Нолин. Фарилэйн

«Нет, это умаляет его заслуги. Ему было очень страшно, но он сумел это преодолеть».

Родители им гордились.

«Хоть кому-то из нас это удалось».

Пятьдесят второй был лучшим годом ее жизни – золотое время, воспоминания о котором навсегда останутся в ее сердце. Она прожила в восемь раз дольше любого человека, но лишь один год был великолепным.

Сефрин покачала головой.

«Бессмысленно жалеть себя. У меня были и другие хорошие годы. Несколько сражений я выиграла. У меня есть сын – прекрасный, замечательный мальчик. И конечно, у меня было превосходное детство».

Задумавшись об этом, Сефрин поняла, что в этом и есть часть проблемы. Ее великолепная юность разрушила взрослые годы. Ничто в последующих веках не могло сравниться с чудом ее первых десятилетий. Разве это возможно? Тогда в мире была магия.

В конце переулка мелькнул мужчина в уродливой коричневой сутане с частично выбритой головой.

«Брэн?»

Эта мысль – совершенно иррациональная – просто пришла ей в голову. Брэн покинул Персепликвис много столетий назад. Больше она ничего о нем не слышала и предполагала, что его уже нет в живых. Человек не мог прожить больше ста лет, а значит, он никак не мог сейчас пройти мимо нее.

«Но так похож…»

Брэн всегда носил самую простую и незамысловатую одежду. Если бы не правила приличия и погода, он вообще ходил бы голым. Когда они виделись в последний раз, Брэн уже начал лысеть, но только на макушке: странное зрелище – розовая лысина в обрамлении буйных волос. За последующие восемьсот лет она ничего подобного ни разу не видела.

До сего дня.

«Неужели я действительно только что видела его?»

По человеческим меркам Брэн был уже стар, тогда как ни Сефрин, ни Нолин не изменились с юности. Волосы Брэна поседели, лицо обвисло и покрылось сетью морщин. Но глаза не изменились. Стоило ей посмотреть в них, как она узнавала друга детства. Он все еще был с ней, пусть его оболочка и разлагалась.

«Брэн был человеком. Это не может быть он», – подумала она, но, вопреки этим мыслям, подбежала к концу переулка и завернула за угол.

Персепликвис был не только столицей империи и центром мира, но и крупнейшим и самым густонаселенным городом. На улицах его встречалось великое множество людей, прибывавших из девяти провинций из существовавших одиннадцати. Не было лишь гостей из Эриании, родины фрэев, и Рьин Контита, хотя эти земли считались не столько провинциями, сколько перегородкой между людьми и фрэями, которых одолел Нифрон. Остальные съезжались в город; по крайней мере, так казалось Сефрин, отчаянно искавшей в толпе одно-единственное лицо – того, кто по законам природы никак не мог здесь оказаться.

«Но я раньше видела магию. Брэн и Сури были так близки. Возможно…»

Когда она заметила его снова, то поняла, что его не так уж сложно найти. Стройный мужчина с растрепанными волосами и явной лысиной на макушке, одетый в уродливую коричневую сутану, шел по многолюдной улице именно там, где и должен был. Он вливался в мощный поток вечерних рабочих, обходя приезжих, разглядывавших высокие постройки и этим вызывавших заторы.

Она бросилась за ним.

– Брэн! – крикнула она. – Брэн, подожди!

Он не слышал. Сефрин быстро догнала его. Надежда, первая за много лет, заставляла сердце бешено стучать.

– Брэн!

Человек наконец услышал ее и обернулся.

«Это не он».

Разочарование словно опустошило душу. Сефрин замерла, парализованная разбитой надеждой.

Мужчина озадаченно смотрел на нее.

– Вы ко мне обращались?

Сефрин ответила не сразу. Просто не могла вымолвить ни слова. Под взглядом его глаз, так не похожих на глаза Брэна, она наконец сказала:

– Прошу прощения, я обозналась.

Мужчина не отвернулся, даже не выказал раздражения по поводу того, что его напрасно потревожили. Напротив, он пристальнее вгляделся в Сефрин, будто она произнесла что-то совсем иное, будто задала ему чертовски хитрый вопрос, и он изо всех сил пытается подобрать ответ. Этой долгой минуты Сефрин хватило, чтобы окончательно убедиться в своей ошибке. Незнакомец совсем не был похож на Брэна. Приятное лицо, даже миловидное, будто мышонок с большим носом и пугающе внимательным взглядом.

