Нолин. Фарилэйн
– Не двигайся, – приказал ему Нолин.
Вынув кинжал, он отрезал кончик с перьями, затем схватил юношу за голову и выдернул стрелу. Лицо и рот солдата обагрились кровью, но ее было меньше, чем ожидал Нолин. Поразительно, но стрела не задела ни языка, ни челюсти, ни зубов юноши. Чудесная рана – как говорится, царапина. Не растерявшись, калинианин быстро обернул тряпку вокруг лица.
«Эти люди хорошо обучены. – Нолин бросил взгляд на стоявшего прямо перед ним Амикуса Киллиана. – Ясно… ведь это он их натаскивал».
Далее послышались вопли противника – череда высоких отрывистых возгласов. Звук был более чем знакомым, и от него, будто от скрежета металла, Нолину сделалось не по себе. Из темноты, подобно осиному рою, хлынули мерзкие твари. Стуча когтями, они легко и быстро выскакивали из плотной пасти джунглей. Глаза с овальными зрачками горели болезненно-желтым светом. Каждый легионер в ночных кошмарах видел их горбатые спины, мощные руки и пасти с острыми, как иглы, зубами. Выжившие несли домой эти жуткие воспоминания.
Стандартный боевой маневр легиона назывался тройным построением. Эта система ведения боя разворачивалась буквально на глазах у Нолина. Древняя фаланга с ее неизменными прямыми шеренгами и длинными копьями уступила место более гибкой атаке метательными копьями, за которой следовала плотная стена щитов, защищавших короткие мечи. У каждой шеренги был свой командир. Передовую позицию занимали неопытные и неподготовленные. За ними, как правило, располагались сильные молодые бойцы, а третья шеренга состояла из наиболее опытных. Старшина должен был оставаться в тылу и с высоты своего коня беспрепятственно обозревать битву, но, поскольку людей хватило только на две шеренги, первой командовал Амикус, а второй – Нолин.
Первый копейник расположился в центре, напоминая своим видом нос маленького суденышка, боровшегося с гневной стихией морей. Командиру не следовало принимать на себя основной удар; подобный шаг был смелым, но необдуманным. Нолин хотел было вмешаться, но опыт подсказал довериться инстинкту первого копейника, тем более что сам-то он в этой местности новичок.
Нолин отдал приказ выпустить метательные копья. В темноте трудно было оценить действенность этого хода. Затем ряды солдат сомкнулись. Теперь, когда они оказались в ловушке, незавидная участь первой шеренги сводилась к тому, чтобы стать непреодолимым барьером и не дать врагу пройти. Гоблины перешли в наступление, и вдруг Амикус зачем-то бросил щит и выступил вперед, обнажив два меча. Будь на его месте кто-то другой, Нолин приказал бы ему вернуться, сочтя, что солдат поддался панике. Но старшина не впервые видел Амикуса Киллиана в бою.
Много лет назад жители Персепликвиса собрались на Имперской арене, чтобы увидеть битву столетия, как называли ее по всему городу. В тот памятный день обычный человек сражался с инстарья, одним из лучших бойцов племени непобедимых воинов-фрэев. Нолин пришел на это зрелище вместе с Сефрин. Будучи принцем, он мог бы занять высокую ложу, но оба решили остаться среди простолюдинов. Вид отсюда был хуже, зато ощущения – невероятными. Во время состязания, которое было не только увеселением, но и своеобразным бунтом, все видели, где стоят наследник престола и председатель Имперского совета – плечом к плечу с людьми.
Этот бой вошел в историю.
Амикус Киллиан сражался с Эбриллом Орфом, сыном Плимерата, легендарного героя Великой войны. Эбрилл, облаченный в бронзовые доспехи, порхал по арене. Его синий плащ и длинные светлые волосы развевались на ветру. Амикус не двигался. На нем были лишь кожаная юбка, наручи и простые сандалии. Он ждал. В каждой руке у него был меч, за спиной висел еще один огромный клинок. Он всегда выступал с этим снаряжением и за три года стал самым прославленным воином в мире. В тот день, держа Сефрин за руку, Нолин понял почему.
Теперь, очутившись лицом к лицу с ордой гхазлов в каньоне, из которого не было выхода, при свете разгоревшегося костра он вновь стал свидетелем невероятного зрелища.
