Ледник Плакальщиц

– А что вообще будет? И мы зачем?

Воцаряется пауза. Чтобы ее заполнить, мы обе с Аленкой одновременно пьем кофе. Он горьковатый, мне совсем не нравится. Аленка кривится и отставляет пластиковый стакан. Янош как ни в чем не бывало протягивает бумажные пакетики:

– Сахар. По два на каждую, будет гораздо вкуснее. Ну, Марта, вам, наверное, не нужно объяснять. А вот Аленка Новак… я слышал, что наш руководитель, Иван, что-то планирует. Но всех деталей он не рассказывает даже мне. С Иваном-то вы уже познакомились?

Мы обе киваем. Я добавляю:

– Он привез нас сюда.

– Узнаю старого доброго Ивана Лю, всегда сам делает все, что не доверяет другим… однако, это означает, что он считает вас обеих крайне важными. Например, мне он просто отправил телеграфом приглашение.

Янош фыркает.

По-моему он нам завидует. Я проглатываю яичницу – она приятно-пряная, солоноватая, в меру нежная и плотная. Красное кисловатое. Это вроде помидоры, ну, может, не совсем настоящие, но из какого-то концентрата точно. Я взяла уже эти пакетики, высыпала сахар-песок – столько лет его не видела, – стакан Аленки и свой, себе один, ей три. Поджаренный хлеб мажу маслом и кладу кусок сыра и рыбы. Зачерпываю сладкую простоквашу.

И только поэтому сдерживаюсь: ты правда завидуешь? Нам? Тебе рассказать, откуда нас забрал Иван?

«Не нужно».

Мы едва знакомы. Янош не виноват, что он ничего не понимает, и что меня бесит – тоже не виноват.

– Наверное, родители Аленки тоже ученые? – подсказываю ему.

– Нет, не слышал… Но, я еще раз повторю, Ивану можно доверять. Он надежный человек.

Янош поднимает свой стаканчик с кофе.

– Предлагаю тост. За то, что мы здесь и за экспедицию за слезами Инд.

Я не очень понимаю, что такое «тост». Аленка тоже медлит. Повторяя за ним, мы поднимаем стаканчики.

Янош в замешательстве, это заметно по его лицу. Он легонько касается ярко-желтым пластиковым боком своего стакана о наши по очереди. И пьет. Мы за ним. С сахаром и правда вкусно. Аленка делает после первого глотка второй —понравилось, распробовала.

– Сейчас будет всякая подготовка и прочие вводные лекции, пойдемте вместе? А потом… у вас правда есть настоящая фигурка Плакальщицы?

– Ага.

Я киваю.

Может, Янош не такой уж противный. Смешной. Он просто не жил в интернате. В тундре тоже.

Это же хорошо.

– Меня можно просто Марта.

– Восхитительно. Тогда – «на ты»?

Он протягивает мне руку, и я пожимаю ее. Пальцы прохладные, рукопожатие крепкое. И он опять улыбается, чуть свесив голову набок; в ярком свете ламп глаза прозрачные, не зеленые, а голубоватые – как далекий ледник.

Я отвечаю улыбкой на улыбку.

После завтрака урок политпросвета. Он обязательный для взрослых, это везде так, я слышала, что даже в столице минимум час в день тратят на просвещение. Чтобы люди не забывали о том, что мы живем в лучшей стране, о нас заботится Коллектив, еще говорят, мол, нужно гордиться собой, к какой бы Сфере ты ни принадлежал. Ничего плохого обычно не рассказывают. Массовые убийства, резня Плакальщиц, доносы и казни, люди в черных машинах, которые стреляют в оленей и в других людей, как в оленей – в другом мире.

Мы сидим за широкой, зато довольно низкой партой. Кабинет светлый. На стенах портреты Великих Вождей – начиная от первого, который сверг Циннари Вена, последнего императора тогда еще не Республики, а Империи Индар. Я слушаю нашего лектора, худого невысокого мужчину лет сорока, который одет в черную униформу и зорко высматривает маленькими темными глазками каждое лицо – только попробуй сделать недостаточно одухотворенное и патриотичное выражение. Тем не менее, в комнате тепло и удобно. Рядом Аленка. Янош тоже подсел, слушает, иногда кивает. Я разглядываю то лектора, то портреты, хотя Вождей-то уж выучила до каждой морщинки – они все мужчины, всем лет по шестьдесят. Их десять. Сейчас во главе Коллектива одиннадцатый. Двести пятьдесят лет прошло, как-никак. А вот Циннари Вена я никогда не видела, ни в одном учебнике нет портрета последнего императора. Политруки его иногда описывают как жадного, ленивого и глупого человека. Я всегда представляла себе его жирным, лысым и носатым – в конце концов, он же из Хофеша по матери, а там люди с большими носами, а глаза у них навыкате, а еще иногда черная кожа. Я видела несколько карикатур, хотя живых ни разу.

Почему-то задумываюсь сейчас: а может, он был другим? Решаю спросить у Яноша. Он же историк. Наверняка, знает больше.

И я ему обещала показать фигурку.

Аленка скучает, думает о чем-то своем. Она сидит, подперев голову рукой. У нее нейтральное выражение лица.

Интересно, кто она такая? Янош называл ее фамилию. Новак. Довольно распространенная.

А почему она тоже едет в экспедицию? И кстати, когда она?

Мысли уходят далеко от политпросвета. Я спохватываюсь: в интернате всегда любили подловить в такой момент и задать провокационный вопрос. Со временем научилась отвечать, но все равно рисковала остаться без обеда или ужина за ошибку. Худой человек протыкает нас пристальным взглядом, но людей здесь много – почти все, наверное, кто был на завтраке, Люси и того старичка точно заметила. Так что мы его не особенно интересуем.

Кстати, а Иван где?

Вопросов целая куча. Я начинаю ерзать, дожидаясь конца лекции.

– Я обещала показать тебе фигурку, – говорю в коридоре. Справа и слева от нас синие стены. Стрелки на них желтые. Указывают: «Лаборатория 1», «Лаборатория 2», «Столовая», «Женский дормиторий», «Мужской дормиторий». Чуть дальше окно. В интернате на окнах экономили: в коридорах точно не было, поэтому всегда царила серая мгла и электрический мертвый свет.

– Ага, – Янош достает сигарету и прихватывает ее губами, а потом протягивает мне пачку. Никогда раньше не курила, но тут храбрюсь, хватаю. Он щелкает было зажигалкой, морщится в сторону круглого красного знака: «Курение запрещено», вздыхает. – Охотно гляну.

Аленка идет с нами. Мне порой кажется, что она того гляди заговорит, у нее вопросов еще больше, чем у меня.

По пути Янош спрашивает:

– Как тебе наша дыра? Я здесь уже несколько недель или месяцев. Городишко дрянь, смотреть не на что. Нашел пару магазинов с паршивыми сигаретами, а остальное —сплошные общинники. Крестьяне, —он уточняет так, будто я жила в дикой тундре, причем исключительно в обществе оленей. Я фыркаю.

– Я знаю, кто такие общинники. Между прочим, они соль земли.

– Ага, горькая. Слабительная.

Янош хмыкает и прячет сигарету за ухо. У меня горят щеки.

– Так нельзя…

– Слушай, я знаю, что тебя держали в интернате. Забудь. Все позади. Это, – он обводит рукой коридоры, стрелки, двери цвета жженого сахара. – Территория Сферы Науки. Нам позволяют немного больше, если ты понимаешь, о чем я. Даже Великий Вождь и Сфера Управления понимает, что без нас никуда. Ты же слушала Кан Зихао? Лектора?

Я киваю.

– Ну так вот. Сила Народной Республики Индар – в науке, в знании. Ученый не может ничего принимать на веру. Эксперименты, доказательства, исследования. Хочешь я тебе тут все покажу?

Янош в очередной раз ну очень широко улыбается. Я даже чуть отодвигаюсь. Чего это он такой милый?

«Мои родители», – едва не говорю я. – «Исследовали слезы Инд. А на них написали донос. Их казнили, вот, что с ними сделали. Их убили. Сфера Управления отправила силовиков. Что ты на это скажешь, мальчик из столицы, Янош Тан?»