позже бабушка рассказывала, что никогда не видела подобной реакции – такой искренней радости, слез счастья. Сразу видно, человек любит свое дело, дорожит профессией. Не относится наплевательски, а всей душой участвует в детских судьбах. Радеет всем сердцем за свое детище, за свой пансионат. Удивительный, просто удивительный человек.

Та смена вошла в летопись как легендарная, самая продуктивная, образовательная, оздоровительная и так далее. Во-первых, трудовой лагерь «Орленок» не просто выполнил и перевыполнил план по сбору розовых бутонов для дальнейшей переработки, но и побил все рекорды. Одна смена выполнила шестимесячный план. То есть собрала столько, сколько собирали все три трудовые смены за два года. Потрясающий результат! Трудовой лагерь получил звание образцово-показательного. На него отныне должны были равняться остальные трудовые лагеря по всей республике. Председатель райсовета объявил, что Казбеку Тимуровичу присуждается звание заслуженного работника образования. Даже были планы переименовать пансионат «Орленок» в «Горный орел», но внушительных гор рядом не нашлось. А пансионат «Орел» уже имелся.

Но главное не звания, не достижения, а письма, которые дети писали в газету. Отзывы о пребывании, которые они обязаны были сдать руководству школы для отчетности. Дети писали о дружбе, взаимовыручке, коллективных трудовых успехах. Называли эту смену школой жизни, уроком добра и так далее. Бабушка торжественно зачитала несколько писем, присланных на адрес районной газеты. Директор пансионата почти упал в обморок, благо его подхватила повариха тетя Зина, которая в три ручья лила слезы ужаса и счастья. Она все это время тоже ходила, глотая таблетки, – уволят за то, что кормила всех детей скопом, из одной кастрюли суп наливала, или пожалеют? Но тут глава райсовета объявил, что повару Зинаиде Ивановне Кулешовой присуждается высшая категория и вручается почетная грамота. Повариха приткнула директора к колонне, вытерла руки о передник и пошла получать грамоту.

Не успел Казбек Тимурович поверить, что чудом избежал наказания, и уже собирался по этому поводу закатить банкет, как ему позвонили и сообщили, что приедут важные люди из местного министерства здравоохранения. Тут у Казбека Тимуровича снова прихватило сердце. Здравоохранение – это не образование. Неужели кто-то из «больных» детей заболел еще сильнее после оздоровительного лечения и в пансионат направили высокую проверку? Он сидел, уронив голову на грудь, и не знал, что делать – то ли отправляться по святым местам и молить святого Георгия о пощаде, то ли, прихватив араку, поехать к троюродному брату в дальнее село.

Про визит делегации Казбек Тимурович успел сказать тете Зине. Та уже повесила почетную грамоту на стену кухни и подолгу сидела на стуле, смотрела на нее и гордилась собой. Повариха вызвала по тревоге весь персонал и за два дня накрыла такие столы, каких ни одна делегация не видела.

Казбек Тимурович нарядился для встречи в костюм, в котором ходил на похороны и поминки. Стоял на ступеньках серьезный и торжественный. Тетя Зина в парадном костюме, с надетой задом наперед юбкой, едва держалась на ногах. Она понимала – если что, еды хватит на двойные поминки.

Тот день опять вошел в историю. Представитель министерства вручил Казбеку Тимуровичу почетную грамоту за вклад в оздоровление детей. Зинаида Ивановна удостоилась такой же грамоты. Казбек Тимурович не понимал, что происходит. Или святой Георгий над ним решил пошутить перед смертью? Зинаида Ивановна прижимала к груди грамоту и тихонько подвывала. Ни говорить, ни дышать она уже была не в силах.

Когда Казбек Тимурович увидел в числе делегатов мою бабушку, он кинулся к ней как к родной и повел в свой кабинет. Зинаида Ивановна, по дороге загрузив тарелку едой, семенила следом.

– Мария, я тебе во всем признаюсь, – сказал торжественно Казбек Тимурович, – только ты мне правду скажи. Меня посадят, да? Скажи мне как фронтовик фронтовику. Как боевой товарищ.

– Казик, сейчас стало уже интересно, – рассмеялась бабушка. – Давай рассказывай. А то я все думаю, что так складно получается? Репортаж какой-то сладкий, как твои розы. Никакой интриги. Писать не о чем. Отчет, а не репортаж.

– Мария, что я сделал? Скажи сейчас, – взмолился Казбек Тимурович.

– Ты стал новатором. – Бабушка уже едва сдерживала смех.

– Кем? Мария, говори так, чтобы я понял. А я сейчас плохо понимаю.

– Ты, дорогой Казик, изобрел новый метод лечения детей с заболеваниями дыхательной системы. То есть всех, кто у тебя в той смене был, включая мою внучку, ты вылечил. Никто не кашляет, не задыхается. Все дети скачут, как молодые жеребцы. Девочки такие красивые стали, что родители боятся их показывать – раньше времени замуж украдут. Мою внучку в ансамбль народного танца зачислили. Такая она после твоих роз тонкая и эмоциональная стала, что никто ее не узнает. Главную солистку своей красотой затмила. Выносливая стала, спокойная. Что ни скажешь, все делает – легко, будто даже не устает. Не девочка, а чудо. Что ты с ней сделал? Теперь все хотят в твой пансионат своих дочерей отправить.

Где-то у подоконника всхлипнула Зинаида Ивановна. Казбек Тимурович достал платок и шумно высморкался, вытер пот, льющийся градом по лицу, и рассказал, как было дело. Во всем признался. Рассказал и про свадьбу племянницы, и про то, как родственника на свое место поставил. Зинаида Ивановна про еду рассказала, как детей из одной кастрюли кормила, не разделяла на «больных» и «трудовых». Про торт с розочками призналась и про мороженое с лимонадом. Казбек Тимурович клялся, бил себя в грудь, что не знал, даже представить себе не мог, что его родственник, «клянусь, он больше мне не родственник!», отправил больных, так сказать, детей на плантацию и заставил работать.

Бабушка потом часто рассказывала эту историю. Как Казбек Тимурович стал новатором в излечении детей с заболеваниями дыхательной системы. Как его метод хотели описать в медицинских журналах и поставить на поток. Как вся республика готова была отправить ему своих детей. В очередь вставали. Связи включали. Но Казбек Тимурович сказал, что больше такого эксперимента не переживет. Сердце не выдержит. Он оставил свой пансионат исключительно «трудовым», но звание ударного этот лагерь носил еще долго. Тетя Зина готовила для детей щедро, не экономила на продуктах. Пекла пироги, торты. Детям показывали кино, устраивали дискотеки, праздники. Даже самодеятельный театр появился и музыкальная группа. В актовый зал поставили пианино, барабанную установку и две гитары. Да еще и колонку, старую, но настоящую. Директор ее лично в театре выпросил, сам починил и подключил. Казбек Тимурович ходил на все спектакли и концерты. Всегда громче и дольше всех аплодировал.

А моя бабушка так и не написала один из лучших репортажей в своей журналистской карьере.

– Почему? – удивилась Варжетхан, которой она в подробностях рассказала про новаторские методы лечения.

– Потому что это жизнь. Человеческие судьбы. И их, как ты говоришь, в газету не завернешь. Может, когда-нибудь я напишу рассказ на основе этих событий.

Бабушка рассказ так и не написала. Но с Казбеком Тимуровичем осталась дружна на многие годы, очень уважала его честность. А тетя Зина на каждый бабушкин день рождения присылала торт с кремовыми розами.

Попробуйте сделать розовый сироп в домашних условиях. Испытаете восторг и от процесса, и от вкуса.