Противник заметил Амикуса и брешь, открытую им в шеренге. Гхазлы бросились на него по двое. Большему числу было бы негде развернуться в узкой расщелине, да и костер перекрывал путь. Амикус не совершал ни одного лишнего взмаха, не разменивался даже на лишний взгляд или вздох. Каждое движение было отточенным, словно он исполнял многократно отрепетированный, доведенный до совершенства танец. Наблюдая, как боец на два шага опережает любого противника, Нолин вспомнил его знаменитое прозвище, которое выкрикивала толпа на арене: «ПРО-РОК! ПРО-РОК! ПРО-РОК!»
«Он видит будущее, – подумал Нолин. – Иначе это никак не объяснишь».
Ни разу не оступившись, не поддавшись сомнению, боец двигался легко и грациозно: выпад, режущее движение, блокировка, укол. Все это выглядело так легко, словно гхазлы представляли собой не бóльшую угрозу, нежели дети с палками. Однако Нолин сражался с ними в бессчетных битвах на другой войне и прекрасно знал, насколько они сильны, ловки и хитры. И тем не менее они падали попарно, сраженные мечами-близнецами Амикуса. Двое, четверо, шестеро… Трупов становилось все больше.
– Десять есть, – крикнул Райли. – Он уже разделался со своей частью.
Нолин не мог понять, почему гоблины продолжают атаковать. Может, думают, что Амикус устанет? Или же что убийство того, кто одолел стольких из них, принесет победителю славу и почет? Скорее всего, отсутствие у бойца щита и его уязвимая позиция впереди шеренги были соблазном, перед которым гоблины не могли устоять. Так или иначе, они продолжали рваться в бой – по двое, справа и слева. Так и погибали. Их массовая гибель заняла на удивление много времени. Куча мертвых тел мешала им наступать. Наконец гхазлы решили поменять тактику, и мимо костра просвистел очередной град стрел.
Здесь удача должна была бы отвернуться от Амикуса. Он оставался беззащитным – по крайней мере, так казалось Нолину, так как его щит остался погребенным под трупами. Когда солдат укрылся за грудой тел, Нолин осознал всю глубину непостижимого боевого гения Амикуса Киллиана. Он не только защищался от нападения сильного врага, но еще и предусмотрел, где должен упасть каждый труп. Каждого из гоблинов он убил именно там, где можно было создать защиту от стрел, которые неизбежно последовали. Этот человек опережал врага не на два шага, а на много миль.
«ПРО-РОК! ПРО-РОК! ПРО-РОК!»
После двух бесплодных залпов сражение остановилось. Пылал костер, а из темноты за ним доносился зловещий, раздраженный гул, сопровождавшийся щелчками.
«Тупик. Хотя это ненадолго».
Люди оказались в ловушке, не имея возможности поддерживать огонь. Скоро их единственный источник света погаснет у них на глазах. Но пока что большой костер горел ярко благодаря поленьям, которые подбрасывали Паладей и Грейг. Возможно, он продержится до рассвета, однако дневной свет их не спасет. Несмотря на подвиг Амикуса, противник по-прежнему значительно превосходил их числом.
Все молчали, вглядываясь в танцующее пламя, силясь понять, чем занимаются движущиеся тени.
Амикус оставался в выстроенной им жуткой крепости из трупов, не выпуская из рук мечей.
«У него даже дыхание не сбилось».
Нолин проверил, как дела у бедняка из Калинии. Повязка, придававшая юноше сходство с пленником, которому заткнули рот кляпом, пропиталась кровью, но с нее не капало. Нолин вынул из мешка, прикрепленного к поясу, кусок ткани и забинтовал раненую руку солдата.
– Па'ибо, – пробормотал тот забинтованным ртом. – П'идется с'ажаться 'евой 'укой.
– Сможешь?
Паренек пожал плечами.
– Ско'о узнаем, 'а?
Нолин надеялся, что не узнают. Если Амикус продолжит в том же духе, у них будет шанс по крайней мере еще один раз увидеть рассвет и как следует рассмотреть врага. Конечно, было бы приятно думать, что гхазлы – безмозглые твари, которых можно остановить с помощью нехитрых трюков. Но Нолин знал, что гхазлы отличались не меньшей хитростью, чем люди, а то и большей, и они вновь это доказали. По ту сторону костра раздались узнаваемые песнопения. Услышав их, бойцы Седьмого вспомогательного эскадрона Сикария выругались. Все знали, что это значит: к делу подключился обердаза.
Гоблины привели с собой колдуна, одного из этих жутких безумцев в перьях и бусах, которые призывали темные силы. Их присутствие всегда было дурным знаком. Никто точно не знал, чего ожидать, и это внушало ужас. Возможно, под бойцами эскадрона разверзнется земля. Или же их поразит удар молнии. Чтобы узнать, какая судьба им уготована, оставалось лишь дожидаться конца песнопений.
Ответом стал рокот, низкое рычание, словно джунгли охватила ярость. Этот мощный громкий звук сотряс землю.
«Нет, это земля дрожит и издает такой звук».
Нолин почувствовал удары осколков камней и повернулся. У него за спиной содрогался утес. Стена треснула и раскололась на тысячи булыжников. И тут огонь неожиданно погас, словно свеча, которую задул великан.
Остался самый простой выбор.
– Легионеры! – подняв меч, закричал Нолин. – В атаку!
Он понятия не имел, слушает ли его кто-нибудь, слышат ли они хоть что-то в этом грохоте падающих камней и стуке когтей. Он видел лишь тени и размытые силуэты, бросившиеся вперед. Нолин помчался по горячим углям, надеясь избежать смерти под лавиной. От грохота тряслась земля. Потом обрушился раскрошенный в пыль утес, а за ним – град обломков.
Впереди во тьме горели желтые глаза, метавшиеся, будто светлячки. Пара глаз сверкнула прямо перед Нолином. Он инстинктивно нагнулся и ударил мечом. Лезвие погрузилось в плоть, над головой просвистели когти. Высвободив меч, Нолин бросился бежать. Сквозь кроны пробивался тусклый свет, освещая очертания листьев и сгорбленных плеч. Сотни лет сражений наделили Нолина шестым чувством, и он вслепую, инстинктивно уклонялся от ударов, замахивался и разил, наступая. Внезапно мощный удар по шлему повалил Нолина на землю. Замереть и не двигаться было равносильно самоубийству, и он, не понимая, где верх, где низ, откатился к дереву. Укрывшись за стволом, он услышал, как в дерево что-то врезалось. Шансы на успех были равные; Нолин сделал выпад влево, и в награду ему раздался крик.
Придя в себя, он помчался в темноту, не представляя, куда бежит. Возможно, назад, к расщелине, а может, и вглубь каньона. Неважно, главное – двигаться. Он прислушивался к голосам и характерным звукам, которые могли бы помочь ему сориентироваться, но крики неслись со всех сторон. Его солдаты разбежались, сражение было проиграно.
Ударившись коленом о невидимое бревно, Нолин снова упал и стиснул зубы, сдерживая крик. Затаившись под упавшим деревом, он ждал, пока утихнет боль. Крики прорезали тишину ночи и становились все отдаленнее и глуше, пока наконец…
Ничего.
Вокруг воцарилась полная тишина.
«Я остался один».
Нолин забрался глубже под массивный ствол, наполовину зарылся в землю, будто в могилу, и принялся ждать. В нос ему ударил чудовищный запах грязи.
Глава вторая
Монах
На рынке толпились вечерние покупатели, в большинстве своем женщины, вышедшие купить что-нибудь на ужин. Среди них была и Сефрин. Ей уже удалось добыть орехов со скидкой, и теперь она ждала, когда разойдется толпа, намереваясь купить яйца в лавке Хелены. Яйца стоили относительно дешево, но приближаться к торговцу, когда к нему выстроилась очередь нетерпеливых покупателей, было по меньшей мере неразумно. По мере того как солнце на западе клонилось к закату, падали и цены. Сефрин не стала тратиться на мясо или рыбу для себя, но яйца – это то, что она…
– Сефрин!
По маленькой площади бежала Арвис Дайер. В ее пышных спутанных волосах застряли пучки соломы; ее легко было узнать по старой солдатской рубахе. Она немного прихрамывала, поскольку одна ее нога была обута в сандалию с завязками до колена, а вторая была босой.
Возбужденная Арвис резко остановилась.
– Скорее! – Она махнула рукой, призывая Сефрин следовать за ней.
– Что на сей раз, Арвис? – спросила Сефрин, разглядывая очередь к Хелене.
Арвис завела привычку по любому поводу обращаться к Сефрин. Как-то осенью она обвинила кучку детей в попытке вызвать демона на Имперской площади. Придя на место, Сефрин обнаружила, что четверо детишек вырезали на тыкве страшную рожицу и поставили внутрь свечку. Арвис также утверждала, что в канализации водятся акулы, что стук колес телеги по мощенным булыжником дорогам – это тайный язык, а дух поветрия принимает облик человека по имени Мэнни и гуляет по улицам во время проливного дождя. И все же она была другом Сефрин. Несмотря на свои безумные рассуждения, она служила глазами и ушами Сефрин в тех местах, куда многие опасались заглядывать.
– В чем дело?
– Он умирает!
– Кто? – спросила Сефрин.
Но женщина уже бежала назад, в ту сторону, откуда появилась, и кричала людям, чтобы те расступились. Они повиновались: люди всегда пасуют перед лицом безумия.
Зажав в руке узелок с только что купленными орехами, Сефрин вздохнула и устремилась вслед за ней. Скорее всего, заявление Арвис в который раз окажется игрой воображения, но Сефрин не могла рисковать. Прохожие бросали на них сердитые взгляды. Над Арвис часто насмехались. Носить мужскую одежду само по себе странно, но одеваться в солдатские обноски и вовсе неприлично. Однако смелости Арвис было не занимать. И она не обращала внимания на то, что Сефрин, как и большинство горожан, считала ее сумасшедшей.
Они спустились с холма, пробежав мимо терм, и добрались до перекрестка в конце Цирюльного ряда. На улице собралась небольшая толпа.
– Что случилось? – спросила Сефрин.
Заметив ее – или, скорее, бегущую к ним Арвис, – некоторые поторопились отойти в сторону. На земле в луже крови лежал молодой человек с отрубленной левой рукой. Из раны на животе хлестала багровая кровь. Увидев, что раненый не из числа ее близких друзей, Сефрин с облегчением выдохнула, но тут же, устыдившись, ощутила укол вины. Мужчина выглядел на двадцать с небольшим и был одет в простую тунику из некрашеного льна, подпоясанную веревкой. На ногах его были сандалии. Не богач, но и не оборванец.
Опустившись на колени, Сефрин коснулась все еще теплой шеи. Не будучи лекарем, она тем не менее знала, что пульс следует проверить в первую очередь. Человек был мертв. Оглядев толпу, Сефрин встретилась взглядом с несколькими мужчинами и женщинами. Чуть поодаль стояли двое фрэев-инстарья. Белоснежные паллии[1] с пурпурной каймой, украшенные золотыми булавками, свидетельствовали об их молодости – по крайней мере, по фрэйским стандартам. Старшие инстарья ни за что не надели бы длинные мантии, напоминавшие фрэйскую ассику, тогда как молодое поколение увлекалось культурой фрэев Старого Света.
– Он мертв, – объявила Сефрин. – Кто его убил? – обратилась она к толпе.
Ответа не последовало – только несколько пар глаз посмотрели в сторону молодых фрэев. Сефрин узнала этих двоих: известные забияки. Но кто мог предположить, что они зайдут так далеко?
– Я, – заявил тот, что стоял слева. Его звали Фрилн. Голос звучал высокомерно, под стать улыбке.
Сефрин всегда старалась рассуждать по справедливости и беспристрастно, хотя при общении с инстарья ей это удавалось с трудом. Все фрэи империи отличались раздражающей надменностью, но хуже всех были воины. Сам император происходил из инстарья, и на все высокие посты он посадил своих собратьев. Несмотря на то что большинство населения империи составляли люди, почти все высокие посты занимали инстарья и фрэи. И все они разговаривали на одном и том же наречии – языке высокомерия.
– Почему? – спросила она, уговаривая себя не делать поспешных выводов.
Это было непросто, ибо уже столько раз она видела подобные преступления! Совсем одинаковых среди них не было, но в деталях они совпадали, так что Сефрин уже примерно представляла, каким будет ответ.
– Он пытался меня ограбить, поэтому я отрубил ему руку. Так мы поступаем с ворами. Потом он напал на меня, и я выпустил ему кишки. Таков закон императора, разве не так?
– Врешь! – закричала Арвис. – Кендел просто столкнулся с ними. Он не смотрел, куда идет…
– Я почувствовал, как кто-то тянет мой кошель, – сказал Фрилн. – Повернулся и увидел, что эта тварь дотронулась до меня. Вот я и…
– Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! – зашлась безумным криком Арвис. Эта привычка ей, как правило, только вредила.
Фрэй обнажил окровавленный кинжал. В толпе раздались возгласы, и зеваки попятились, словно стадо испуганных коров. Двое споткнулись, один упал. Арвис не двинулась с места, яростным взглядом бросая фрэю вызов и призывая его напасть.
– Убери это, Фрилн! – велела Сефрин.
Он повернулся к ней, все еще нахально улыбаясь.
«Он получает от этого удовольствие».
– А иначе что? – вызывающе спросил он, вскинув подбородок и глядя на нее сверху вниз.
Еще одна отличительная черта инстарья – привычка вести себя так, как это свойственно наделенному силой меньшинству. Сефрин могла бы написать на эту тему книгу, если бы писать дозволялось законом.
Она по-прежнему стояла на одном колене в луже крови Кендела.
«Не лучшее место для столкновения с парочкой бандитов, особенно когда один из них уже совершил убийство. Они как акулы: кровь и страх их возбуждают».
Сефрин поднялась.
– А иначе я велю арестовать тебя и судить за убийство.
Она говорила твердым, но спокойным тоном, не желая еще больше усугублять положение.
Фрэй расслабился, но кинжал не убрал.
– Говорю же: он пытался меня ограбить. Я защищался. Неужели ты веришь этой сумасшедшей? Да что ее слушать? Ну давай, арестуй меня, если хочешь, только через пару минут меня всего равно выпустят. К тому же это всего лишь рхун, – добавил он, указывая на убитого парня.
В толпе зашептались. Теперь редко можно было услышать это старое слово. Оно уходило корнями в те времена, когда фрэев считали богами, а людей воспринимали как животных.
Употребив это слово, убийца, по мнению Сефрин, перешел границы. Она старалась держаться вежливо, но темперамент, которым славилась ее семья, не позволил ей смолчать: несмотря на все усилия, она так и не научилась управлять своим гневом.
– А ты всего лишь эльф, – бросила она.
Улыбка исчезла с лица инстарья, и зрители вновь громко ахнули.
– Как ты его назвала? – спросил второй фрэй.
Сефрин не двигалась и не отводила взгляда от Фрилна с кинжалом в руках. Его паллий был не настолько белоснежным, как ей показалось сначала. По краю одежды тянулась цепочка кровавых пятнышек.
– Ты не расслышал? Как странно, – заметила она звенящим голосом. – Эльфы отличаются острым слухом. В чем дело? Застудил голову?
Фрилн сделал шаг вперед.
– И что ты сделаешь? Меня теперь тоже убьешь? – спросила Сефрин. – Думаешь исправить положение, зарезав председателя Имперского совета?
– Ты переоцениваешь себя, Сефрин. Имперский совет – пустышка, как и ты – его председатель. За сотни лет ты ничего не добилась. Даже аудиенцию у императора получить не можешь. Скажешь, не так?
– Может, и так, но мне кажется странным, что ты забыл одну вещь: бóльшая часть городской стражи – люди. И они не согласятся с твоим мнением о совете. – Она посмотрела на убитого. – И сомневаюсь, что они разделяют твое мнение о людях. Кендела многие любили. У него было много друзей и родных. Возможно, за решеткой ты проведешь всего пару минут, но что потом? Если я правильно помню, у него в солдатах брат или даже два. Вдруг один из них решит поквитаться с тобой, отрубит руку тебе и оставит истекать кровью в темном переулке?
– Если это случится, их казнят. – Опять этот надменный повелительный тон.
– Может быть, – ответила она. – Но твоих родителей это вряд ли утешит, когда им придется тебя хоронить, не думаешь? Какая потеря – несколько тысяч лет твоей возможной жизни в обмен на несколько десятков лет жизни Кендела. Но ничего, давай. Продолжай испытывать мое терпение.
Фрэй не двигался, крепко стиснув кинжал. Его глаза горели.
– Она того не стоит, – сказал его приятель. – Не забывай о Законе Феррола. Ты не можешь убить фрэя.
– Но она…
– Достаточно капли фрэйской крови. Не стоит ради этого жертвовать бессмертным духом. Тебе навсегда будет закрыт путь в загробный мир.
– Может, Ферролу нет дела до полукровок.
– Хочешь рискнуть? – спросил его приятель.
Фрилн направил кинжал на Сефрин.
– Ладно. Но будь осторожна, дворняжка. Это ненадежная защита. Может, убийство полуфрэя и помешает мне войти в Пайр, но про причинение боли в законе ничего не сказано.
– Дворняжка? – возмутилась Арвис. – Непременно повтори это, когда трон займет принц Нолин.
Оба фрэя расхохотались.
– Ну-ну, помечтай, – сказал Фрилн, убирая в ножны кинжал.
Оба фрэя пошли прочь, оставив позади толпу и убитого ими человека.
– Фрилн, Фрилн, Фрилн, Фрилн, – тихо бормотала Арвис, сосредоточенно прикрыв глаза.
– Арвис, что ты делаешь?
– Составляю список, чтобы сообщить Нолину. Хочу увидеть, как их накажут, когда он взойдет на трон. Жаль, не знаю, кто второй.
– Эрил Орф, а фамилия Фрилна – Ронелль. Но сомневаюсь, что тебе выпадет такая возможность. Императору Нифрону чуть больше тысячи семисот лет. Наверняка он проживет еще лет пятьсот.
Арвис задумалась. Ее губы дернулись.
– Но ты еще будешь жива. Может, вспомнишь меня, когда они получат по заслугам. Или, может, все же стоит привести братьев Кендела… Знаешь, где они живут?
– Нет, первая идея была лучше. Я все передам Нолину, и он ими займется. Идет?
Арвис нехотя кивнула.
«Катастрофа предотвращена».
По правде говоря, Сефрин не знала Кендела, но то, что она сказала Фрилну, не считала ложью, потому что у убитого наверняка были друзья и родные, а кто-то из них, возможно, действительно служил в городской страже. Положа руку на сердце Сефрин сомневалась, что фрэев арестуют. Орф и Ронелль – важные семейства, и Фрилн не так уж заблуждался насчет положения Сефрин.
Вот уже несколько веков подряд она возглавляла марши протеста и боролась против правительства, что наконец привело к созданию Имперского совета. Теперь у людей был свой голос во дворце, пусть и еле слышный.
Но Сефрин не могла согласиться с тем, что совет ничего не добился. Ему удалось улучшить жизнь тысяч человек, хотя по большей части не в столице, а в провинциях. Однако в значительной степени Фрилн был прав. За все эти годы Имперский совет так и не смог добиться присутствия императора на своих собраниях, а без его одобрения не принималось ни одно по-настоящему важное решение.
Толпа внезапно расступилась, и на перекрестке показалась пожилая женщина. Сефрин ее не знала, но по выражению отчаяния на ее лице сразу догадалась, кто она. Женщина рухнула на труп и зарыдала. Она кричала, но никто не мог понять о чем. Это были не обычные слова, а, скорее, звук первобытного страдания. Возможно, именно это старая мистик Сури называла языком творения. Такие звуки издавало всякое живое существо на лике Элан.
Прибыли и другие, судя по слезам и воплям, тоже родные.
– Почему ты не можешь это остановить? – всхлипывала мать. – Мы надеялись на тебя. Мы так в тебя верили. Что же ты?.. – Она вновь перешла на язык творения, слушать который Сефрин было слишком больно.
Арвис протянула руку, чтобы поддержать ее, но Сефрин отмахнулась. Она не хотела и не заслуживала никакого сочувствия. Ответов у нее не было – одни только оправдания, а этого было недостаточно.
Сефрин почувствовала, что вот-вот заплачет, и, не желая прилюдно лить слезы, присела на скромный порог возле какой-то двери в тускло освещенном переулке. Она не знала Кендела, но это очередная потерянная жизнь. Очередная бессмысленная жертва. Она сидела, закрыв лицо руками, между бочкой для сбора дождевой воды и почти пустой поленницей, но слезы так и не пролились.
«Неужели я стала настолько черствой?»
Это был один из ее страхов. Вторым было безумие.
«Только тот, кто действительно выжил из ума, будет продолжать бороться по прошествии стольких лет. Может, поэтому мы с Арвис подруги. Возможно, я, как и она, уже вконец спятила. Прошло уже… – она подсчитала, – семьсот девяносто шесть лет. Бóльшую часть своего первого тысячелетия я потратила на попытки сделать мир лучше».
Тогда, в пятьдесят втором году, жизнь казалась полной надежд и возможностей. Какой это был прекрасный год! Война с северными гоблинами еще не началась, поэтому Нолин был с ней. И Брэн тоже. Втроем они строили грандиозные планы на будущее. Самым бесстрашным и изобретательным из них всегда был Брэн. Он не мог не обращать внимания на жестокость фрэев, провоцировал инстарья, бросал им вызов.