– Прошу прощения за беспокойство. – Она смущенно отвернулась, рассердившись на себя.

«Ну я и дура! Как можно было решить, что это он? Видимо, я провожу слишком много времени с Арвис. Скоро тоже начну понимать язык колес».

Улица, на которой они стояли, называлась Эбонидэйл – в честь рынка, к которому вела. Сефрин подумала было вернуться за яйцами, раз уж…

– Проклятье! – Она вскинула пустые руки и грозно уставилась на них, словно они совершили предательство.

Орехи пропали.

«Наверное, положила на землю, когда осматривала тело Кендела. – Сефрин заметила на юбке пятна – напоминание о человеке, которого не смогла спасти. – Пора домой», – заключила она и отвернулась.

– Подождите! – окликнул ее человек в сутане. – Скажите, за кого вы меня приняли?

Она обернулась, но лишь махнула рукой.

– Неважно. Вы – не он, так что еще раз приношу свои извинения.

Ни яиц, ни орехов, значит, ужин будет очень скудным. Мика рассердится, но это дело обычное. Эта старуха такая…

– Вы назвали меня Брэн. – Человек в сутане последовал за ней, и в его тоне прорезались обвинительные нотки.

«Да что с ним такое? Я же извинилась».

– Да, так звали моего друга.

– И вы приняли меня за него… Почему?

– Послушайте, я обозналась, понятно? Мне жаль, что я вас побеспокоила. Приятного вечера. До свидания.

– Он одевался, как я? И носил такую прическу? – Он похлопал себя по лысой макушке. – Поэтому вы решили…

Сефрин остановилась и повернулась.

– Вы его знали?

Человек уставился на нее, открыв рот.

– Кто… кто вы?

– Меня зовут Сефрин. А вы кто?

Человек выглядел потрясенным до глубины души, но все же вымолвил:

– Я… э… Я – брат Сеймур.

Сефрин насмешливо улыбнулась.

– Неправда. У меня нет брата.

Он рассмеялся.

– О нет. Э… меня зовут Сеймур Дестоун. Я – монах из ордена Марибора. Мы называем друг друга… ну, то есть наши титулы…

– Откуда вы знаете Брэна?

– Я его не знаю… вернее, Брэн – основатель нашего ордена, он жил восемьсот лет назад. Я не мог его знать… никто не мог. Я только знаю о нем. Мы придерживаемся его учений и подражаем его внешнему виду, в том числе в одежде. – Он дернул себя за сутану. – Поэтому и выбриваем макушку.

– Брэн этого не делал.

– Я бы поспорил. На всех его портретах явственно видно…

– Он так выглядел, потому что начал лысеть.

Сеймур ошарашено отшатнулся и указал на нее пальцем.

– Откуда вам это известно? Вы бывали в Диббенском монастыре?

– Никогда о таком не слышала.

– Значит, нет. Тогда откуда вы знаете Брэна Возлюбленного?

– Возлюбленного?

Сеймур широко улыбнулся и закивал.

– Да. Он приходил к вам в видениях? Говорил с вами во сне? Откуда вы о нем знаете?

Сефрин пожала плечами.

– Мы вместе выросли. В детстве играли в салочки.

Теперь Сефрин не могла отделаться от человека, назвавшегося ее братом и объяснившим это в совершенно бессмысленной манере. Она сказала правду о том, что выросла вместе с Брэном, и было забавно видеть, как его серьезные глаза едва не вывалились из глазниц. Люди – из человеческого рода – обычно считали, что ей двадцать с небольшим, ну, может, слегка за тридцать. Правда всегда вызывала у них потрясение, но реакция монаха заставила ее задуматься, разумно ли так насмешливо отвечать. Он почему-то преклонялся перед Брэном. Если бы она как следует подумала, то ответила бы мягче. В конце концов, она понятия не имела, кто он такой. А если сумасшедший или какой-нибудь бандит… Впрочем, эта мысль не особо беспокоила ее. Невысоких мужчин в грязных сутанах она боялась меньше, чем инстарья в паллиях или солдат в доспехах.

Она пошла дальше, срезая дорогу на пути к дому, желая скорее оказаться в его безопасных стенах. Сеймур следовал за ней, как собака, которую она по глупости покормила.

– Что вы имеете в виду, когда говорите, что выросли вместе с Брэном Возлюбленным?

– Именно то, что сказала.

Она сосредоточила внимание на дороге, не глядя на него, и надеялась, что ее не слишком вежливое поведение и немногословные ответы положат всему этому конец.

– Вы не можете на этом остановиться. – Он не отставал.

«Почему с мужчинами это никогда не работает?»

– Конечно, могу, – огрызнулась она. – Послушайте, я вас не знаю. Может, вы преступник и пытаетесь меня куда-нибудь заманить, чтобы…

– Но это вы ко мне подошли! Если помните, вы за мной бежали. Похлопали меня по плечу и…

– Я к вам не прикасалась!

Он закатил глаза.

– Образно выражаясь. – Он вздохнул. – Как я могу вас куда-либо заманить, если я в прямом смысле иду за вами в… Честно говоря, не знаю куда. Даже не уверен, где мы сейчас. Я впервые в этом городе. Только сегодня прибыл. В Персепликвисе трудно ориентироваться. Даже не подозревал, что во всем мире наберется столько народу. Это как огромный крольчатник; одна улица переходит в другую, всюду мосты, бульвары, переулки. Грандиозно, конечно, но легко запутаться.

– Откуда вы?

– Из Роденсии, маленького городка на северо-западе. Настоящая дыра, грязная яма. Когда я был там в последний раз, все улицы перекопали из-за устройства ужасной канализационной системы, которая… Ох, да какая разница! В последнее время мой дом – Диббенский монастырь к востоку от реки Берн.

– Берн? Вы прошли мимо Леса Мистика?

Его мышиные глазки загорелись.

– Да. Вам знакома эта местность?

– Мама водила меня туда, когда я была ребенком. Она родилась неподалеку, на высоком холме, в деревне под названием Далль-Рэн, прилегавшей к лесу.

– Как звали вашу мать? – осторожно спросил он, будто сомневаясь, что хочет услышать ответ.

– Нет-нет-нет, речь не обо мне. Мы сейчас говорим о вас, не забыли? Я пытаюсь определить, не являетесь ли вы коварным убийцей женщин.

Чтобы сэкономить время, Сефрин прошла через маленькую лавку у мостика, где торговали корзинками, и они снова влились в толпу в переулке Ишим. На этой крошечной улочке находился ее кирпичный дом.

Когда-то она арендовала у одной старушки второй этаж, но через десять лет хозяйка скончалась и завещала дом внуку, а тот умер еще через сорок лет. У его дочери не было денег, чтобы платить налог на собственность, поэтому Сефрин помогла девушке, выкупив свою квартиру. По прошествии еще двух поколений неудачливых владельцев Сефрин приобрела все здание целиком. Сама она переехала на первый этаж, обставленный лучше, а свою первую квартирку сдала Мике.

– Вы упомянули монахов ордена Марибора. Что это значит?

– Это, ну… мы представляем собой сообщество, члены которого пытаются следовать учениям Брэна и почитать Марибора, бога людей.

– Нет никакого Марибора.

– Вы так говорите только потому, что верить в любого из богов, кроме Феррола, запрещено законом.

– До этого мне нет дела. Но вы ошибаетесь. Богиню людей зовут Мари.

– С чего вы взяли?

– Потому что так и есть, – ответила Сефрин, удивленная его невежеством.

– И откуда вы это знаете?

– От родителей, а они, уж поверьте, знали.

– Кто они?

– Речь не обо мне, помните? – Они обогнули большой фонтан в форме вазы на площади, откуда Сефрин и Мика брали воду. Она узнала нескольких женщин, наполнявших кувшины, и поспешила пройти мимо, чтобы они не начали расспрашивать о крови у нее на одежде. Сеймур то ли не заметил крови, то ли не придал этому значения. Из-за этого – как и из-за умилительного сходства с мышонком – на него было трудно сердиться. – Можете рассказать, что произошло с Брэном? Он ушел отсюда много веков назад, и с тех пор я ничего о нем не слышала.

– Согласно нашему учению, он отправился в деревушку на юге под названием Далгат. Там он основал первый монастырь.

– А что это такое? Я слышала это слово, но не знаю его значения.

– Удивлен, что вы вообще его слышали. Во всем мире существует лишь семь монастырей, и бóльшая их часть находится далеко отсюда. Монастырь – это место, где мы ведем аскетичный образ жизни. Иными словами, отгородившись от мирских искушений, мы можем полностью сосредоточиться на почитании бога. Мы желаем лучше понять мудрость господа нашего Марибора.

– Ага, ладно, неважно. А потом что?

– Потом?

– Что произошло с Брэном?

– Ах, да. Ну, он ушел далеко на восток.

– Его преследовали?

– Преследовали? Нет. Почему вы об этом спросили?

– Зачем иначе он сбежал в дикие земли?

– Он не сбежал. Брэн искал «Книгу Брин».

Сефрин рассмеялась. Ну вот опять он за свое. Сначала соврал, что он ее брат, а теперь утверждает, что…

– Что тут смешного?

– Это не имеет смысла. «Книга Брин» и так была у Брэна. Мать подарила ее ему на тринадцатый день рождения. По ней она учила его читать и писать… Мы все по ней учились.

– Не ту «Книгу Брин». Тот том я хорошо знаю. Члены моего ордена посвящают жизнь изучению каждого ее слова. Я говорю о второй «Книге Брин».

– Ее не существует.

Они подошли к каменной лестнице, ведущей ко входу в дом Сефрин – древнему узкому и конусообразному строению из испещренного сколами и покрытого мхом светлого кирпича. Сейчас она вспомнила, что жилье ей нашел именно Брэн. Сефрин тогда только вернулась в Персепликвис из Мередида после смерти матери. Он встретил ее, и они провели день в поисках недорогого жилья. Средств у нее тогда было мало, а гордость не позволяла просить помощи у отца.

С тех пор мало что изменилось. Будучи председателем Имперского совета, она неплохо зарабатывала, но бóльшую часть денег раздавала, поскольку не считала возможным жить в довольстве, когда ее подопечные боролись с нищетой. В этом месяце она уже почти все истратила на пожертвования, так что ей нечего было предложить странному деревенскому монаху, кроме…

«Нет. Не могу. Мика меня прибьет».

Старуха была на редкость религиозна; даже странно, поскольку фрэйского бога, Феррола, почитало так мало людей. То ли по религиозным причинам, то ли потому, что ей нравилось придираться, Мика часто осуждала решения Сефрин. Больше всего она жаловалась на то, что Сефрин живет одна, допоздна задерживается на собраниях совета, мало времени уделяет ребенку, а отец Нургьи не поддерживает их материально.

Сефрин положила руку на щеколду и задумалась.

«Не делай этого, – убеждала она себя. – Не приводи в дом очередного отщепенца».

Сефрин открывала двери своего дома сотням людей, и все они были нищими и не могли платить. Большинство из них потом нашли свое место в жизни и ушли, но Мика осталась.

– Вам есть где остановиться? – спросила Сефрин монаха, который замер на лестнице, поставив одну ногу на ступеньку, а другой стоя на улице.

– Э… нет. Негде. Вы, кажется, хорошо знаете город. Можете что-нибудь предложить?

– Сколько у вас денег? – Это прозвучало несколько бестактно, поэтому она перефразировала вопрос: – Сколько вы можете потратить на комнату?

Сефрин ждала ответа, закусив губу, зная, каков он будет.

Сеймур с растерянным видом покачал головой.

– В Диббене нам деньги не особенно нужны.

– У вас вообще нет денег? А вы и правда учились у Брэна. – Она заметила, что при нем лишь небольшая сумка – скорее всего, для еды. – Что вы собирались делать?

– Ну, я прибыл сюда, чтобы основать церковь. Братия решила, что пора открыть большому миру врата истины, а где лучше начать, если не в столице? В конце концов, именно в этом городе Брэн начал проповедовать.

– Я имела в виду, как вы собирались жить здесь без денег?

Опять этот жалкий вид, словно она его ударила.

– А… я думал… У нас в монастыре говорят: «Уповай на Марибора».

– И это весь ваш план?

Он кивнул.

– Должен признать, он требует доработки.

Монах улыбнулся. У Сефрин растаяло сердце; не только потому, что выглядел он невероятно мило, как щенок, выпрашивающий угощение, но и потому что Брэн тоже часто улыбался и выглядел точно так же.

– Наверное, найду конюшню или, может, сухое местечко под мостом, – сказал Сеймур. – В городе множество мостов. Никогда не видел столько в одном месте. У меня нет одеяла, но ночи у вас не слишком холодные, верно? Может, к утру похолодает, но…

– Можете остаться здесь, – сказала она и мгновенно пожалела об этом. Отвернувшись, она открыла дверь и подготовила себя к нападению Мики.

– Вы уверены? А то я могу…

– Да, уверена.

«Может, Мика будет мягче при нем».

Сефрин вошла в дом. Тишина ее удивила. Обычно Мика замечала ее из окна и с шумом мчалась по лестнице, изрыгая лавину упреков.

«Наверное, укладывает Нургью спать».

За спиной Сефрин раздался громкий стук, и она резко обернулась.

Монах стоял на полу. Он рухнул на колени, подняв голову и не сводя взгляда с каминной полки.

– Во имя святой бороды Марибора, это то, о чем я думаю?

– Я вот думаю, что вы ломаете мне пол. – Сефрин стянула с головы платок и накинула его на крючок возле двери.

На первом этаже располагались две комнаты – спальня и соединенная с гостиной кухня, главным атрибутом которой служил камин. За порядком в доме следила Мика – и хорошо, потому что Сефрин никак нельзя было назвать чистюлей. Как-то она пришла к выводу, что плесень неплохо очищает тарелку, хотя и значительно медленнее, чем если дать вылизать ее собаке. Проблема заключалась в том, что тарелок на весь этот срок не хватало. Мика зачем-то использовала воду с мылом. Сефрин это казалось глупым – по крайней мере, до рождения Нургьи. С тех пор она переосмыслила свои идеи насчет очистки плесенью.

Сеймур так и стоял на полу, вперив взгляд в пространство над каминной полкой. В камине не горел огонь – тоже весьма странно. Весна запаздывала, и в помещении царил холод.

– Ох, прекратите, – укорила Сефрин Сеймура. – Это всего лишь лук… Он принадлежал моей матери. Эта проклятая штуковина такая огромная, что больше ее некуда приткнуть.

– Длина, цвет, этот неповторимый изгиб и отметина наверху… Я видел его изображения. – Голос Сеймура, едва ли громче шепота, дрожал. – Это Одри. – Он произнес имя с таким трепетом, что она решила, будто он сейчас заплачет или, не ровен час, упадет в обморок. – Вы дочь… дочь… Мойи Великолепной?

– Мойи Великолепной? Ох, милостивая Мари! Как бы маме это понравилось. – Сефрин закатила глаза.

– Значит, ваш отец… – Сеймур сложил фрагменты мозаики воедино, как сделал бы любой, кто читал «Книгу Брин». – Должно быть, им был Тэкчин – галант! Вот почему вы могли лично знать Брэна! Вы наполовину фрэй!

– Зеленые глаза не навели вас на эту мысль сразу? К вашему сведению, мой отец еще жив. Кстати, надо бы съездить в Мередид. Я отправила ему послание о внуке и пригласила в гости. Я бы сама съездила, но не люблю путешествовать, и у меня здесь столько дел. Каждый день новая проблема.

– У вас есть ребенок?

– Да, и нет мужа, так что не надо о нем спрашивать.

– Я и не собирался.

– Правда? Обычно все спрашивают. Кстати об этом… – Она подошла к лестнице, посмотрела наверх и прислушалась, а потом позвала: – Мика?

Никто не отозвался.

– Кто это?

– Няня моего сына, которая, как и вы, обладает даром заставлять меня принимать безумные решения. Она работает на меня, а не наоборот, но это одна из тех вещей, о которых она постоянно забывает: ей так удобнее.

Сефрин позвала еще раз, громче:

– Мика!

Никто по-прежнему не отвечал.

«Заснула? Или с Нургьей что-то не так?»

Сефрин преодолела лестничный пролет и ворвалась на этаж Мики. В ее комнате все выглядело как обычно, за двумя заметными исключениями: столик у лестницы опрокинулся набок, а на полу лежало деревянное зубное кольцо Нургьи. У Сефрин ёкнуло сердце. Дыхание перехватило.

«Нургья!»

Она помчалась по деревянной лестнице в детскую. Преодолевая последние ступеньки, Сефрин не знала, чего ожидать. Но наверняка чего-то кошмарного. Такой уж выдался день, а отсутствие Мики было более чем странным. Но то, что она обнаружила, оказалось за гранью понимания.

Всё было в крови, будто пес, искупавшийся в озере крови, встал посреди детской и долго отряхивался. Занавески, колыбель, потолок и стены – всё в крови. Пятна покрывали кресло-качалку, платяной сундук, подушки и одеяла. Одну стену украшали яркие брызги, словно в нее швырнули лопнувший бурдюк с вином. Под этими брызгами валялось промокшее до нитки платье Мики. Но Нургьи нигде не было.

Сефрин задыхалась, ей не хватало воздуха. Отвернувшись, она нащупала стену.

«Дыши. Дыши, дура! Дыши ради Нургьи».

На мгновение ей почудилось, будто весь дом трясется, содрогается, отчаянно вибрирует, но потом она поняла, что это дрожат ее ноги. Она не могла стоять.

– Что здесь произошло? – спросил Сеймур, осторожно поднимаясь по ступенькам.

Сефрин повернулась, схватила его и, всхлипывая, обняла монаха. И тут она увидела то, от чего слезы – а может, и сердце – у нее остановились. На стене была выведена кровавая надпись:

РЕБЕНОК ПОКА ЖИВ.

КОМУ-НИБУДЬ РАССКАЖЕШЬ, И ОН УМРЕТ.

Я С ТОБОЙ СВЯЖУСЬ.

Глава третья

Снова вместе

Тусклые, размытые солнечные лучи просачивались сквозь гигантские кроны деревьев, озаряя мутно-зеленый мир вокруг Нолина. Он немного поспал – час, а может, и два, урывками, время от времени проваливаясь в сон и неожиданно просыпаясь. Когда окончательно рассвело, он решил, что пора сниматься с места, но, выползая из-под бревна, почувствовал, что у него свело мышцы. Если поблизости остались какие-нибудь гхазлы, он станет легкой добычей, однако слух его уловил только жужжание насекомых, звук капающей воды и шелест листьев на ветру. Уловив тихий плеск воды, он заставил себя встать на ноги. В Эрбонском лесу все истекало потом: деревья, трава, воздух и уж тем более люди. Он умирал от жажды.

Нолин пробирался сквозь заросли, держа наготове меч, словно оберег от зла. Он поклялся, что смоет с клинка засохшую кровь, как только напьется из реки. Нолин терпеть не мог оскверненный металл и всегда тщательно заботился о своем оружии. Это был подарок матери Брэна на двадцать второй день рождения Нолина. Насколько он знал, это был последний меч, выкованный Роан из Рэна, священная реликвия минувших дней, эпохи мифов и легенд.

Роса пропитала его одежду, и он до того измучился, что проглотил воду со стебля цветка, используя его как чашку. Этого оказалось недостаточно, и он надеялся, что цветок не ядовитый. В джунглях можно было ожидать чего угодно: они представляли даже бóльшую опасность, чем гоблины. На запад просачивались слухи о том, что имперские войска теряют все больше людей на востоке. Люди пропадали целыми ротами, погибая от зноя, ливней и разносимых насекомыми болезней, но на гхазлов все эти беды не распространялись. До последнего времени Нолин не участвовал в новой войне с гоблинами, но, возможно, судьба всего лишь дала ему отсрочку.

Ориентируясь на журчание воды, он осторожно приблизился к реке – узкой и бурной в этой части ущелья. Вода, пенясь, бежала по поросшим мхом камням, примостившимся между гигантскими валунами; то тут, то там их крест-накрест пересекали гниющие бревна, затянутые упругими лианами.

Бóльшую часть жизни Нолин провел в северо-западных провинциях вдоль рек Берн и Урум, в областях с умеренным климатом, где было четыре времени года, росли клены и вздымались холмы. Юго-восточный мир невыносимого зноя и влажности был ему чужд, и он очень быстро обнаружил множество опасностей, таившихся в джунглях. А кроме того, здесь водились очень странные животные. Проведя в Калинии меньше недели, он уже повстречал кошек ростом с оленя, жуков величиной с яблоко и мохнатых пауков крупнее его ладони. Нолин терпеть не мог арахнидов и был убежден, что восьминогие чудища не должны отращивать бороды.

Возле русла показалась небольшая открытая полянка, и Нолин понял, что именно здесь ему угрожает опасность.

«Если бы я охотился на себя, то первым делом следил бы за рекой. Чтобы выжить, всем нужна вода».

Жажду это не облегчило; напротив, из-за близости реки она сделалась совершенно невыносимой. Нолин крадучись пробирался сквозь заросли в поисках места, где растения подходили вплотную к потоку. Выходить на открытую местность он не собирался, поэтому осторожно прокладывал себе путь через плотные листья джунго, формой и размером напоминавшие слоновьи уши. «И почему здесь все такое огромное?» Однако в Урлинее эти длинноносые гиганты никого не удивляли.