Кириньяга. Килиманджаро

– Ты вокруг посмотри, – раздраженно сказал он. – Больше девяноста пяти процентов кикуйю сейчас живут в городах.

– Значит, они больше не кикуйю, – ответил я невозмутимо.

Он так крепко стиснул руль, что у него посерели костяшки пальцев.

– Я не хочу с тобой ссориться, – произнес он, пытаясь сдерживать эмоции. – Мне кажется, что мы только этим всю жизнь и занимаемся. Ты мой отец, и вопреки всему, что было между нами, я тебя люблю; я надеялся, что хотя бы сегодня мы сможем помириться, поскольку больше не увидим друг друга.

– Я не возражал бы против этого, – сказал я. – Я не люблю споров.

– Для человека, который не любит споров, ты двенадцать лет осаждал правительство требованиями спонсировать твой новый мир.

– Я не люблю споры, – повторил я, – а вот их результаты – люблю.

– Они уже решили, как его назвать?

– Кириньяга.

– Кириньяга? – удивленно переспросил он.

Я кивнул.

– Разве не восседает Нгаи на Своем золотом троне на вершине Кириньяги?

– На горе Кения нет ничего, кроме города.

– Вот видишь? – усмехнулся я. – Европейцы исказили даже имя священной горы. Пора нам даровать Нгаи новую Кириньягу, с которой будет Он править Вселенной.

– Наверное, это правильно, – сказал он. – В современной Кении для Нгаи осталось слишком мало места.

Неожиданно он начал сбрасывать скорость, а потом мы свернули с дороги и поехали через поле, на котором недавно собрали урожай. Мы двигались очень осторожно, чтобы не повредить его новой машине.

– Куда мы едем? – спросил я.

– Я же тебе сказал: у меня для тебя сюрприз.

– Какой может быть сюрприз в чистом поле? – спросил я.

– Увидишь.

Внезапно он остановился в двадцати ярдах от колючих кустарников и выключил двигатель.

– Смотри внимательно, – прошептал он.

Я мгновение глядел на кусты, не различая ничего. Потом что-то быстро шевельнулось, и картинка в моей голове внезапно прояснилась: я увидел настороженно глядящую на нас сквозь листву пару шакалов.

– Тут не было никаких животных уже больше двадцати лет, – прошептал я.

– Кажется, они сюда после последних дождей забрели, – тихо ответил он. – Думаю, питаются грызунами и птицами.

– Как ты их нашел?

– Я не искал, – ответил он. – Мой друг из управления по охране дикой природы сказал, что они здесь. – Он помолчал. – На следующей неделе их, наверное, поймают и перевезут в заповедник, пока они тут ничего не натворили.

Шакалы здесь смотрелись абсолютно неестественно: они охотились в колеях, оставленных огромными молотилками и зерноуборочными комбайнами, искали убежища в саванне, которой не существовало уже больше века, прятались от машин, а не от других хищников. Я ощутил неожиданное родство душ с ними.

В полной тишине мы минут пять наблюдали за ними. Затем Эдвард посмотрел на часы и решил, что пора продолжить поездку в космопорт.

– Тебе понравилось? – спросил он, когда мы выехали обратно на дорогу.

– Очень, – сказал я.

– Я надеялся на это.

– Ты сказал, их перевезут в заповедник?

Он кивнул.

– Думаю, в тот, что в нескольких сотнях миль к северу отсюда.

– Шакалы бродили по этим землям еще задолго до прибытия фермеров, – заметил я.

– Они – пережиток старины, – ответил он. – Им тут больше не место.

Я кивнул.

– Наверное, это правильно.

– Перевезти шакалов в заповедник? – спросил он.

– Что кикуйю, которые населяли эту землю до кенийцев, отбывают на новую планету, – сказал я. – Мы тоже пережиток старины, нам тут тоже больше не место.

Он прибавил скорость, и через некоторое время мы выехали из сельскохозяйственной зоны в окраины Найроби.

– Чем ты займешься на Кириньяге? – спросил он, нарушив долгое молчание.

– Мы станем жить там, как подобает жить кикуйю.

– Я имел в виду тебя лично.

Я усмехнулся, предвкушая его реакцию.

– Я собираюсь стать мундумугу.

– Шаманом? – повторил он недоверчиво.

– Именно.

– Не могу поверить! – произнес он. – Ты образованный человек. Зачем тебе сидеть скрестив ноги в грязи, бросать кости и толковать знамения?