Субботние беседы. Истории о людях, которые делают жизнь интереснее

– Как раз часто происходит обратное, когда человек идет на нелюбимую работу, где больше платят, а в свободное время занимается любимым делом.

– Ну невротики, я же говорю. Кстати, Израиль – это не та страна, куда едут за деньгами. Сюда едут за удовольствиями.

– Или ради идеи.

– Да, или ради идеи. Я когда в Израиле жил, то денег вообще не было. И был счастлив.

– А почему же уехали тогда?

– Дурак был, и больной к тому же.

– А сейчас вы умный и здоровый, пора возвращаться.

– Нет, поздно уже. Хотя я не исключаю, что вернусь. Я думаю об этом. Я скучаю по израильской жизни. Израиль мне дал все, я до сих пор жалею, что уехал.

– Хорошо. Правило четвертое: не отвечать, когда не спрашивают.

– Значит, отвечать только когда тебя спрашивают.

– Ясно. Пятое: отвечать только на вопрос.

– Вот если к тебе подойдет старушка в два часа ночи и спросит, как пройти в библиотеку, надо ей подробно объяснить, как пройти в библиотеку. И не надо ей говорить, что в два часа ночи она не работает, потому что старушка об этом не спрашивала.

– Вот это самое сложное.

– Нет, самое сложное это третье и четвёртое. А самое простое – это шестое: выясняя отношения, говорить только о себе.

– Значит, никого ни в чем не обвинять?

– Да, как минимум. Но всем шести правилам могут следовать только глубокие невротики, которые разочаровались в жизни и хотят умереть. Обычный человек не может так жить, это очень тяжело. Потому что правила-то простые, но выполнять их почти невозможно. Но когда человеку плохо, ему деваться некуда, и приходится жить по этим правилам.

– А вы со своими проблемами разобрались?

– Разобрался, конечно. На самом деле, это единственная причина, почему люди начинают заниматься психологией. Они пытаются решить свои проблемы. И когда я начал выздоравливать, мне стало неинтересно работать психологом. Мне гораздо интереснее читать лекции и писать книги.

Учитывая сложные условия, в которых пришлось брать интервью, я не смогла угостить Михаила своим мороженым из фейхоа. Зато с удовольствием поделюсь рецептом с вами.

Мороженое из фейхоа

Впервые мороженое с кусочками этого фрукта я попробовала в Грузии. Вкуснее и ароматнее мороженого я в своей жизни не ела. Вернувшись домой, я решила поэкспериментировать и вот что у меня получилось.

Ингредиенты:

– 2 желтка

– 250 мл. молока

– 70 гр. сахарной пудры

– 250 мл. жирных сливок

– 100 гр. перетертых плодов фейхоа с сахаром

Способ приготовления:

Смешать желтки с сахарной пудрой. Поставить молоко на водяную баню и разогреть. Добавить желтки в молоко, поварить около десяти минут, постоянно помешивая. Молоко должно загустеть до состояния заварного крема. Снять полученную смесь с огня, остудить.

Взбить сливки. Смешать молочную смесь со сливками. Делать это нужно аккуратно, чтобы сливки не потеряли свою пышность. Добавить фейхоа и перемешать. Отправить будущее мороженое в морозилку в мороженицу.

Теперь самое сложное. Если у вас нет мороженицы, то, чтобы мороженое не кристаллизовалось, его нужно периодически вынимать из морозильной камеры и взбивать миксером. Проделать это нужно два-три раза, а потом оставить его в покое и дать заморозиться.

Оксана Яблонская. История о покорении Америки

Газета «Нью Йорк Таймс» называла ее «могущественной пианисткой», ей рукоплескали лучшие концертные залы мира, выдающиеся композиторы посвящали ей музыкальные произведения. У нее не только виртуозная техника, огромный репертуар, великолепное умение чувствовать музыку, но и железный характер, мощная харизма, жажда жизни и стойкое нежелание петь в хоре. Моя сегодняшняя собеседница —легендарная пианистка, профессор Джульярдской школы искусств и новая репатриантка Оксана Яблонская.

– Оксана, в это трудно поверить, но когда-то ваши руки считали маленькими, а пальцы «бесперспективными». Как такое возможно?

– Такое было мнение, что для того, чтобы играть на фортепьяно, нужно иметь большие руки. У меня действительно маленькие руки, но я научилась ими управлять и даже разработала специальные приемы, которые позволяют играть сложные произведения. Я играю абсолютно все, хотя физически могу достать только одну октаву. Но это меня ничуть не смущало никогда.

– Вам повезло учиться в Центральной музыкальной школе в Москве. Это была лучшая школа для музыкально одаренных детей в Советском Союзе.

– Да, мне очень повезло. Я считаю, что годы, проведенные ЦМШ, были лучшими в моей жизни. Я об этом, кстати, написала в своей книге. Это была настоящая творческая мастерская, где мы не только учились технике игры на инструменте, но импровизации, творческому подходу. И что самое важное, мы оставались детьми.

– А фигура педагога – насколько она важна в становлении музыканта?

– Первый педагог – это вообще самое главное. Он может быть не такой великий музыкант, но он должен уметь находить ключ к детям. Вы знаете, у меня была очень смешная история про то, как я поступала в ЦМШ. Там конкурс был двадцать человек на место. Для прослушивания меня учили детским песенкам про маленькую елочку и все такое. А когда я пришла на экзамен, меня попросили: «Девочка, сыграй нам то, что тебе нравится». И я начала шпарить «Шаланды, полные кефали», да еще и подпевала себе. Публика упала, конечно. Так что поступила я достаточно просто, а вот потом было уже не так весело. Потому что периодически там проводили «чистки» и выгоняли учеников за неуспеваемость. Но образование, конечно, там было просто потрясающее.

– А ваши родители вас готовили к музыкальной карьере?

– Я счастливый человек, потому что у меня были изумительные родители, которые дали огромное количество любви мне и моей старшей сестре. От нас никто ничего не требовал, мы просто любили музыку. Моя сестра начала играть на скрипке, и я ей аккомпанировала на рояле. А потом я поступила в школу, и мы вместе учились. После окончания школы мы поступили в консерваторию. Но мой педагог Анаида Сумбатян однажды сказала: «Ксюточка, запомни: ты еврейка и учишься у армянки. И в этой стране ты никогда не будешь номер один». Я была маленькой девочкой, и тогда не поняла, что она имела ввиду. А когда я подросла и пришло время участвовать в конкурсах и играть большие концерты, то стало очевидно, что вместо меня выставляют русских исполнителей.

– Вы не скрывали того, что вы еврейка.

– Нет, конечно. Я никогда не скрывала. И это приводило антисемитов в ярость. Потому что внешность у меня не ярко выраженная семитская, а имя вообще вполне «свое». Но я всегда подчеркивала свое еврейское происхождение и никогда не чувствовала себя «своей». Я даже по морде била некоторых особо активных антисемитов. И несмотря на то, что я всегда шла первой и претендовала на высшие места, я получала второй гран-при или делила первую премию. Ведь министерству всегда было приятнее привезти победителя титульной нации. Там было очень много внутренних взаимоотношений между членами жюри, о которых я не думаю, что нужно рассказывать. Но так было.

– Но ведь победы на конкурсах не всегда имеют отношение к карьере. Ведь бывает, что человек блестяще выступает, а карьера не складывается.

– В Советском Союзе это было просто. Я, например, была солисткой Московской филармонии, и это было навсегда. Кстати, солистами филармонии были в разные времена Рихтер, Гилельс, Давидович, Ростропович, Коган, Ойстрах. А вот на Западе все намного сложнее. Каждый концерт – это новое испытание. Это как шахматная партия: выиграл или проиграл.

– Но в шахматах есть объективные показатели. А в музыке?

– Есть специалисты, которые оценивают. А вообще надо родиться в правильном месте и в правильное время. Карьера – это вещь очень непредсказуемая, она зависит от массы факторов, от совершенно неожиданных комбинаций. Нужно уметь переживать неудачи и идти дальше. И, конечно, нужно то, что называется мазаль.

– А вы родились вовремя?

– Не знаю.

– Но вы довольны своей карьерой?