Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте

Мы выходим из магазина всего лишь с одним пакетом и идем к остановке трамвая, но мама говорит:

– Давай прогуляемся.

Прогуляться – неплохая идея, только приходится идти мимо парка с дурацкой вывеской «JUDEN VERBOTEN» – евреям вход запрещен. Компания мальчишек моего возраста гоняет мяч. Везунчики.

– Миша! – заговорила мама, когда мы прошли еще несколько кварталов.

– Да?

– Я должна тебя предупредить…

– А?

– Скоро мы переедем.

– Как это?

– Из нашей квартиры.

– Переедем? – повторил я, будто это какое-то непонятное слово. – Почему вдруг?

– Наша квартира слишком велика и…

– Вовсе нет. Совсем не велика. Наша квартира – самого правильного размера. С чего это она стала велика?

С минуту мама не отвечает. Мы стоим на углу и ждем, пока проедут машины.

– Немцы велели всем евреям перебраться в старую часть города. К Староновой синагоге. Все будут жить там. В конце недели переедем и мы.

Я нашел камушек на обочине и начал пинать его перед собой. Точно, я бы играл в футбол лучше тех парней. Но если бы я пнул камень в их сторону, чтобы дать понять, что я тоже умею играть в футбол, они бы могли и кинуть им в меня. Как те ребята на прошлой неделе, когда я возвращался домой от Лаубов. Они даже погнались за мной, но я нашел возле церкви отличное место, где спрятаться, и они пробежали мимо. Я никому об этом не рассказывал.

– А в новом доме будет лифт? – спрашиваю я маму.

– Нет, Миша. Это старый дом, там нет лифта.

Пальцы на ногах уже болят от ударов по камушку. Я в последний раз подбиваю его, направляя в воображаемые ворота, – и почему-то промахиваюсь.

– А школа как же? – спрашиваю я, как раз когда мы проходим место, куда упали те двое. По крайней мере, хоть о них не буду вспоминать каждый день, если мы переедем в другую квартиру. Но с каждым днем становится все понятнее, почему они так поступили.

– Найдем, где тебе заниматься.

– Опять у кого-нибудь дома, – уточняю я, но мама не отвечает.

Мы сворачиваем на нашу улицу, которая скоро не будет нашей.

– Мама.

– Что?

– Если все евреи поселятся в Старом городе, как ты думаешь, там-то нам разрешат играть в парках?

– Не знаю, Миша, посмотрим…

– Если я теперь не хожу в обычную школу, это же не значит, что я должен и в футбол разучиться играть, правда?

Мы входим в наш дом, который скоро не будет нашим.

– Когда мы переедем, когда мы все будем там, как ты думаешь, они оставят нас в покое?

Мама ничего не отвечает. Спускается лифт. Мы входим в него, и я нажимаю кнопку с цифрой 4, потому что за лифт отвечаю я. Когда мы только въехали в этот дом, я готов был кататься на лифте часами, просто ради удовольствия. Но теперь и в этом особого удовольствия нет.

– Оставят они нас в покое? – повторяю я.

– Посмотрим, посмотрим.

– Что значит – посмотрим? – уже почти кричу я. – Каждый день мы видим, что становится только хуже. Каждый день новые дурацкие правила, и еда все хуже, и нельзя играть в футбол, и никто даже не думает нам помогать, хотя…

– Миша, я все это знаю, – говорит мама и выходит из лифта.

И я понимаю, что самое время заткнуться, но почему-то не могу. Прямо-таки ору на всю лестничную площадку: