Расшифровка
Напоследок скажу: если Цзиньчжэнь возьмется за это исследование – с Божьего и вашего позволения, – ему пригодятся мои книги. Если же не будет на то Божьей или вашей воли – передайте их университетской библиотеке, в память о том, что я проработал у вас двенадцать лет.
Пусть Цзиньчжэнь поскорее выздоравливает!
Леон Залеский,
накануне отъезда
Сидя на картонной коробке, Лилли-младший залпом дочитал письмо. Ветер теребил листки бумаги, задувал на них дождевые капли, будто намекая, что они, ветер с дождем, тоже потихоньку читают письмо Залеского. То ли от недосыпа, то ли оттого, что письмо взволновало его, старик долгое время сидел прямо и неподвижно, рассеянно глядя перед собой. Наконец он пришел в себя и вдруг, словно обращаясь к дождю, произнес:
Прощай, Залеский, доброго пути…
[Далее со слов мастера Жун]
Залеский уехал, потому что его тесть попал под репрессии.
Все знали, что у Залеского было полно удобных случаев для отъезда, особенно после войны: его мечтали заполучить многие западные университеты и научные центры, и на его рабочем столе вперемешку с поздравительными открытками валялись многочисленные письма с приглашением на работу. Но он, по-моему, вовсе не собирался уезжать. Сами посудите: он притащил сюда книжный «гроб»; дом в переулке Саньюань, который они раньше снимали, выкупил вместе со всем двориком; по-китайски говорил все лучше и лучше; одно время даже пытался получить китайское гражданство (отказали). Ходили слухи, что все это из-за старика-тестя. Тесть был потомком цзюйжэня[24], богачом и единственным нашим аристократом местного разлива. Ему страсть как не хотелось выдавать дочь за иностранца; он поставил зятю жесткие условия: увозить дочь нельзя, разводиться с ней запрещено, непременно выучить китайский, детям дать фамилию матери и т. д. В общем, человек он был узколобый, самодур и крыса. Стоит такому типу добраться до власти, как он чинит произвол и наживает врагов, к тому же он, кажется, спутался с японцами, при марионеточном правительстве стал важной шишкой в уездном управлении. После Освобождения[25] его судили, на открытом процессе приговорили к смертной казни и посадили в тюрьму – дожидаться расстрела.
Залеский все упрашивал видных профессоров и учеников (включая нас с папой) подписать коллективное обращение к народному правительству, выручить тестя из беды, но никто не согласился. Залеского это, конечно, задело за живое, но что мы могли поделать? Не то чтобы нам не хотелось помочь – просто мы были бессильны: такое дело не решишь парой писем, папа как-то раз справлялся на этот счет у городского главы, тот сказал:
– Если кто и может его спасти, так только сам Председатель Мао.
Понимаете? Никто не мог ему помочь!
Это правда: власть тогда как раз активно боролась с помещиками-тиранами, с теми, кто был не чист на руку и притеснял народ. Такие были времена, ничего не поделаешь. Залеский этого не понимал, а мы не могли дать ему то, о чем он так наивно просил, только обидели человека…
И кто бы мог подумать: в конце концов Залеский заручился поддержкой правительства N-ии и с его помощью отвел-таки от тестя дуло ружья. Неслыханное дело – учитывая, что в то время отношения Китая с N-ией заметно ухудшились, провернуть такое было невероятно трудно. Я слышала, N-ия отправила в Пекин дипломата вести с нашей стороной переговоры, так что и впрямь пришлось вмешаться то ли Председателю Мао, то ли Чжоу Эньлаю, словом, кому-то из партийных верхов. Уму непостижимо!
Переговоры кончились тем, что мы отпустили тестя Залеского, а N-ия вернула нам двух наших ученых, которых они раньше не пускали на родину. N-ия носилась с проклятым аристократишкой, как с национальным сокровищем. На самом деле старик был для них пустым местом, всю шумиху подняли из-за Залеского. N-ия готова была пойти на многое, лишь бы его умаслить. Почему они так о нем пеклись? Неужели только потому, что он был известным математиком? Неспроста это. Так я и не узнала правду.
А Залеский, как выручил тестя, вместе со всем семейством уехал в N-ию… [Продолжение следует]
Когда Залеский уехал, Цзиньчжэнь еще лежал в больнице, но кризис уже, похоже, миновал; расходы на лечение, и без того неподъемные, росли с каждым днем, так что по просьбе больного врач отпустил его долечиваться дома. Из больницы Цзиньчжэня забирали госпожа Жун с дочерью, и врач решил, что одна из женщин – мать пациента. Вот только кто именно? Одна как будто старовата для столь юного сына, другая – слишком молода. Пришлось спросить:
– Кто из вас мама больного?
Мастер Жун хотела было объяснить что к чему, но мать вдруг ответила коротко и звонко:
– Я!
По словам врача, состояние пациента удалось стабилизировать, но полного выздоровления можно было ожидать не раньше, чем через год. «А пока, – сказал он, – вам нужно за ним присматривать, растить, как креветочку, беречь, как младенчика под сердцем, иначе все усилия – псу под хвост».
Выслушав подробные инструкции, мать поняла, что с «креветочкой» доктор не преувеличил. Она уяснила для себя три главных правила:
Цзиньчжэню необходима строжайшая диета.
Каждую ночь, в установленное время, нужно будить его, чтобы он сходил по малой нужде.
Каждый день, в установленное время, нужно давать ему лекарства и делать уколы.
Надев очки, мать записала наставления доктора, прочла несколько раз, выспросила все, что требовалось. Дома она велела дочери раздобыть в университете классную доску и мел. Один за другим мать вывела на доске советы врача и повесила ее у входа на лестницу, чтобы она бросалась в глаза каждый раз, как поднимаешься или спускаешься по ступенькам. Чтобы не пропускать час, когда нужно будить Цзиньчжэня справить малую нужду, мать перебралась из супружеской спальни в отдельную комнату, где она ставила у изголовья кровати два будильника – один звонил в полночь, второй – рано утром. Сходив утром в туалет, Цзиньчжэнь снова засыпал, а мать принималась за стряпню (Цзиньчжэня полагалось кормить пять раз в день). Она слыла отменным кулинаром, но теперь готовка и мучила, и страшила ее. Куда легче было приноровиться к медицинской игле – сказалось умение управляться с иглой швейной; первые пару дней ей было не по себе, а потом уколы стали привычным делом. А вот стряпня вконец ее извела: вдруг пересолила или недосолила? Получалось, от ее осторожности зависела жизнь Цзиньчжэня, пересолишь –все усилия псу под хвост, недосолишь – отсрочишь выздоровление. Врач наказал: первое время солить скупо, постепенно, день за днем, подсыпая чуть больше крупиц.
Что и говорить, если бы замерить количество соли было так же легко, как отвесить по граммам рис, осталось бы лишь сыскать точные весы – и проблема решена. Но все было не так просто, мать не знала, на что ей равняться, на что положиться, кроме собственного терпения и любящего сердца. Кончилось тем, что она наготовила блюд, посолила по-разному и принесла в больницу, на пробу врачу. Перед этим она выписала на бумажку, сколько соли положила в каждое блюдо. Соль она сосчитала по крупинкам. Количество соли в блюде, которое одобрил доктор, она взяла за основу и по пять раз в день, надев спасительные очки, до ряби в глазах отсчитывала, точно таблетки, крошечные белые зернышки и крупицу за крупицей подсыпала в жизнь Цзиньчжэня.
Подсыпала опасливо.
Подсыпала так, будто ставила научный опыт.
День за днем, ночь за ночью, месяц за месяцем мать вкладывала в уход столько усердия и терпения, что и не снилось никаким «креветочкам», берегла Цзиньчжэня, как ребенка под сердцем. Порой, улучив свободную минутку, она доставала листок бумаги, на котором Цзиньчжэнь написал те строки кровью – листок этот был секретом Цзиньчжэня, но когда мать случайно его нашла, она почему-то не вернула его на место, оставила себе. Теперь это послание кровью, хранившееся неизвестно с какого года, стало тайной двоих, залогом родства душ. Каждый раз, взглянув на него, мать еще больше убеждалась: все не зря, и с новыми силами принималась за работу. С таким уходом Цзиньчжэнь попросту не мог не поправиться.
На следующий год после зимних праздников Цзиньчжэнь впервые за долгое время вернулся к учебе.
10
Залеский хоть и уехал, но мыслями, похоже, по-прежнему был с Ч.
В пору, когда Цзиньчжэня еще выхаживали, «как креветочку», Залеский трижды давал Лилли-младшему о себе знать. В первый раз, вскоре после переезда в N-ию, он прислал изящную пейзажную открытку, черканув на ней пару слов приветствия и оставив обратный адрес. Адрес был домашний, так что понять, где Залеский теперь трудился, по нему было невозможно. Прошло еще немного времени, и Залеский написал снова, теперь уже в ответ на письмо Лилли-младшего: он-де страшно рад, что Цзиньчжэнь идет на поправку, а работает он (Лилли-младший спрашивал, куда он устроился) в одном научном центре – но где именно и чем он занимался, не объяснил, словно об этом неудобно было распространяться. В третий раз он напомнил о себе перед китайским Новым годом, прислал написанное в рождественский сочельник письмо с веселенькими елочками на конверте. В нем он делился удивительной новостью, которую ему рассказал по телефону один приятель: в Принстонском университете группа ученых приступила к изучению структуры головного мозга, а возглавляет группу не кто иной, как знаменитый экономист Пол Самуэльсон. «Вот вам доказательство, – писал Залеский, – того, что значимость и притягательность этой темы – отнюдь не плод моего воображения… Но подступиться к ней, насколько я знаю, кроме ученых из принстонской группы, пока еще никто не осмелился».
Потому он надеялся, что Цзиньчжэня, если тот уже выздоровел (а он к тому времени и вправду почти поправился), как можно скорее отправят на учебу в Принстон. Независимо от того, будет он исследовать мозг или нет, ему полагалось учиться за границей; Залеский уговаривал Лилли-младшего не размениваться по мелочам и не поддаваться временным трудностям – не лишать Цзиньчжэня возможности поехать в Америку. Быть может, он боялся, что Лилли-младший решит сам изучать мозг и оставит Цзиньчжэня дома, чтобы тот ему помогал, а потому ради пущей убедительности приписал китайскую народную мудрость: «перед рубкой дров наточи топор», имея в виду, что научная работа пойдет быстрее, если к ней как следует подготовиться.
«Я все твержу, что Цзиньчжэню нужно учиться в Штатах, – писал Залеский, – потому что там созданы лучшие условия для того, чтобы заниматься наукой. В Америке Цзиньчжэнь, как говорится, расправит крылья».
В конце письма он добавил:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Автор цитирует Конфуция.(Здесь и далее, если не указано иное, – примеч. пер.)
2
Чэнъюй – устойчивый оборот, мудрое изречение, состоящее, как правило, всего из четырех иероглифов. Многие чэнъюи берут начало в китайской классической литературе.
3
Неофициальное имя, использующееся в кругу семьи.
4
Поход Национально-революционной армии Китая (под руководством Чан Кайши), целью которого было объединение страны под властью Гоминьдана – «Национальной партии» (1926–1928 гг.).
5
Деревянный барабан в виде рыбы, используется во время чтения буддийских молитв для поддержания ритма.
6
Место паломничества буддистов в Китае.
7
Иностранец использует старое китайское исчисление: при рождении ребенку «начислялся» один год, следующие годы прибавлялись в первый день нового года по лунному календарю, т. е. разница с реальным возрастом составляла 1–2 года.
8
Старинное деревянное кресло с резной спинкой.
9
Почитаемое в Китае божество (богиня милосердия).
10
Перед домом старика Юй Гуна стояли две горы, мешавшие проходу. Юй Гун решил их сдвинуть – разобрать по камню. Вся семья принялась за работу. Когда другой старик посмеялся над Юй Гуном и сказал, что тот взялся за невыполнимое, Юй Гун ответил, что после его смерти работу продолжат его дети, затем внуки, правнуки, и мало-помалу они сровняют горы с землей. Его усердие растрогало небесного владыку, и он послал на землю двух духов, чтобы те перенесли горы на своих плечах (притча «Юй Гун двигает горы»).
11
В имени Цзиньчжэнь игра слов. Иероглиф «тун» в названии города буквально означает «медь», а «цзинь» в имени – «золото». У иероглифа «чжэнь» в названии значение «город» или «поселок», для имени подобран иероглиф с тем же чтением, но со значением «настоящий», «честный».
12
Имя Тунчжэнь и название города написаны разными иероглифами.
13
Т. е. со значениями «красота», «изящество», названиями цветов, драгоценных камней и т. д.
14
Игра слов: «одна рука» (一只手) и «мастер», «умелец» (一把手) звучат по-китайски похоже.
15
Вежливое обращение к супруге учителя.
16
Стандартная запись формулы: Sn = [(A1 + An) × n] /2. (Примеч. автора.)
17
Знание чэнъюей считается признаком образованности.
18
По старому китайскому исчислению.
19
Первый компьютер ENIAC был представлен в 1946 году.(Примеч. автора.)
20
Стратегическая настольная игра, известная также под японским названием «го».
21
Настольная игра, происхождение которой, несмотря на название, не имеет ничего общего с Китаем.
22
Китайские традиционные шахматы.
23
Т. е. занятия коммунистами во время гражданской войны.
24
Ученая степень в феодальном Китае.
25
Здесь после образования КНР.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: